запинаясь и бледнея. -- Дона Морисио я не застал.
-- Это ложь, мерзавец! Ты отдал его дону Мигуэлю Диасу. Не
отрицай! Я видела это письмо в его руках.
-- О сеньорита, простите, простите! Я не виноват, уверяю
вас, я не виноват!
-- Глупец, ты сам себя выдал. Сколько заплатил тебе дон
Мигуэль за твою измену?
-- Клянусь вам, госпожа, это не измена! Он... он...
заставил меня... угрозами, побоями. Мне... мне ничего не
заплатили.
-- Тогда я тебе заплачу. Больше ты у меня не служишь. А в
награду вот тебе -- вот и вот!
Раз десять повторяет она эти слова, и каждый раз ее хлыст
опускается на плечи слуги.
Он пробует бежать. Напрасно! Она нагоняет его, и он
останавливается из страха попасть под копыта разгоряченной
лошади.
Только когда на смуглой коже появляются синие рубцы,
истязание кончается.
-- А теперь убирайся! И не попадайся мне больше на глаза.
Пошел прочь!
Как испуганная кошка, Хосе убегает с поляны; он рад, что
может скрыть свой позор в колючих зарослях.
Исидора тоже недолго остается на поляне -- ее гнев
сменяется глубокой печалью. Ей не только не удалось осуществить
свое намерение, но ее сердечная тайна попала в руки предателей.
Она снова едет домой.
Вокруг асиенды царит смятение.
Пеоны, вакеро и слуги асиенды мечутся между полем, коралем
и двором и в ужасе кричат.
Мужчины вооружаются. Женщины на коленях взывают к Небесам
о защите.
-- Что случилось? -- с недоумением спрашивает Исидора у
попавшегося навстречу управляющего.
-- Где-то в прерии убили человека, -- отвечает он. -- Убит
американец, сын плантатора, недавно поселившегося в асиенде
Каса-дель-Корво. Говорят, это дело pyк индейцев.
Индейцы!
Это слово объясняет смятение, охватившее слуг дон Сильвио.
Тот факт, что кого-то убили -- весьма незначительное
происшествие в этой стране необузданных страстей, -- не вызвал
бы такого волнения, особенно если убит чужой -- "американо".
Но весть о том, что появились индейцы,-- это уже совсем
другое дело. Это -- опасность.
На Исидору эти новости производят совсем другое
впечатление. Она не боится дикарей. Но имя погибшего вызывает
воспоминания о мучительных подозрениях. Она знает, что у него
есть сестра, которую все считают замечательной красавицей. Она
сама видела ее и должна была признать, что это правда.
Но мучит ее другое: говорят, что эту несравненную
красавицу видели в обществе Мориса Джеральда. И, услышав о
смерти ее брата, Исидора снова вспомнила свои ревнивые
подозрения.
Но скоро это чувство уступает место тому равнодушию, с
которым мы обычно относимся к судьбе незнакомых нам людей.
Проходит несколько часов, и равнодушие сменяется
мучительным интересом -- точнее, страшными предчувствиями.
Распространяются новые слухи. Убийство совершено не команчами,
а Морисом-мустангером! Индейцев же поблизости нет.
Эти новые сведения успокаивают слуг дона Сильвио, но
оказывают совсем другое действие на его племянницу. Она не
находит себе места. Полчаса спустя Исидора останавливает свою
лошадь около дверей гостиницы Обердофера.
Уже несколько недель по неизвестным причинам, Исидора
усердно изучала "язык американцев". Ее запас английских слов,
хотя еще и очень скудный, оказывается достаточным для того,
чтобы расспросить -- не об убийстве, но о предполагаемом
убийце.
Хозяин, зная, кто перед ним, отвечает на ее вопросы с
заискивающей вежливостью. Она узнает, что Морис Джеральд уже
выехал из гостиницы, а кроме того, выслушивает все известные
подробности убийства.
С печалью в сердце возвращается мексиканка на асиенду
своего дяди. Там опять царит смятение. Причина нового
беспокойства может показаться смешной, но суеверные пеоны
придерживаются другого мнения.
Их встревожил новый невероятный слух: где-то около реки
Нуэсес видели человека без головы, который ехал по прерии
верхом. Несмотря на кажущуюся нелепость этого слуха,
сомневаться не приходится. Об этом знает весь поселок, а кроме
того, пастухи дона Сильвио, искавшие заблудившийся скот, сами
видели страшного всадника и, бросив поиски, помчались прочь от
него, как будто это был дьявол. Все три пастуха готовы
поклясться, что они говорят правду. Но их испуганный вид лучше
любой клятвы. К вечеру вся асиенда полна страшными слухами.
Но ничто не может остановить капризную племянницу дона
Сильвио, которая, несмотря на уговоры дяди и тетки, решила
вернуться на Рио-Гранде. Ее не пугает, что в прерии, через
которую лежит ее путь, убили человека. Еще меньше беспокоит ее
призрак всадника без головы, которого видели там. То, что
пугает большинство, Исидоре кажется только интересным.
Она собирается ехать одна. Дон Сильвио предлагает ей
охрану из десяти вооруженных до зубов вакеро.
Исидора отказывается наотрез.
Не возьмет ли она с собой Бенито?
Нет, она предпочитает ехать одна. Она так решила.
На следующее утро Исидора отправляется в путь. Едва
рассвело, она уже в седле. Не проходит и двух часов, как она
приближается, но не к берегам Рио-Гранде, а к берегу Аламо.
Почему она сделала такой крюк? Не заблудилась ли она?
Нет, заблудившийся путник выглядит совсем иначе. Правда,
ее лицо печально, но на нем не заметно растерянности. Да и
лошадь бежит вперед уверенно, подчиняясь руке седока.
Нет, Исидора не заблудилась. Она знает дорогу.
Лучше было бы для нее, если бы она заблудилась...
Глaвa LVI
ВЫСТРЕЛ В ДЬЯВОЛА
Всю ночь больной не сомкнул глаз. Он то затихал, то
метался в безумном бреду.
Всю ночь старый охотник не отходил от него и слушал его
бессвязные речи.
Услышанное только подтвердило его предположение о том, что
Морис влюблен в Луизу и что ее брат убит!
Последнее в любом случае опечалило бы старого охотника, но
в соединении со всеми известными ему фактами, еще и встревожило
его.
Он думал о ссоре... шляпе... плаще... Мысли Зеба метались
в лабиринте ужасных догадок. Никогда в жизни не был он так сбит
с толку. Он застонал, чувствуя свое бессилие.
Он не следил за дверью, так как знал, что если
"регулярники" и придут, то, во всяком случае, не ночью.
Только один раз он вышел: это было под утро, когда лунный
свет уже смешивался с первыми лучами зари.
Он вышел потому, что его встревожил протяжный, заунывный
вой Тары, бродившей среди зарослей; через секунду собака
испуганно вбежала в хижину.
Погасив свечу, Зеб тихонько вышел и стал прислушиваться.
Ночные голоса леса молчали -- не оттого ли, что завыла
собака? Но почему она завыла?
Охотник сначала взглянул на лужайку перед домом, потом на
опушку леса, затем стал всматриваться в темную стену деревьев.
Ничего особенного он не заметил -- все было, как всегда.
Мрачными контурами выделялся утес на фоне неба, по бокам
его чернели вершины деревьев. Между силуэтами вершин виднелся
просвет шагов в пятьдесят,-- охотник знал, что это край верхней
равнины.
Луна ярко освещала край обрыва, и на фоне неба даже змея,
казалось, не могла бы проползти незамеченной.
Но и там никого не было видно.
Но зато кое-что можно было услышать. Со стороны равнины
донесся тихий звук -- как будто лошадь ударила подковой о
камень.
Так решил Зеб, напряженно прислушивавшийся, не повторится
ли звук.
Он не повторился; но старый охотник не ошибся в своем
предположении -- из-за вершин деревьев показалась лошадь,
идущая вдоль обрыва.
На лошади сидел человек. И лошадь и всадник темными
силуэтами вырисовывались на светлеющем небе. Лошадь была
безупречна, как изваяние тончайшей работы. Очертания всадника
были видны только от седла и до плеч; ноги терялись в тени
животного; однако поблескивающие шпоры и стремена показывали,
что ноги у всадника были. Но над плечами не было ничего.
Зеб Стумп протер глаза и посмотрел, снова протер и снова
посмотрел, но видение оставалось все тем же. Если бы он
повторил это восемьдесят раз, то все равно перед глазами его
была бы все та же фигура -- всадник без головы.
Сомневаться было невозможно. Он видел, как лошадь шла по
краю обрыва медленным, но уверенным шагом; однако топота ее
копыт не было слышно, словно она не шла, а скользила, как
силуэт в театре теней.
Это видение не было мимолетным: Зеб довольно долго смотрел
на него -- во всяком случае, достаточно долго, чтобы разглядеть
все до мелочей, достаточно долго, чтобы убедиться, что это не
мираж, не обман зрения, не иллюзия.
Оно исчезало медленно и постепенно: сначала скрылась
голова лошади, потом ее шея, передняя часть корпуса, потом
всадник -- призрачный, чудовищный образ, -- и, наконец, круп
лошади и ее длинный развевающийся хвост.
-- Иосафат!
Это восклицание сорвалось сует Зеба Стумпа не потому что
он был удивлен исчезновением всадника. В нем не было ничего
странного. Призрак скрылся за кулисами -- другими словами, за
верхушками деревьев, поднимающимися над обрывом.
-- Иосафат!
Дважды вырвался у охотника его любимый возглас, и оба раза
с выражением безграничного изумления и ужаса.
О чувствах охотника легко было догадаться и по его виду:
несмотря на всю его храбрость, он вздрогнул, и даже губы,
коричневые от табачного сока, побелели.
Некоторое время Зеб стоял совершенно безмолвно, точно
онемев.
Наконец он снова обрел дар речи.
-- Черт побери! -- пробормотал он очень тихо, все eще не
отводя глаз от того места, где только что исчез лошадиный
хвост. -- Ирландец все-таки был прав. Я думал, что это ему
спьяну почудилось! Но нет! Он на самом деле видел, так же как и
я. Неудивительно, что малый испугался. У меня у самого до сих
пор все поджилки трясутся. Иосафат! Что же это может быть?..
Что же это может быть?--повторил Зеб после некоторого
раздумья.-- Пожалуй, я добьюсь разгадки! Будь это днем или если
бы он был ближе, я бы мог хорошенько рассмотреть его. А почему
бы мне не подойти к нему поближе? Черт побери, попробую. Не
съест же он меня, если даже это сам дьявол! А если это
действительно дьявол, то я еще проверю, нельзя ли выбить черта
из седла пулей. Что же, пойдем и познакомимся с этой нечистью,
кто бы он ни был.
С этими словами охотник направился к тропинке, которая
вела к обрыву.
Ему не нужно было возвращаться за ружьем--он захватил его,
когда выскочил из хижины, услышав вой собакии.
Если всадник без головы был существом из плоти и крови, а
не выходцем с того света, Зеб Стумп вполне мог рассчитывать на
новую встречу с ним.
Когда охотник смотрел на него из дверей хакале, всадник
ехал прямо к лощине, по которой можно было спуститься с верхней
равнины в долину Аламо. Зеб пошел по той же тропе, рассчитывая
встретиться с всадником без головы на краю обрыва, если только
тот не переменит направления или не перейдет со своей спокойной
иноходи на галоп.
Охотник быстро прикинул, какое расстояние ему надо будет
преодолеть и сколько потребуется для этого времени.
Его расчет оказался точным. Когда его голова была почти на
уровне равнины, он увидел возвышающиеся над ней плечи всадника.
Еще один шаг вверх по тропе -- и открылась вся фигура
всадника.
Еще шаг -- и лошадь вырисовалась на фоне неба от челки до
копыт.
Лошадь остановилась над самым обрывом, видимо собираясь
опуститься вниз. Наверно, всадник из осторожности натянул
поводья? Или она услышала шаги охотника? Вероятнее всего, она
