есть соперница. Мексиканка с лассо, вероятно, была
возлюбленной, а может быть, и невестой мустангера.
И не случайно,-- хотя Зеб Стумп и мог так подумать,--
корзинка, которую креолка, не выпуская из рук, поставила на
парапет, выскользнула и упала вниз на каменные плиты двора.
Бутылки разлетелись мелкими осколками, а их содержимое хлынуло
волной вдоль стены.
Хотя движение руки, опрокинувшее корзину, казалось
нечаянным, непроизвольным, однако оно было точно рассчитано.
Перегнувшись через парапет, Луиза посмотрела вниз и
почувствовала, что и сердце ее разбито, как осколки стекла,
которые блестят на камнях.
-- Ах, как жаль! -- сказала девушка, стараясь не выдать
своего волнения.-- Все пропало! Что скажет Флоринда? Ну,
ничего, мистер Джеральд, по вашим словам, окружен таким
вниманием, что вряд ли мой подарок ему нужен. Я рада, что его
не забывают,-- ведь он так много сделал для меня. Но только,
пожалуйста, мистер Стумп, ни слова никому! Не говорите и о том,
что я спрашивала о нем. Ведь он дрался на дуэли с моим
двоюродным братом, и это может вызвать ненужные разговоры. Вы
обещаете, милый Зеб?
-- Готов хоть поклясться! Ни одного слова никому, мисс
Луиза. Можете положиться на старика Зеба.
-- Я знаю это. Пойдемте же отсюда. Солнце начинает сильно
припекать. Спустимся вниз и посмотрим, не найдем ли мы там
вашего любимого мононгахильского виски. Пойдемте!
Молодая креолка, притворяясь веселой, прошла через асотею
скользящей походкой и, напевая "Новоорлеанский вальс", стала
спускаться по лестнице. Старый охотник с удовольствием принял
это приглашение и последовал за Луизой; хотя он уже давно
привык со стоическим равнодушием относиться к женским чарам и
мысли его в эту минуту были сосредоточены главным образом на
обещанном любимом напитке, он все же залюбовался красивыми
плечами девушки, словно выточенными из слоновой кости.
Но любоваться ему пришлось недолго: Луиза распрощалась с
ним, как только они спустились вниз. После того как Зеб
невольно выдал ей тайну мустангера, общество старого охотника
уже больше не интересовало ее. Она оставила его наслаждаться
виски, а сама поспешила к себе в комнату, чтобы скрыть от всех
свое горе.
Первый раз в жизни Луиза Пойндекстер испытывала муки
ревности. Это была ее первая настоящая любовь -- ибо она
полюбила Мориса Джеральда.
"Заботливость мексиканской сеньориты едва ли можно
объяснить простой дружбой. Вероятно, их связывают более тесные
узы",-- так размышляла удрученная креолка.
Судя по тому, что Морис говорил ей и что она видела
собственными глазами, сеньора с лассо -- именно та женщина,
которая должна была завоевать любовь такого человека.
Ее фигура, приближенная лорнетом, показалась Луизе
безукоризненной. Лица ей не удалось хорошенько рассмотреть.
Было ли оно так же прекрасно? Было ли оно таким, что могло
очаровать человека, так хорошо владеющего своими страстями, как
Морис Джеральд?
Луиза не находила себе покоя. Она горела нетерпением снова
увидеть мексиканку и рассмотреть ее лицо. Как только Зеб Стумп
уехал, она распорядилась оседлать крапчатого мустанга,
переехала вброд речку и поднялась на противоположный берег.
Направляясь в сторону форта, она, как и предполагала,
встретила мексиканскую сеньору, которая ехала обратно, -- нет,
не сеньору, если говорить точнее, а сеньориту -- девушку ее
лет.
Там, где они встретились, дорога была затенена деревьями,
и мексиканка ехала с открытой головой, небрежно отбросив шарф
на плечи. Пышные черные, цвета воронова крыла, волосы обрамляли
прелестное смуглое личико.
Обе девушки, следуя правилам приличия, обменялись лишь
беглым взглядом. Но, отъехав немного, как та, так и другая не
могла удержаться от желания украдкой рассмотреть соперницу, и
обе обернулись.
По-видимому, их мысли были не столь уж различны. Не только
Луиза слыхала о мексиканской сеньорите, но и та знала о ее
существовании.
Мы не станем передавать, что думала сеньорита после этой
встречи. Достаточно будет сказать, что мысли креолки стали еще
мрачнее, чем до прогулки, и что поза ее на обратном пути в
Каса-дель-Корво выдавала глубокое отчаяние. "Как хороша! --
подумала она, проехав мимо девушки, которую считала своей
соперницей.-- Да, слишком хороша, чтобы быть ему только
другом".
Луиза пыталась быть беспристрастной, мысленно разговаривая
сама с собой, иначе она была бы более сдержанна в похвалах
мексиканской сеньорите.
"Можно ли сомневаться, в каких они отношениях! --
продолжала она.-- Он любит ее! Он любит ее! Это объясняет его
равнодушие ко мне. А я, безумная, хотела найти счастье в этом
роковом чувстве! Надо забыть его, сбросить эти путы со своего
сердца! Забыть! Легко сказать, но могу ли я это сделать? Я не
должна с ним больше встречаться. По крайней мере, это в моих
силах. После того, что произошло, он больше не появится у нас в
доме. Наши встречи могут быть только случайными, а я буду
всячески избегать их. О Морис Джеральд, укротитель диких коней,
ты покорил сердце, которое будет страдать долго и, быть может,
никогда не забудет этого урока!"
Глава XXVI. СНОВА НА АСОТЕЕ
Забыть горячо любимого человека невозможно. Время,
конечно,--хороший целитель для сердца, не получившего ответа в
любви, а разлука помогает еще больше. Но ни время, ни разлука
не могут заглушить тоски о потерянном возлюбленном или же
успокоить сердце, не знавшее счастливой любви.
Луизе Пойндекстер нелегко было бороться с овладевшим ею
чувством: хотя оно вспыхнуло недавно, но пламя разгоралось
быстро, преодолевая все преграды. Это чувство стало настолько
сильным, что девушку больше не смущали такие препятствия, как
недовольство отца или неравенство их общественного положения.
И, встреть она взаимность, ни то, ни другое не остановило бы
ее. Она уже достигла совершеннолетия, и согласие отца не было
для нее обязательным; что же касается второго препятствия, то
человек, искренне любящий, не боится пренебречь общественными
предрассудками. Любви не свойственна такая мелочность. Во
всяком случае, ее не было в глубоком чувстве Луизы Пойндекстер.
Это не было первым разочарованием в жизни Луизы. Но это было
первое разочарование, которое грозило нарушить ее душевный
покой. И она это понимала. Она предвидела, что ее ждут
страдания, но надеялась, что время исцелит эту рану.
Вначале ей казалось, что она заглушит боль сердца силой
воли, что ей поможет ее прирожденная жизнерадостность. Но шли
дни, а облегчения не наступало. Она не могла изгнать из памяти
образ человека, который целиком завладел ее мечтами.
В иные минуты Луиза ненавидела его, или, вернее, хотела
ненавидеть. Тогда ей казалось, что она могла бы убить его или,
если бы его убивали на ее глазах, не сделала бы попытки прийти
ему на помощь. Но это были лишь мимолетные настроения, которые
сменялись более спокойными размышлениями, и тогда она считала,
что сама во всем виновата и должна терпеть.
Чем больше она думала, тем больше сознавала, что, будь он
даже ее злейшим врагом, врагом всего человечества -- самим
Люцифером, с которым она когда-то его сравнила,-- она все равно
не перестала бы любить его.
Презирать и ненавидеть Мориса Луиза была не в силах. Она
лишь пыталась быть к нему равнодушной. Но это была тщетная
попытка.
Каждый день Луиза много раз поднималась на асотею и
смотрела на дорогу, где она впервые увидела свою соперницу.
Больше того: несмотря на свое решение избегать встреч с
человеком, который сделал ее несчастной, она садилась на лошадь
и ездила по дороге, по улицам поселка с одним только намерением
-- встретить его.
Через три дня после неприятного открытия она снова увидела
с асотеи мексиканскую сеньориту, направляющуюся к форту, в
сопровождении того же слуги с корзинкой в руках. Наблюдая за
ними, Луиза дрожала от ревности, завидуя той, которая
предвосхитила ее заботу о больном.
Луиза знала теперь о ней больше, чем прежде, хотя и не
очень много. Это была донья Исидора Коварубио де Лос-Льянос,
дочь владельца большой асиенды на Рио-Гранде и племянница
асиендадо, чье поместье было расположено в миле от
Каса-дель-Корво ниже по течению Леоны.
Молодая мексиканка пользовалась репутацией эксцентричной
особы, хорошо владеющей лассо, способной укротить любого дикого
мустанга, но не свои капризы.
Эти сведения не уничтожили ревнивых подозрений креолки --
наоборот, они укрепили их.
Ей нравились такие черты характера. Она сама любила
независимость. Луизе казалось, что это должно нравиться и
другим. Морис Джеральд вряд ли составлял исключение.
Прошло еще несколько дней, но девушка с лассо больше не
показывалась.
"У него зажили раны, он уже больше не нуждается в
неустанной заботе",-- так размышляла креолка, стоя на асотее.
Она всматривалась в даль, держа перед глазами лорнет.
Это было утром, вскоре после восхода солнца, в час, когда
обычно проезжала всадница.
Девушка смотрела в ту сторону, откуда раньше появлялась ее
соперница.
Случайно взглянув в противоположную сторону, Луиза вдруг
замерла, не веря своим глазам. Она увидела Мориса Джеральда
верхом на лошади -- он приближался со стороны форта.
Хотя он сидел в седле несколько напряженно и ехал
медленной рысью, это, без сомнения, был он. Луиза ясно увидела
его через лорнет и сразу заметила, что его левая рука в лубке.
Узнав его, молодая креолка спряталась за парапет, и из ее
груди вырвался подавленный крик.
Чем был вызван этот грустный возглас? Тем ли, что девушка
заметила раненую руку, или она разглядела в лорнет болезненную
бледность лица?
Нет. Это не был крик жалости или удивления -- это был стон
наболевшего сердца.
Больной был на пути к выздоровлению. Он больше не нуждался
в заботах сестры милосердия. Теперь он ехал к ней сам.
Притаившись за парапетом асотеи, под прикрытием цветущей
юкки, Луиза следила за проезжающим всадником; подняв к глазам
лорнет, она могла уловить каждое его движение, даже выражение
лица.
Она почувствовала некоторое облегчение, заметив, что он
бросил несколько взглядов на Каса-дель-Корво, и ей стало еще
приятней, когда Морис остановился в тени деревьев придорожной
рощицы и долго, внимательно смотрел в сторону асиенды.
У Луизы мелькнула надежда, что он думал о ней, когда
глядел на асиенду.
Но это был лишь проблеск радости, гаснущий словно
солнечный свет во время затмения, который снова сменился
мрачной тоской.
Морис Джеральд пришпорил коня и скрылся в зарослях
чапараля, в которых терялась дорога.
Куда же он ехал? Конечно, навестить донью Исидору
Коварубио де Лос-Льянос.
И можно ли было утешаться тем, что не прошло и часа, как
ей уже проехал обратно? Ведь они могли встретиться в ближнем
лесу -- почти на глазах у ревнивой соперницы, заслоненные лишь
легкой листвой.
Ее не утешило и то, что, проезжая мимо, мустангер опять
взглянул на асиенду, опять остановился за рощей и долго смотрел
в сторону Каса-дель-Корво.
Этот взгляд был насмешливым, а может быть, торжествующим.
Конечно, Морис может торжествовать. Но зачем такая жестокость?
Зачем он остановился здесь, когда на его губах еще не остыли
поцелуи Исидоры?
Глава XXVII. "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!"
Луиза Пойндекстер опять на асотее, опять одна со своим
горем. Широкая каменная лестница приводила ее на место, где ее
