галопом, пока не очутились снова в лесных зарослях, где недавно
так ловко перерядились в команчей.
Обратная метаморфоза была совершена гораздо быстрее и с
меньшей тщательностью. Водой из фляг они торопливо смыли
военную раскраску, быстро вытащили из дупла свои обычные
костюмы, с не меньшей поспешностью переоделись и поскакали к
Леоне.
На обратном пути они говорили только о всаднике без
головы. Охваченные ужасом мексиканцы никак не могли себе
объяснить это сверхъестественное явление. Так ничего и не
решив, они распрощались на окраине поселка и разошлись по своим
хижинам.
-- Проклятие!--воскликнул Эль-Койот, переступив порог
своего хакале и бросившись на тростниковую постель. -- Едва ли
уснешь после этого. Господи, что за страшилище! Кровь стынет в
жилах! И нечем отогреться -- фляга пуста. Бар закрыт. Все спят.
Матерь Божия! Что бы это могло быть? Привидение? Нет. Я ведь
сам трогал его тело, и Висенте тоже схватил его с другого бока.
Не могли же мы ошибиться! А если это чучело, то для чего и кому
оно нужно? Кому, кроме меня и моих товарищей, понадобилось
устраивать маскарад в прерии? Тысяча чертей! Какая жуткая
маска!.. Стой, да не опередили ли меня? Может, кто-нибудь
другой уже заработал тысячу долларов? Может, это был ирландец,
убитый, обезглавленный, с собственной головой в руках? Нет, не
может быть -- чудовищно, неправдоподобно, невероятно! Тогда что
же?.. Ага, понял! Его могли предупредить о нашем посещении или,
во всяком случае, он мог что-нибудь заподозрить. И эта комедия
была разыграна, чтобы испугать нас. Наверно, он же сам и был
свидетелем нашего постыдного бегства. Проклятие! Но кто мог
выдать нас? Никто. Ведь никто не знал о моем плане. Как же он
мог тогда подготовить такую дьявольскую шутку?.. Ах да, я
забыл! Ведь мы ехали по прерии среди бела дня. Нас могли видеть
и разгадать наши намерения. Ну конечно же! А потом, пока мы
переодевались в лесу, он и успел все подготовить. Другого
объяснения нет. Дураки! Испугались чучела! Карамба! Это ему не
поможет. Завтра же снова отправлюсь на Аламо. Я заработаю эту
тысячу, хотя бы мне понадобился для этого год! Впрочем, дело не
в деньгах. Хватит того, что я потерял Исидору. Может, это и не
так, но даже подозрение невыносимо. Если я только узнаю, что
она любит его, что они встречались после того, как... О Боже! Я
сойду с ума! И в своем безумии уничтожу не только человека,
которого ненавижу, но и женщину, которую люблю! О донья Исидора
Коварубио де Лос-Льянос! Ангел красоты и демон коварства! Я
могу задушить тебя в объятиях или заколоть кинжалом! То или
другое должно быть твоей судьбой. И тебе предоставляю я выбор!
Эта угроза, а также объяснение таинственного явления
несколько успокоили его, и он скоро заснул.
Проснулся он, когда к нему в дверь заглянул утренний свет
и вместе с ним посетитель.
-- Хосе! -- воскликнул Эль-Койот с удивлением и заметной
радостью в голосе.-- Это ты?
-- Да, сеньор, это я.
-- Рад видеть тебя, друг Хосе. Донья Исидора тоже здесь? Я
хочу сказать--на Леоне?
-- Да, сеньор.
-- Так скоро? Ведь еще не прошло и двух недель, как она
уехала отсюда, не так ли? Меня не было в поселке, но я слыхал
об этом. Я ждал от тебя весточки. Почему же ты мне не писал?
-- Только потому, сеньор дон Мигуэль, что не было с кем
послать. Мне нужно было сообщить вам кое-что, чего нельзя
доверить чужому. К сожалению, вы не поблагодарите меня за то,
что я вам расскажу. Но моя жизнь принадлежит вам, и я обещал,
что вам будет известно все.
Эль-Койот подскочил как ужаленный:
-- Про него и про нее! Я вижу это по твоему лицу. Твоя
госпожа встречалась с ним?
-- Нет, сеньор. По крайней мере, насколько я знаю, они не
виделись после той первой встречи.
-- Что же тогда? -- спросил Диас с видимым облегчением. --
Она была здесь, пока он жил в гостинице? Что-нибудь произошло?
-- Да, дон Мигуэль. Три раза я отвозил ему корзинку с
лакомствами от доньи Исидоры. В последний раз было приложено и
письмо.
-- Письмо! Ты знаешь содержание, ты читал его?
-- Благодаря вам, благодаря вашей доброте к бедному
мальчику, я смог это сделать и даже смог переписать его.
-- Оно с тобой?
-- Да! Вот видите, дон Мигуэль, вы не зря посылали меня в
школу! Вот что донья Исидора писала ему.
Диас нетерпеливо выхватил у него записку и с жадностью
стал читать. Но она как будто даже успокоила его.
-- Карамба! -- равнодушно сказал он, складывая письмо. --
В этом нет ничего особенного, друг Хосе. Она лишь благодарит
его за оказанную услугу. Если это все...
-- Нет, еще не все, сеньор дон Мигуэль. Из-за этого я к
вам и пришел! У меня поручение в поселок. Прочитайте.
-- А! Другое письмо?
-- Да, сеньор. На этот раз подлинное письмо, а не мои
каракули.
Диас дрожащими руками взял протянутый ему листок бумаги,
развернул и стал читать:
"Сеньору дону Морисио Джеральду. Дорогой друг, я снова
здесь, в гостях у дяди Сильвио. Жить без вестей от вас я больше
не в силах. Неизвестность убивает меня. Сообщите мне,
поправились ли вы после вашей болезни? О, если бы это было так!
Как я хочу посмотреть вам в глаза -- в ваши красивые,
выразительные глаза, чтобы убедиться, что вы совсем здоровы!
Умоляю вас, подарите мне эту радость. Через полчаса я буду на
вершине холма, за домом моего дяди. Приходите же, я жду вас!
Исидора Коварубио де Лос-Льянос".
-- Проклятие! Любовное свидание! -- негодующе воскликнул
Диас.-- Этого иначе не назовешь. И назначает его -- она. Ха! Ее
приглашение будет принято; только не тем, кому оно любезно
предназначено. Опоздания не будет ни на минуту, и, клянусь
богом мести... Слушай, Хосе! Эта записочка ни к чему. Того,
кому она адресована, уже нет ни в поселке, ни где-нибудь
поблизости. Бог знает, где он сейчас. В этом есть какая-то
тайна. Но ничего. Иди в гостиницу и все равно спроси, там ли
он. Ты должен выполнить поручение. Письма не бери -- оставь его
у меня. Я тебе его отдам, когда ты зайдешь, на обратном пути, и
ты вернешь его своей хозяйке. Вот тебе доллар -- выпей в баре.
У сеньора Доффера прекрасное агвардиенте. Прощай!
Хосе не стал спрашивать объяснений и, взяв свой доллар,
молча вышел из хакале.
Не успел он скрыться из виду, как Диас тоже покинул свое
жилище. Второпях оседлав лошадь, он вскочил на нее и поехал в
противоположном направлении.
Глава XLVIII. ИСИДОРА
Солнце только что поднялось над горизонтом; его круглый
диск, словно щит из червонного золота, засиял над самой травой
прерии. Золотые лучи проникали сквозь гущу лесных зарослей, там
и сям разбросанных по саванне. Капли росы все еще висели на
акациях, отягощая их перистую листву и заставляя ветви
клониться к земле -- деревья словно оплакивали разлуку с ночью,
с ее влажным прохладным ветерком, боялись встречи со жгучим
зноем дня. Птицы уже щебетали на ветках -- разве могли они
спать в сиянии такой зари! Но вряд ли где-нибудь, кроме прерий
Техаса, можно встретить в этот ранний час бодрствующего
человека. В этих краях час солнечного восхода -- самое приятное
время дня и мало кто проводит его в постели или в уединении
комнаты.
На берегу Леоны, в трех милях ниже форта Индж, показался
человек, который пренебрег сном ради прогулки по зарослям
чапараля. Он не идет пешком, он сидит на горячей лошади,
которой не нравится, когда сдерживают ее шаг. По этому описанию
вы, может быть, подумаете, что всадник -- мужчина; но ведь
действие происходит в южном Техасе, где все еще живут
испано-мексиканцы, и вполне возможно, что всадник -- женщина.
Этому предположению не противоречат ни круглая шляпа на голове
всадника, ни серапе, из-за утренней прохлады наброшенное на
плечи, ни то, что он сидит в седле по-мужски -- манера ездить
верхом, которую в Европе считают для женщин неприличной.
Присмотревшись внимательнее, вы убедитесь, что это
действительно женщина. Взгляните на маленькую ручку, которая
держит поводья, на маленькую ножку в стременах, на изящную,
женственную фигуру, вырисовывающуюся даже под тяжелым серапе,
и, наконец, на великолепные, свернутые узлом блестящие волосы,
которые выбиваются из-под полей сомбреро.
Теперь уже не остается сомнений, что перед вами женщина,
хотя некоторые ее привычки необычны для женщины. Это донья
Исидора Коварубио де Лос-Льянос.
Ей уже минуло двадцать лет -- по мексиканским понятиям, ее
нельзя назвать юной. Жгучая брюнетка, она очень хороша собой.
Но красота ее -- это красота тигрицы, внушающая скорее страх,
чем нежную любовь.
Взгляните ей в глаза, и вы сразу почувствуете незаурядный
для женщины характер: твердость, решимость, не знающая предела
отвага отражаются на прекрасном лице. В нежных, словно
выточенных чертах вы не найдете никаких признаков слабости, ни
тени пугливости. Алый румянец, разлитый по смуглой коже, не
исчезнет даже в минуту смертельной опасности.
Девушка едет одна по лесистой долине Леоны. Невдалеке
виден дом, но она удаляется от него. Это асиенда ее дяди, дона
Сильвио Мартинеса, из ворот которой она недавно выехала.
Непринужденно и уверенно сидит молодая мексиканка в седле.
Под ней горячий конь, он порывается встать на дыбы; но вам
нечего беспокоиться о молодой всаднице -- она прекрасно
справляется с ним.
Легкое, как раз по силам девушки, лассо висит на седельной
луке; оно аккуратно свернуто: видно, что Исидора не жалеет для
этого времени и, должно быть, хорошо умеет пользоваться им. И
это действительно так -- она бросает его с ловкостью
профессионального мустангера. Исидора гордится своим искусством
-- это одно из ее любимых развлечений.
Она едет не по большой дороге вдоль берега реки, а по
боковой тропе, которая ведет от асиенды ее дяди и соединяется с
большой дорогой только около вершины близлежащего холма --
вернее, обрывистого берега речной долины.
Тропинка круто поднимается вверх -- так круто, что лошадь
начинает тяжело дышать. Наконец всадница достигает вершины
обрыва, где проходит проезжая дорога.
Исидора натягивает поводья, но не для того, чтобы дать
лошади отдохнуть, а потому, что она достигла цели своей
поездки.
Вблизи дороги -- круглая поляна в два или в три акра
величиной; она покрыта травой. Это словно прерия в миниатюре.
Колючие заросли, совсем не похожие на лес, из которого Исидора
только что выехала, окружают поляну со всех сторон. Три едва
заметные тропинки расходятся от нее в разных направлениях,
прорезая чащу кустарника.
На середине поляны Исидора натягивает поводья и треплет
свою лошадь по шее, чтобы успокоить ее. Хотя вряд ли это нужно
-- крутой подъем настолько утомил коня, что он уже не рвется
вперед и не проявляет нетерпения.
-- Я приехала раньше назначенного часа! -- воскликнула
молодая всадница, доставая из-под своего серапе золотые часы.
-- А может быть, он и вовсе не приедет? Ах, только бы он
достаточно окреп, чтобы приехать!.. Я вся дрожу. Или это дышит
моя лошадь? О нет, это меня бьет лихорадка. Я никогда еще не
испытывала такого волнения. Это страх? Да, вероятно. Как
странно, что я боюсь любимого человека, единственного человека,
которого я когда-либо любила! Ведь нельзя же назвать любовью
то, что я испытывала к дону Мигуэлю. Это был самообман. Как
хорошо, что я от этого избавилась! На свое счастье, я увидела,
что он трус. Это открытие низвергло героя моих романтических
грез с его пьедестала. Как я рада этому! Теперь я ненавижу дона
