которого он ждал или который он ел раньше.
-- Что ж, сделаем его старше, -- сказала Королева, и хотя
она не взглянула в его сторону, Рэнсом вновь ощутил, что она --
Мать и Владычица, которая желает добра и ему, и всем. А он...
он ничем не мог ей помочь. Оружие выбили из его рук.
-- А ты научишь меня смерти? -- спросила Королева, глядя
снизу вверх на тело Уэстона.
-- Да, -- ответило оно, -- затем я и пришел, чтобы вы
имели Смерть и имели ее в избытке. Но тут потребуется много
мужества.
-- Что такое "мужество"?
-- То, что велит нам плыть, когда волны такие большие, что
ты, пожалуй, предпочла бы остаться на берегу.
-- А, знаю, знаю! Тогда плавать лучше всего.
-- Да. Но чтобы найти смерть, а со смертью -- мудрость, и
мощь, и красоту, ты должна сразиться с тем, что сильнее любой
волны.
-- Продолжай. Я никогда не слышала таких слов. Они похожи
на большие пузыри, которые растут на деревьях. Когда ты
говоришь их, я... мне... нет, не знаю, что мне приходит в
голову.
-- Ты услышишь и более великие слова, но сперва ты должна
стать старше.
-- Так сделай меня старше.
-- Королева! -- воскликнул Рэнсом. -- Разве не лучше,
чтобы Малельдил сделал тебя старше в урочное время и Своей
рукой?
Лицо Уэстона не оборачивалось к нему ни разу; лишь голос
его, обращенный к Королеве, возразил Рэнсому.
-- Вот видишь? -- сказал он. -- Несколько дней назад он
сам, хотя и нечаянно, показал тебе, что Малельдил уже выпускает
твою руку, чтобы ты шла сама. Тогда и выросла первая ветвь --
ты поняла, и стала по-настоящему старше. С тех пор Малельдил
еще многому тебя научил -- не Сам, через меня. Ты будешь
принадлежать только самой себе, этого и хочет от тебя
Малельдил. Вот почему Он разлучил тебя с Королем и отдалил от
Себя. Так Он делает тебя взрослой -- ты сама должна сделать
себя взрослой. А твой Пятнистый хочет, чтобы ты сидела смирно и
ждала, пока Малельдил все за тебя сделает.
-- Что же сделать нам, чтобы Пятнистый стал старше? --
спросила она.
-- Я не думаю, что ты сможешь помочь ему, пока сама не
станешь старше, -- ответил голос Уэстона. -- Ты еще никому не
можешь помочь. Ты -- дерево, на котором нет плодов.
-- И правда, -- сказала Королева. -- Продолжай.
-- Так слушай, -- продолжал голос. -- Ты уже поняла, что
ждать приказа от Малельдила, когда Малельдил хочет, чтобы ты
шла сама, -- тоже непослушание?
-- Кажется, поняла.
-- Слушаться неверно -- все равно что не слушаться, --
объяснил он.
На минуту Королева задумалась, потом захлопала в ладоши.
-- Поняла, поняла! -- воскликнула она. -- Насколько старше
ты меня сделал! Вот я недавно играла с одним зверем, гонялась
за ним -- а он понял, и побежал от меня. Если бы он стоял
смирно и дал себя поймать, он послушался бы, но неправильно.
-- Ты очень хорошо поняла. Когда ты совсем вырастешь, ты
будешь еще красивей и мудрее, чем женщины нашего мира. Теперь
ты знаешь, что так обстоит дело и с приказами Малельдила.
-- Кажется, я не совсем поняла.
-- Уверена ли ты, что Он всегда ждет послушания?
-- Как же можно не слушаться Того, Кого любишь?
-- Этот зверь тоже любит тебя, но он убегал.
-- Не знаю, так ли это похоже, -- сказала Королева. -- Тот
зверь знает, когда я хочу, чтобы он убегал, когда -- чтобы он
подошел. А Малельдил никогда не говорил нам, что Его слова или
дела могут оказаться шуткой. Разве Тот, Кого мы любим, может
шутить или играть, как мы? Ведь Он -- сила и радость. Ему не
нужна шутка, как не нужны еда или сон.
-- Я говорю не о шутке. Она только похожа на то, что я
имею в виду: ты должна вынуть руку из Его руки, стать вполне
взрослой, пойти избранным путем. Возможно ли это, если ты хотя
бы однажды не ослушаешься Его... ну, как бы ослушаешься?
-- Можно ли "как бы" ослушаться?
-- Можно. Ты сделаешь то, что Он как бы запретил. А что,
если запрет для того и создан, чтобы ты его нарушила?
-- Если бы Он велел нам его нарушить, запрет уже не был бы
запретом. А если Он не велел, откуда мы знаем, что запрет надо
нарушить?
-- Какой мудрой ты становишься, красавица! -- произнес
голос Уэстона. -- Конечно, если бы Он велел нарушить Его
запрет, запрет уже не был бы запретом, все правильно. И Он не
шутит с тобой, в этом ты тоже права. Он ждет от тебя втайне,
чтобы ты и впрямь ослушалась, и впрямь стала старше. Если бы Он
открыл тебе это, все лишилось бы смысла.
Помолчав, Королева сказала:
-- Теперь я не пойму, в самом ли деле ты старше меня. Ведь
то, что ты говоришь, -- словно плод без вкуса! Если я выйду из
Его воли, я получу то, чего желать невозможно. Как перестану я
любить его... или Короля... или всех тварей? Это все равно что
ходить по воде или плавать по суше. Ведь я не перестану ни
пить, ни спать, ни смеяться! Я думала, в твоих словах есть
смысл, а теперь мне кажется, что смысла в них нет. Выйдя из Его
воли, я уйду в то, чего нет.
-- Да, таковы все Его заповеди, кроме одной.
-- Как это может быть?
-- Ты и сама знаешь, что она -- особенная. Все остальные
Его заповеди -- есть и спать, любить и наполнять этот мир
своими детьми -- хороши сами по себе, ты это видишь. А вот
запрет жить на Твердой Земле -- не такой. Ты уже знаешь, что в
моем мире Он такого запрета не дал. Ты не можешь понять, в чем
тут смысл. Если бы этот запрет был так же хорош, как другие,
разве Малельдил не дал бы его и всем остальным мирам? Если это
-- благо, Он непременно даровал бы его. Значит, блага здесь
нет. Сам Малельдил указывает это тебе, вот сейчас, через
собственный твой разум. Это пустой запрет, запрет ради запрета.
-- Зачем же?
-- Чтобы ты могла его нарушить. Зачем же еще? Сам по себе
этот запрет ничуть не хорош. В других мирах его нет. Он лишает
тебя оседлой жизни, ты не можешь распоряжаться ни временем
своим, ни собой. Значит, Малельдил ясно показывает, что это --
испытание, большая волна, в которую ты должна шагнуть, чтобы
стать по-настоящему взрослой, отделенной от Него.
-- Если это так важно для меня, почему же Он не вложил
ничего такого в мой разум? Все исходит от тебя, чужестранец. Я
не слышу Голоса, даже шепота, который подтвердил бы твои речи.
-- Как ты не понимаешь? Его и не может быть! Ведь
Малельдил хочет -- Он очень, очень хочет, -- чтобы Его создание
стало совершенно самостоятельным, полагалось на свой разум и
свою отвагу, пусть вопреки Ему. Как Он может это сказать?
Приказ все испортит. Все, что ты сделаешь по приказу, ты
сделаешь вместе с Ним. Только это, это одно -- вне Его воли,
хотя он желает именно этого. Неужели ты думаешь, что Он хочет
видеть в Своем творении лишь Себя Самого? Тогда зачем бы Он
творил? Нет, Ему нужен Друг... Другой... тот, кто уже не
принадлежит Ему всецело. Вот чего Он жаждет.
-- Если б я только знала, так ли это...
-- Он не скажет тебе. Он просто не может. Может Он сделать
одно -- поручить это другому созданию. Так Он и сделал. Разве
не Его волей пересек я Глубокое Небо, чтобы научить тебя всему,
чему Он хочет научить?
-- Госпожа моя, -- сказал наконец Рэнсом, -- если я
заговорю, будешь ли ты слушать меня?
-- Конечно, Пятнистый! -- ответила она.
-- Этот человек сказал, что запрет о Твердой Земле
отличается от всех прочих, потому что его нет в других мирах и
потому что мы не видим, в чем его смысл. Тут он прав. Но он
говорит, что запрет такой странный, чтобы ты его нарушила. А
может, у этой странности -- другая причина?
-- Какая же?
-- Я думаю, Малельдил дал тебе такой закон, чтобы ты
исполнила его ради послушания. Слушаясь Малельдила, ты делаешь
то, что нравится и тебе. Ты исполняешь Его волю -- но не только
ради того, чтобы ее исполнить. Удовлетворится ли этим любовь?
Как бы ты вкусила радость послушания, если бы не было заповеди,
чей единственный смысл -- соблюдение Его воли? Ты сказала, что
все твари охотно послушались бы, если бы ты велела им встать на
голову. Значит, тебе нетрудно понять мои слова.
-- Пятнистый! -- воскликнула Королева. -- Это самое лучшее
из всего, что ты говорил! Я стала еще старше, но совсем не так,
как вот с ним. Конечно, я тебя понимаю! Из воли Малельдила мы
выйти не можем, но по Его воле можем не повиноваться своей
воле, нашей. Вот Он и дал нам такую заповедь, другого способа
нет. Я словно вышла сквозь крышу мира в Глубокие Небеса. Там --
только Любовь. Я всегда знала, что хорошо глядеть на Твердую
Землю и знать, что никогда там жить не будешь, но не понимала
раньше, почему это хорошо. -- Лицо ее сияло, но вдруг по нему
скользнула тень удивления. -- Пятнистый, -- спросила она, --
если ты так молод, как он говорит, откуда же ты это знаешь?
-- Это он говорит, что я молод, а не я.
Из уст Уэстона вновь раздался голос. Теперь он был
сильнее, громче и совсем уже не походил на тот, прежний.
-- Я старше его, этого он отрицать не посмеет. Прежде, чем
праматерь его праматери явилась на свет, я уже был намного,
намного старше, чем он мог бы представить. Я был с Малельдилом
в Глубоком Небе, куда ему не проникнуть, и слушал, о чем
говорили на Предвечном совете. Я старше его и в порядке
творения, он -- ничто предо мною. Лгу я или не лгу?
Мертвое лицо ни разу не повернулось, но Рэнсом знал, что и
говоривший, и Королева ждут его ответа. Он готов был солгать,
но слова застыли у него на устах. Здесь приходилось говорить
правду, даже когда правда казалась губительной. Он облизал
губы, совладал с подступившей дурнотой и ответил:
-- В нашем мире "старше" не всегда значит "лучше".
-- Взгляни на него, -- тело Уэстона обращалось только к
Королеве, -- смотри, как он побледнел, как влажен его лоб! Ты
еще такого не видела, но увидишь не раз. Вот что бывает с
жалкими тварями, когда они встают против великих. И это лишь
начало!
Рэнсом содрогнулся от страха. Спасло его лицо Королевы.
Она не понимала столь близкого к ней зла, она была далека от
него, словно их разделяло десять лет пути. Невинность окружала
ее, невинность се защищала, и эта же невинность подвергала
величайшей опасности. Она поглядела в лицо нависшей над нею
смерти с удивлением, нет -- с веселым любопытством, и сказала
так:
-- Но он ведь прав, чужеземец. Это тебя надо сделать
старше, ты еще не понял про Запрет.
-- Я всегда вижу целое, а он видит только часть, одну из
многих сторон. Да, Малельдил дал вам возможность не поддаться
собственной воле, поступить против первого из ваших желаний.
-- А какое оно?
-- Сейчас ты больше всего хочешь во всем повиноваться Ему.
Ты хочешь остаться все такой же -- Его покорной тварью,
маленьким ребенком. Отказаться от этого трудно, Он нарочно
сделал это трудным, чтобы отважились лишь самые лучшие, самые
мудрые, самые смелые. Только они выйдут из убожества, в котором
вы прозябаете, преодолеют темную волну запрета и обретут
истинную Жизнь, во всей ее радости и печали.
-- Послушай, -- сказал Рэнсом, -- он не все тебе открыл.
Такой разговор ведут не впервые, и то, что он теперь
предлагает, уже сделали однажды. Давным-давно, когда история
нашего мира только начиналась, там была только одна Женщина и
только один Мужчина, как вы с Королем. И там он стоял, как
стоит теперь пред тобою, и говорил с той женщиной. Он тоже
застал ее одну. Она послушалась и сделала то, что запретил
Малельдил, и не получила ни славы, ни радости. Я не могу
объяснить, что с ней случилось, ты все равно не поймешь. Но вся
