Мигуэля, потому что он, кажется, стал... Святая мадонна,
неужели это правда, что он стал разбойником! Но я не испугалась
бы встречи с ним даже в этом уединенном месте. Боже мой,
бояться того, кого любишь, кого считаешь благородным и добрым,
и в то же время не испытывать страха перед тем, кого глубоко
ненавидишь, зная, что он жесток и коварен! Непонятно!
Непостижимо! И все-таки в этом нет ничего непонятного. Я дрожу
не от страха перед опасностью, а от боязни оказаться нелюбимой.
Вот почему я сейчас дрожу. Вот почему я не могу спокойно спать
по ночам с того дня, когда Морис Джеральд освободил меня из рук
пьяных дикарей. Я никогда не говорила ему о своих чувствах. И я
не знаю, как он примет мое признание. Но он все-таки должен
узнать. Я не могу больше терпеть эту мучительную неизвестность.
Я предпочитаю отчаяние, даже смерть, если только мои мечты
обманут меня... А! Я слышу топот копыт! По дороге скачет
лошадь. Это он? Да! Я вижу сквозь деревья яркие цвета нашего
национального костюма. Морису Джеральду нравится носить этот
костюм. Неудивительно -- он так ему к лицу. Святая Дева! Я
закутана в серапе, на голове моей сомбреро. Он примет меня за
мужчину! Долой эту безобразную маску! Я женщина, и он должен
увидеть перед собой женщину!
В одно мгновение Исидора срывает с себя серапе и шляпу --
даже на сцене перевоплощение едва ли могло произойти быстрее. И
вот на фоне густых колючих зарослей вырисовывается легкая
женственная фигура и прекрасная голова, достойная резца
Кановы43.
Слегка привстав в стременах и наклонившись вперед,
прекрасная всадница вся превратилась в ожидание.
Вопреки всему, она не обнаруживает и тени страха. Губы не
дрожат, на лице не заметно бледности.
Наоборот, в ее взгляде, устремленном вперед, -- призыв
гордой любви, призыв орлицы, ожидающей своего орла.
Но вдруг во всем ее облике происходит внезапная перемена.
Она узнает приближающегося всадника. Золотое шитье ввело ее в
заблуждение. Всадник в мексиканском наряде -- не Морис
Джеральд, а Мигуэль Диас.
Радость на ее лице сменяется унынием. Девушка опускается в
седло, и вздох, вырывающийся из ее груди, -- почти крик
отчаяния. На ее лице не видно страха, только разочарование и
обида.
Эль-Койот заговорил первым:
-- Ах, это вы, сеньорита! Кто бы ожидал увидеть вас в
таком уединенном месте -- розу среди этих колючих зарослей!
-- А какое, собственно, вам до этого дело, дон Мигуэль
Диас?
-- Странный вопрос, сеньорита. Конечно, это мое дело, и вы
сами это знаете. Вы прекрасно знаете, как безумно я вас люблю.
Дураком я был, когда признался в этом и объявил себя вашим
рабом. Вот это-то и охладило так быстро ваши чувства.
-- Вы ошибаетесь, сеньор. Я никогда не говорила вам, что
люблю вас. Если я сказала, что восхищаюсь вашим искусством
наездника, вы не имели права толковать мои слова иначе. Я
восхищалась вашим искусством, а не вами. И кроме того, это было
три года назад. Я тогда была еще девочкой, в том возрасте,
когда такие вещи производят сильное впечатление, когда мы
настолько глупы, что ценим больше внешний блеск, а не душевные
качества. Но теперь я стала старше, и вполне естественно, что
ко многому отношусь иначе.
-- Черт побери, но почему же вы внушали мне ложные
надежды? Помните день клеймения скота, когда я укротил самого
неистового быка и усмирил самую дикую лошадь вашего отца? Ведь
ни один вакеро не смел подойти к ним. В этот день вы улыбнулись
мне и поглядели на меня с любовью. Не отрицайте этого, донья
Исидора! Я достаточно хорошо знаю людей и легко мог угадать по
вашему лицу, что вы думали и что чувствовали. Но сейчас вы
изменились. Почему же? Потому, что я был покорен вашими чарами,
или, вернее, потому, что имел глупость признаться в этом. И вы,
как это обычно бывает у женщин, потеряли интерес к
побежденному. Ведь это так, сеньорита, не отрицайте!
-- Нет, это не так, дон Мигуэль Диас. Я никогда ни словом,
ни взглядом не признавалась вам в любви. Вы были для меня
просто искусным наездником и благородным кабальеро. Во всяком
случае, так мне тогда казалось. Но кем вы стали теперь? Вы
знаете, что о вас говорят здесь и на Рио-Гранде?
-- Я не считаю нужным отвечать на клевету -- исходит ли
она от предателей-друзей или от лживых врагов. Я здесь для
того, чтобы получать объяснения, а не давать их.
-- От кого?
-- От вас, прелестная донья Исидора.
-- Вы слишком самоуверенны, дон Мигуэль Диас. Не
забывайте, сеньор, с кем вы разговариваете! Вспомните, что я
дочь...
-- ...одного из самых гордых асиендадо в Тамаулипас и
племянница не менее гордого плантатора в Техасе. Я обо всем
этом подумал. Вспомнил также, что когда-то и я владел асиендой,
а сейчас я -- всего лишь охотник за лошадьми. Карамба! Это не
беда! Вы не из тех женщин, которые могут презирать человека
только из-за того, что он не богат. Бедный мустангер,
по-видимому, может так же рассчитывать на вашу благосклонность,
как и владелец сотни табунов. И у меня есть доказательство
вашего великодушия.
-- Какое доказательство? -- быстро спросила девушка, в
первый раз проявляя беспокойство.-- Где это доказательство
великодушия, которое вы так любезно мне приписываете?
-- В этом очаровательном письме. Вот оно, у меня в руках,
подписанное доньей Исидорой Коварубио де Лос-Льянос. Письмо,
адресованное такому же бедному мустангеру, как и я. Вряд ли
необходимо давать его вам в руки. Ведь вы можете узнать его и
на расстоянии?
Она узнала письмо. Гневный взгляд, брошенный на Диаса,
показал это.
-- Как оно попало к вам? -- спросила Исидора, не пытаясь
скрыть своего негодования.
-- Это неважно. Оно у меня, а я давно этого добивался. Не
для того, чтобы узнать, что вы перестали интересоваться мною --
для меня это было ясно и так, -- но чтобы иметь доказательство,
что вы увлечены другим. Оно говорит о том, что вы любите его,
яснее не скажешь. Вы мечтаете посмотреть в его красивые глаза.
Так знайте же, что вы никогда не увидите их!
-- Что это значит, дон Мигуэль Диас?
Голос ее слегка дрогнул, словно она боялась услышать
ответ. И неудивительно: выражение лица Эль-Койота внушало
страх.
Заметив ее испуг, он сказал:
-- Ваши опасения вполне справедливы. Если я потерял вас,
донья Исидора, то никому другому вы тоже не будете принадлежать
-- так я решил.
-- Не понимаю...
-- Я уже сказал: никто другой не назовет вас своей, и, уж
конечно, не Морис-мустангер.
-- Вот как!
-- Да! Именно так. Обещайте мне, что вы никогда больше не
встретитесь с ним, или вы не уйдете с этого места!
-- Вы шутите, дон Мигуэль!
-- Нет, я говорю совершенно серьезно, донья Исидора.
Искренность этих слов не подлежала сомнению. Несмотря на
трусость мексиканца, взгляд его выражал холодную и жестокую
решимость, а рука уже взялась за рукоятку мачете.
Даже отважной Исидоре стало не по себе. Она видела, что ей
грозит опасность, избежать которую нелегко. С самого начала эта
встреча ее встревожила, но она надеялась, что появление Мориса
прервет неприятный разговор и даст ему другое направление.
Молодая мексиканка жадно прислушивалась, не раздастся ли
топот коня, и время от времени бросала взгляд на заросли в ту
сторону, откуда она ждала этого звука.
Теперь эта надежда рухнула. Раз письмо оказалось в руках
мексиканца, значит, оно не попало к тому, кому было адресовано.
Ждать помощи было бесполезно, и она подумала о бегстве.
Но это было сопряжено с трудностями и большой опасностью.
Она могла бы повернуть лошадь и ускакать, но при этом рисковала
получить пулю в спину, так как рукоятка револьвера была не
дальше от руки Эль-Койота, чем рукоятка мачете.
Исидора вполне оценила всю опасность положения. Любая
другая женщина на ее месте растерялась бы, но Исидора Коварубио
даже и виду не показала, что угроза произвела на нее хоть
какое-нибудь впечатление.
-- Чепуха! -- воскликнула она с хорошо разыгранным
недоверием. -- Вы шутите, сеньор. Вы хотите испугать меня.
Ха-ха-ха! Но почему мне бояться вас? Я езжу на лошади не хуже
вас. И лассо я бросаю так же легко и так же далеко, как и вы.
Посмотрите, как ловко я умею с ним обращаться!
С улыбкой произнося эти слова, девушка сняла лассо с
седельной луки и стала раскручивать его над головой, как бы
демонстрируя свое искусство.
Диас и не догадывался, что у нее были совсем другие
намерения. Он был озадачен поведением Исидоры и молча смотрел
на нее.
Только когда мексиканец почувствовал, что петля лассо
затягивается вокруг его локтей, он понял все, но защищаться
было уже поздно. В следующее мгновение его руки были плотно
прижаты к бокам и он уже не мог достать ни своего мачете, ни
револьвера.
Он хотел было освободиться от петли, но, прежде чем успел
схватиться за лассо, сильным толчком был сброшен с седла и без
сознания растянулся на земле.
-- Ну, дон Мигуэль Диас,-- воскликнула Исидора, повернув
лошадь, -- не грозите мне больше! И не пытайтесь освободиться!
Пошевелите только пальцем -- и я поскачу вперед! Коварный
злодей! Несмотря на твою трусость, ты хотел убить меня, я
прочла это в твоих глазах. Но наши роли переменились, и
теперь...
Не слыша ответа, она замолчала, все еще туго натягивая
лассо и не спуская глаз с упавшего человека.
Эль-Койот неподвижно лежал на земле. Падение с лошади
оглушило его -- он не только не мог говорить, но и ничего не
сознавал. Он казался мертвым.
-- Святая Дева! Неужели я убила его! -- воскликнула
Исидора, осадив свою лошадь немного назад, но все еще не
поворачивая ее и готовая в любую минуту пуститься вскачь.-- Я
не хотела этого, хотя имела на это полное право -- ведь он же
собирался убить меня... Умер ли он или притворяется, чтобы я
подошла к нему? Пусть это решают другие. Я могу теперь смело
ехать домой -- он меня не догонит. Слуги из асиенды успеют
развязать его. Всего хорошего, дон Мигуэль Диас!
С этими словами Исидора вытащила из-за корсажа небольшой
кинжал, перерезала веревку около самой седельной луки и,
по-видимому не чувствуя упреков совести, поскакала домой, так и
не освободив лежащего на земле Диаса от лассо.
Глава XLIX. ЛАССО РАЗВЯЗАНО
Встревоженный орел с криком взвивается в небо. Испуганный
гневными голосами, он покинул сук на старом тополе и летит на
разведку.
Один взмах могучих крыльев -- и он уже парит высоко в
небе, зорко осматривая поляну и окружающие ее заросли. На
поляне он видит распростертого на земле и, по-видимому,
мертвого человека; рядом бегает конь и громко ржет. В зарослях
он видит двух всадниц. Одна с непокрытой головой, с
развевающимися по ветру волосами, сидя в седле по-мужски,
галопом скачет от поляны. Другая всадница на пятнистой лошади
сидит боком в дамском седле и направляется к поляне; на ней
амазонка и шляпа; едет она более медленным аллюром, но вид у
нее тоже взволнованный.
Вот что видит орел со своей высоты.
Обе всадницы нам знакомы. Та, которая скачет от поляны,--
Исидора Коварубио де Лос-Льянос, а та, которая направляется к
ней, -- Луиза Пойндекстер.
Уже известно, почему первая из них покинула поляну.
Остается объяснить, почему вторая едет туда.
После разговора с Зебом Стумпом молодая креолка вернулась
к себе в комнату и, опустившись на колени перед статуей
мадонны, начала молиться. Как все креолы, она была католичкой и
