с драгунами.
Прежде чем распрощаться с Пойндекстером и его друзьями,
майор рассказал им о печальных открытиях, сделанных Спенглером.
Сам он больше не мог принимать участия в поисках и считал, что
те, кто будет их продолжать, должны знать об этом важном
обстоятельстве.
Ему было неприятно вызывать подозрения против молодого
ирландца, к которому он питал симпатию, но долг был превыше
всего. И, хотя майор не верил в виновность Мориса-мустангера --
вернее, считал ее маловероятной, тем не менее он вынужден был
признать, что против Мориса имеются серьезные улики.
Но плантатор и его друзья ни на минуту не усомнились в
виновности мустангера. Теперь, когда стало очевидно, что
индейцы здесь ни при чем, Морис Джеральд был во всеуслышание
объявлен убийцей.
В том, что было совершено убийство, никто не сомневался.
Рассказ Обердофера освещал начало трагедии. Лошадь Генри
Пойндекстера с окровавленным седлом была свидетельством ее
конца. Промежуточные звенья были без труда восстановлены
отчасти на основании находок Спенглера, отчасти просто по
догадкам.
Однако никто серьезно не задумался, что могло толкнуть
мустангера на это преступление. Ссора с Колхауном казалась всем
достаточной причиной. Очевидно, Джеральд перенес свою вражду к
Колхауну на всю семью Пойндекстеров.
Это было нелогично, но люди, которые ищут преступника,
редко рассуждают логично. Они думают только о том, чтобы
наказать его.
С этой мыслью участники поисков расстались; они должны
были снова встретиться на следующее утро и отправиться по
следам и, живыми или мертвыми, найти двух пропавших людей.
Те, кто остался со Спенглером, расположились лагерем на
полянке, выбранной майором.
Их было всего человек десять. В более сильном отряде
теперь не было нужды. Команчей в этих местах больше уже не
ждали. Не предвиделось и других опасностей. С тем, что им было
поручено, справились бы двое или трое.
Некоторые остались из любопытства, другие -- просто за
компанию. Это были по большей части молодые сыновья
плантаторов; официальным главой этого отряда был Колхаун, но
подразумевалось, что руководить поисками будет следопыт
Спенглер.
Расставшись с товарищами, они не легли спать, а
расположились у ярко пылающего костра.
Еды и вина было вдоволь -- драгуны, возвращавшиеся в форт,
оставили им свои запасы и полные фляги.
Однако, несмотря на это и на веселое потрескивание огня,
настоящего оживления не было.
У всех на душе были тяжесть, мешавшая им наслаждаться
удовольствием, выше которого, вероятно, нет ничего на земле.
Что перед ним тихие радости домашнего очага! Временами в
просторах прерии я и сам тосковал о них. Но теперь, оглядываясь
назад и беспристрастно сравнивая то и другое, я не могу не
воскликнуть: "Верните мне костер и моих товарищей-охотников,
дайте мне еще раз посидеть с ними у потрескивающего огня -- и я
отдам вам все накопленное мною богатство и всю мою ненужную
славу! Я буду счастлив отдать вам все это вместе с заботой и
трудом, которые требуются, чтобы удержать их".
Мрачное настроение молодежи объяснить было легко: они все
еще не могли оправиться от ужаса, который внушил им всадник без
головы.
Они ломали себе голову, пробуя объяснить случившееся,
иногда даже подсмеивались над таинственным призраком, но никак
не могли освободиться от гнетущего чувства, и ни одна догадка
их не удовлетворяла. И Спенглер и Колхаун разделяли общее
настроение.
Последний, каталось, был мрачнее всех. Он сидел,
нахмурившись, в тени деревьев, поодаль от костра, и, с тех пор
как уехали драгуны, не проронил ни слова. По-видимому, ему не
хотелось присоединяться к тем, кто грелся у пылающего огня; он
предпочитал уединение, как будто опасаясь любопытных взглядов.
Взгляд его по-прежнему блуждал, а лицо сохраняло след
пережитого ужаса.
-- Послушайте, Каш Колхаун! -- закричал ему один из
молодых людей, уже сильно опьяневший. -- Идите-ка сюда,
старина, и выпейте с нами. Мы все сочувствуем вашему горю и
поможем вашей семье отомстить убийце. Но не нужно так
поддаваться печали! Идите сюда и хлебните виски. Это будет вам
очень полезно, уверяю вас!
То ли Колхауну понравилась причина, которой объясняли его
уединение, то ли ему на самом деле вдруг захотелось побыть в
компании, но он принял приглашение и, подойдя к костру, сел
рядом с остальными. Однако, прежде чем сесть, он выпил глоток
из протянутой ему фляги.
С этой минуты он изменился, как по волшебству. Его мрачное
настроение рассеялось, он стал так весел, что вызвал даже
удивление у окружающих. Такое поведение казалось неуместным для
человека, у которого лишь утром, как предполагали, был убит
двоюродный брат.
Придя как гость, он скоро стал вести себя как хозяин.
После того как все фляги были осушены, капитан стал разливать
вино из своих, запас которых казался неистощимым. Из его
вместительных седельных сумок появлялась фляга за флягой,
оставленные его многочисленными друзьями, уехавшими с майором.
Собравшиеся у костра молодые техасские повесы,
воодушевленные примером своего предводителя, не отказались от
его угощения; они болтали, пели, плясали и хохотали. Потом
усталость взяла свое: они расположились на траве и заснули;
некоторых из них, возможно, впервые в жизни мучили пьяные
кошмары.
Отставной капитан улегся последним.
Лег он последним, но встал первым. Едва только окончился
кутеж, едва только раздался храп его собутыльников,
возвестивший, что они заснули, он поднялся и крадучись стал
пробираться среди них.
Такой же осторожной поступью он прошел на край лагеря --
туда, где была привязана к дереву его лошадь.
Отвязав поводья и бросив их на шею коня, он вскочил в
седло и бесшумно уехал.
По его поведению не было заметно, что он пьян. Наоборот,
он казался вполне трезвым и действовал, очевидно, по заранее
намеченному плану.
Какому же?
Может быть, он отправился на розыски тела из любви к
погибшему брату? Или хотел показать особое рвение, отправившись
один?
Судя по срывавшимся у него фразам, можно было подумать,
что им действительно руководили подобные намерения.
-- Слава Богу, светит луна, и в моем распоряжении добрых
шесть часов. Пока эти юнцы проспятся, хватит времени обыскать
каждый уголок зарослей на две мили в окружности; и, если только
труп там, я обязательно найду его. Но что же это могло
означать? Если бы это видел только я, то подумал бы, что сошел
с ума. Но ведь все видели, все до одного! Силы небесные! Что же
это может быть?
Не успел он произнести эти слова, как с его губ сорвался
крик удивления и ужаса. Он круто остановил лошадь, словно ему
грозила смертельная опасность.
Колхаун ехал по боковой тропе к уже известной нам просеке.
Он как раз сворачивал на нее, когда вдруг увидел, что едет по
лесу еще кто-то.
Другой всадник, на коне, по-видимому, не хуже его
собственного, ехал по просеке -- не медленным шагом, как он, а
быстрой рысью.
Еще задолго до того, как неизвестный всадник успел
приблизиться, Колхаун разглядел, что у него нет головы.
Ошибки быть не могло: бледные лучи луны освещали только
плечи всадника -- головы не было. Это не могло быть иллюзией,
созданной лунным светом. Колхаун уже видел эту фигуру при ярком
солнечном свете.
Но теперь Колхаун увидел больше -- он увидел голову: она
висела у бедра всадника, наполовину прикрытая кобурой,
запачканная кровью, страшная... Он узнал лошадь, полосатое
серапе на плечах всадника, гетры из шкуры ягуара -- весь костюм
Мориса-мустангера.
У Колхауна было достаточно времени, чтобы все подробно
рассмотреть. Скованный ужасом, он стоял на боковой тропе, не в
силах двинуться с места. Лошадь, казалось, разделяла испуг
своего хозяина. Дрожа всем телом, она тоже не делала никаких
попыток убежать, даже когда всадник без головы вдруг
остановился перед ними и его гнедой конь, храпя, встал на дыбы.
Только после того как гнедой с диким ржанием, которому
эхом ответил вой бежавшей за ним собаки, повернул и поскакал
дальше по просеке,-- только тогда Колхаун пришел в себя и снова
обрел способность говорить.
-- Господи! -- вскрикнул он дрожащим голосом. -- Что все
это значит? Что это--человек или дьявол? Или весь этот день был
только жутким сном? Или я сошел с ума? Сошел с ума, сошел с
ума!
После этой бессвязной речи Колхаун решительно дернул
поводья и круто повернул лошадь; он поскакал обратно той же
дорогой, но только гораздо быстрее, по-видимому, отказавшись от
своего намерения. Он ни разу не остановился, пока не вернулся в
лагерь.
Здесь, тихонько прокравшись к костру, он лег рядом со
своими спящими собутыльниками. Но заснуть ему не удалось--ни на
минуту не сомкнул он глаз; его трясло, как в лихорадке.
Наступившее утро осветило мертвенную бледность его лица и
блуждающие, полубезумные глаза.
Глава XLVI. ТАЙНОЕ ПРИЗНАНИЕ
На рассвете в асиенде Каса-дель-Корво и вокруг нее царило
лихорадочное возбуждение.
Во дворе толпились люди со всевозможным оружием. У одних
были длинные охотничьи ружья или двустволки, у других --
пистолеты, револьверы, у третьих -- большие ножи или даже
томагавки.
Не меньшим разнообразием отличалась и их одежда: красные
фланелевые рубашки, куртки из цветных байковых одеял и
кентуккской бумазеи, коричневые брюки из домотканой шерсти и
голубые бумажные, войлочные шляпы и кожаные шапки, высокие
сапоги из дубленой кожи и гетры из оленьей шкуры. Такое сборище
сильных, вооруженных людей можно было нередко видеть в
пограничных селениях Техаса.
Ни пестрота их одежды; ни оружие ничего не говорили о
цели, с которой они собрались. Будь их намерения самыми
мирными, они все равно пришли бы вооруженные и в такой же
одежде.
Но мы знаем, для чего они здесь собрались.
Большинство из них ездили накануне с драгунами; теперь к
ним присоединились и другие -- жители отдаленных плантаций, а
также охотники, которых накануне не было дома.
Количество людей, толпившихся в это утро во дворе
Каса-дель-Корво, было больше, чем накануне, хотя тогда в
поисках участвовали еще и солдаты.
Военных в толпе не было совсем, но среди собравшихся были
члены добровольной милиции, которые, хотя и не принадлежали к
регулярной армии, назывались "регулярниками".
Они не отличались от остальных ни одеждой, ни оружием, --
посторонний ни за что не узнал бы регулярника, -- но они все
были знакомы друг с другом.
Все говорили об убийстве -- об убийстве Генри
Пойндекстера; то и дело слышалось имя Мориса-мустангера.
Оживленные толки вызвало также появление в прерии
загадочного всадника без головы. Те, кто накануне видел его,
рассказывали о нем тем, кого там не было.
Некоторые сначала не верили, считая этот рассказ шуткой.
Однако им скоро пришлось сдаться перед единодушным
свидетельством очевидцев, и существование всадника без головы
было признано всеми.
Конечно, начались попытки разгадать это удивительное
явление и были выдвинуты самые разные предположения. Но только
одно из них казалось более или менее правдоподобным -- это
известное уже предположение пограничного жителя, что лошадь
была настоящая, а всадник -- чучело.
Для чего и кем это было сделано, никто даже и не пытался
объяснить.
Дело, которое собрало этих людей, не требовало особых
