-- кузина и, как говорили, невеста его злейшего врага?
Это казалось ему маловероятным. Но если не она, то кто же?
Мустангер отдал бы лошадь, целый табун лошадей, лишь бы
подтвердилось, что щедрый подарок прислан Луизой Пойндекстер.
Прошло два дня, а тайна оставалась нераскрытой.
Вскоре больного опять порадовали подарком. Прибыла такая
же корзинка с новыми бутылками и свежими лакомствами.
Они опять начали расспрашивать служанку, но результаты
были те же: "Джентльмен привез, незнакомый джентльмен, тот же
самый, что и тогда". Она могла только добавить, что он был
"очень черный", что на нем была блестящая шляпа и что он
подъехал к гостинице верхом на муле.
Казалось, Морис не был доволен этим описанием неизвестного
доброжелателя; но никому, даже Фелиму, не поверил он своих
мыслей.
Два дня спустя после того, как была получена третья
корзинка, доставленная тем же джентльменом в блестящей шляпе,
Морису пришлось забыть свои мечты. Это нельзя было объяснить
содержимым корзинки, которое ничем не отличалось от прежних.
Дело скорее было в письме, привязанном лентой к ее ручке.
-- Это всего лишь Исидора,-- пробормотал Морис, взглянув
на подпись.
Потом, равнодушно развернув листок, стал читать написанное
по-испански письмо. Вот оно -- в точном переводе.
"Дорогой сеньор!
В течение недели я гостила у дяди Сильвио. До меня дошли
слухи о вашем ранении, а также о том, что вас плохо обслуживают
в гостинице. Примите, пожалуйста, этот маленький подарок, как
память о той большой услуге, которую вы мне оказали. Я пишу уже
в седле. Через минуту я уезжаю на Рио-Гранде.
Мой благодетель, спаситель моей жизни... больше того --
моей чести! До свидания, до свидания!
Исидора Коварубио де Лос-Льянос".
-- Спасибо, спасибо, милая Исидора! -- прошептал
мустангер, складывая письмо и небрежно бросая его на одеяло.--
Всегда признательная, внимательная, добрая! Не будь Луизы
Пойндекстер, может быть, я полюбил бы тебя!
Глава XXIII. КЛЯТВА МЕСТИ
Томившийся в своей комнате Колхаун, наверно, позавидовал
бы такому вниманию. Несмотря на то, что он лежал дома и был
окружен роскошью, он не мог утешать себя мыслью, что есть
кто-то на свете, кто привязан к нему. Черствый эгоист, он не
верил в дружбу -- и у него не было друзей; прикованный к
постели, мучимый страхом, что его раны могут оказаться
смертельными, он терзался сознанием, что всем совершенно
безразлично, останется ли он жив или умрет.
Если к нему и проявляли какое-то внимание, то только в
силу родственных обязанностей. Иначе и не могло быть. Его
поведение в отношении двоюродной сестры и двоюродного брата
вряд ли могло вызвать их привязанность. Его дядя, гордый Вудли
Пойндекстер, испытывал к нему отвращение, смешанное со страхом.
Правда, это чувство появилось совсем недавно. Как уже
известно, Пойндекстер был должником своего племянника.
Долг был так велик, что фактически Кассий Колхаун стал
владельцем асиенды Каса-дель-Корво и мог в любую минуту
объявить себя ее хозяином.
За последнее время Колхаун пустил в ход все свое влияние,
чтобы добиться руки Луизы,-- он уже давно был страстно влюблен
в нее. Скоро он понял, что ему вряд ли удастся получить ее
согласие, потому что она в ответ на его ухаживания даже не
пыталась скрывать свое равнодушие. Поэтому он решил добиться ее
согласия через отца, хорошо сознавая свою власть над ним.
Неудивительно, что к отставному капитану во время его
тяжелой болезни было проявлено меньше симпатии, чем это могло
быть при других обстоятельствах.
Пока больной чувствовал, что ему грозит смерть, он был как
будто мягче к окружающим. Но это длилось недолго. Как только
Колхаун почувствовал, что начинает выздоравливать, к нему сразу
вернулась вся его дикая необузданность, усиленная горьким
сознанием недавнего поражения.
Всю жизнь он любил щеголять своей наглостью и верховодить
в любой компании, которая собиралась около него. Сознание, что
никто в Техасе больше не поверит в его доблесть, причиняло ему
несказанные мучения.
Появиться в роли потерпевшего поражение перед всеми дамами
и, главное, перед той, которую он обожал, сознавать, что
виновником его поражения был безвестный авантюрист, которого он
считал своим соперником в любви, -- это было выше его сил. Даже
обыкновенному человеку было бы тяжело под таким душевным
гнетом,-- Колхаун же не находил себе места.
Он вовсе не собирался смириться с этим, как поступил бы
обыкновенный человек,-- он решил мстить. Поэтому, едва
избавившись от страха за свою жизнь, он начал упорно размышлять
о мести.
Морис-мустангер должен умереть! И если не от его руки, то
от руки кого-нибудь другого. Найти соучастника не так уж
трудно. В обширных прериях Техаса наемные убийцы встречаются не
реже, чем в итальянских городах. Увы, нет такого уголка на всем
земном шаре, где золото не управляло бы кинжалом убийцы! А у
Колхауна золота было больше чем достаточно, чтобы подкупить
какого-нибудь негодяя.
В уединении своей комнаты, выздоравливая от ран, Колхаун
обдумывал план убийства мустангера.
Он не собирался этого делать сам, потому что боялся новой
встречи со столь грозным противником -- даже в том случае, если
бы ему удалось напасть на него врасплох.
Поражение сделало его трусливым, и он хотел найти
исполнителя -- руку, которая нанесла бы удар за него. Где же
его искать?
К несчастью, он знал или, быть может, ему только казалось,
что он знал подходящего человека. Это был мексиканец, в то
время находившийся в поселке,-- такой же мустангер, как и
Морис, но один их тех, от кого молодой ирландец держался в
стороне.
Как правило, люди этой своеобразной профессии пользовались
в Техасе дурной славой. Ремеслом мустангера обычно занимались
мексиканцы или метисы; однако нередко бывало, что этим делом
увлекался француз или американец. Это были обычно подонки
цивилизованного общества, нередко преступники, которые
волнениями опасной охоты, быть может, заглушали упреки совести.
Когда мустангеры появлялись в поселках, они досаждали
мирным жителям своими постоянными драками и дебошами.
Повстречаться же с ними в пустынной прерии нередко было опасно
для жизни. В истории Техаса неоднократно упоминаются случаи,
когда компания мустангеров превращалась на время в разбойничью
банду; переодетые и загримированные индейцами, они часто
грабили путешественников.
Кассий Колхаун вспомнил об одном из таких головорезов. Он
вспомнил, что встречался с ним неоднократно в баре гостиницы,
видел его и в тот вечер, когда дрался на дуэли. Этот мустангер
был одним из тех, кто нес его домой на носилках. Припомнилось
ему также, с какой злобой говорил мексиканец о Морисе
Джеральде.
Потом Колхаун узнал, что мексиканец ненавидит Мориса почти
так же, как он сам.
На нем и остановил свой выбор Колхаун. Он вызвал
мексиканца к себе и после этого часто разговаривал с ним,
запершись в своей комнате.
У окружающих не возникло никаких подозрений. Впрочем,
Колхаун об этом и не беспокоился. Его посетитель торговал
лошадьми и рогатым скотом -- у них могли быть дела. Такое
объяснение выглядело вполне естественным. Даже сам мексиканец
вначале думал именно так, потому что при их первых встречах
разговор носил почти исключительно деловой характер. Хитрый
южанин не собирался выдавать свои намерения малознакомому
человеку. И только после одной очень выгодной для мексиканца
сделки, за бутылкой вина, Колхаун стал осторожно допытываться,
как относится мексиканец к Морису-мустангеру.
Беседа убедила отставного капитана, что на этого человека
он может положиться, что он окажет ему любую услугу, вплоть до
убийства.
Мексиканец не скрывал своей ненависти к молодому
мустангеру. И, хотя он не сказал ничего определенного о причине
этой ненависти. Кассий Колхаун по некоторым намекам понял, что
причина у них одна и та же -- то, что уже издревле, со времен
Трои, вызывает ссоры между мужчинами: женщина!
Прекрасной Еленой в данном случае оказалась одна черноокая
сеньорита с берегов Рио-Гранде, которую Морис время от времени
навещал. Она стала предпочитать общество мустангера-ирландца
обществу своего соотечественника. Мексиканец не назвал имени
девушки, а Колхаун и не старался узнать его, но, слушая
рассказ, втайне надеялся, что девица, которая отвергла
мексиканца, покорит сердце его соперника.
Пока капитан выздоравливал, он несколько раз виделся с
человеком, которого хотел сделать орудием своей мести, и у них
была полная возможность обо всем договориться. Договорились они
или нет и каковы были их дьявольские намерения, осталось
известно только им одним. Окружающие лишь заметили, что Кассий
Колхаун и Мигуэль Диас, по прозванию Эль-Койот33, постоянно
бывают вместе, и все удивлялись этой странной дружбе.
Глава XXIV. НА АСОТЕЕ
На техасских плантациях нет бездельников. День начинается
с восходом солнца. Колокол, гонг или пастуший рожок, созывая
черных невольников на работу, поднимает и рабовладельцев с их
удобных постелей.
Так было в Каса-дель-Корво при старых хозяевах. Семья
американского плантатора не изменила этому обычаю -- правда, не
из желания следовать традиции, но по требованию самой природы.
Ароматное утро солнечного Техаса, где царит почти непрерывная
весна, жаль проводить в постели. Отдыхают в полдень, когда все
в природе никнет под жгучими лучами солнца.
На рассвете же все с новой радостью встречают восходящее
светило. Тропические птицы расправляют свои яркие крылья, цветы
-- влажные от росы лепестки, как бы в ожидании жгучего поцелуя
первых солнечных лучей. Все живое снова славит солнце.
Прекрасна, как птицы, порхающие в рощах Техаса, нежна, как
цветы, расцветающие в его долинах, была девушка, которая
появилась на крыше дома Каса-дель-Корво.
Сама Аврора, встающая со своего ложа, вряд ли выглядела
свежее, чем молодая креолка, когда она смотрела на розовую
завесу, из-за которой медленно поднимался золотой диск солнца.
Она стояла на восточной стороне асотеи; ее рука лежала на
каменном парапете, еще влажном от ночной росы. Перед ее глазами
был сад, расположенный в излучине реки, над ним откос
противоположного берега, а еще дальше широко расстилалась
прерия.
Смотрела ли она на чудесный вид, которым нельзя было не
любоваться? Нет.
Она не замечала и восходящего солнца, хотя казалось, что
она, словно язычница, молится ему.
Слушала ли она мелодичное пение птиц, звенящее над садом и
рощей?
Нет, она ничего не слышала и ничего не замечала. Ее взгляд
был рассеян, и мысли ее были далеко.
Казалось, ни ясное утро, ни пение птиц не радовали ее --
тень печали лежала на прекрасном лице.
Она была одна, никто не заметил ее грусти и не спросил,
чем она вызвана.
Невольно сорвавшийся шепот выдал ее тайну:
-- Может быть, он тяжело ранен? Может быть, смертельно?
О ком говорила она с таким волнением?
О человеке, который лежал совсем близко внизу, в одной из
комнат асиенды,-- о своем кузене Кассии Колхауне?
Вряд ли это было так. Еще накануне доктор сказал, что
больной на пути к выздоровлению, что опасности для жизни больше
нет. И если бы кто-нибудь подслушал ее монолог, который она
продолжала тем же грустным голосом, то он убедился бы, что она
говорила о ком-то другом.
-- Я не могу даже никого послать к нему. Я никому не
