-- А что ты скажешь о любви в порченой жизни?
-- Может ли быть порченой жизнь хнау?
-- Не хочешь же ты сказать, что порченых хроссов нет
вообще!
Хьои задумался.
-- Мне приходилось слышать о чем-то подобном, -- сказал он
наконец. -- Говорят, иногда детеныш определенного возраста
начинает вести себя как-то не так. Был один такой, он, по
слухам, испытывал желание есть землю. Может статься, где-нибудь
существовал и хросс, который хотел, чтобы годы любви у него
продлились. Я о нем не слыхал, но все может быть. Зато я слышал
песнь о еще более странном хроссе, который жил давным-давно, и
не в нашем хандрамите. Он видел все в двойном размере: два
солнца в небе, две головы на шее. И в конце концов, говорят, он
впал в такое помрачение, что возжелал иметь двух подруг. Ты
можешь мне не верить, но в песне говорится, что он любил двух
хрессни.
Настал черед Рэнсома задуматься. Если Хьои говорит правду,
он столкнулся с естественно добродетельной, от природы
моногамной расой. Хотя что в этом такого уж странного?
Известно, что у многих животных сексуальные инстинкты
проявляются лишь в сезон свадеб. Кроме того, если уж природа '
сотворила такое чудо, как половой инстинкт, почему она не могла
пойти еще дальше и предписать влечение лишь к одной особи
противоположного пола? Ему даже смутно припомнилось, что
кое-какие "низшие" земные организмы естественно моногамны. Так
или иначе. Рэнсому стало ясно, что среди хроссов неограниченная
рождаемость и супружеская неверность невозможны. И тут его
осенило: не в хроссах, а в людях таится главная загадка.
Конечно, инстинкты хроссов удивительны. Но куда удивительнее,
что именно они -- недостижимый пока моральный идеал далекой
земной расы! Ведь собственный половой инстинкт человека
находится в таком плачевном разладе с идеалом, что вся история
человечества не есть ли постоянная борьба между тем и другим?
Хьои снова прервал молчание:
-- Несомненно, нас сделал такими Малельдил. Где бы мы
брали еду, если бы у каждого было двадцать детей? И подумай,
ведь жизнь стала бы невыносимой, каждый миг наполнился бы
страданием, если б мы все время призывали вернуться
какой-нибудь день или год. Но мы знаем, что каждый день жизни
полон предвкушением и памятью -- из них-то и состоит каждый
миг.
В глубине души Рэнсом был уязвлен тем, что его собственный
мир явно проигрывает на этом фоне. Он буркнул:
-- И все-таки Малельдил подсунул вам хнакру!
-- Ну, это же совсем другое дело! Я жажду убить хнакру,
как и она жаждет убить меня. Я мечтаю быть первым на первой
лодке, первым ударить копьем, когда лязгнут черные челюсти.
Если она убьет меня, мой народ меня оплачет и на мое место
встанут мои братья. Но никто не хочет, чтобы все хнераки
исчезли. Не хочу этого и я. Как тебе объяснить? Ведь ты не
понимаешь наши песни! Хнакра -- наш враг, но и наша
возлюбленная. Когда она смотрит вниз с водяной горы на севере,
где она родилась, в наших сердцах живет ее радость. Она летит в
потоке водопада -- и мы летим с ней. А когда приходит зима, и
озера скрывает от наших глаз густой пар, -- мы смотрим ее
глазами, чувствуем, что ей пришла пора отправиться в путь.
Изображения хнакры висят в наших хи-лищах. Хнакра -- знак всех
хросса. В ней живет душа долины. Наши дети начинают играть в
хнакру, как только научаются плескаться на отмели.
-- И тогда она их убивает?
-- Очень редко. Хросса были бы порчеными, если б позволили
ей подобраться так близко. Мы выслеживаем ее задолго до этого.
Да, Челховек, в мире есть опасности, грозящие смертью, но им не
сделать хнау несчастным. Только порченый хнау мрачно смотрит
вокруг. И вот что я еще скажу. Не будет лес веселым, вода --
теплой, а любовь -- сладкой, если исчезнет смерть из озера. Я
расскажу тебе про день, который сделал меня тем, что я есть.
Такой день бывает раз в жизни, как любовь или служение Уарсе в
Мельдилорне. Я был тогда молод, почти детеныш. Но я отправился
в далекое-далекое путешествие вверх по хандрамиту в ту страну,
где звезды сияют и в полдень и даже вода холодна. Я
вскарабкался по уступам к вершине огромного водопада и оказался
на берегу заводи Балки, где трепет и благоговение охватывают
хнау. Стены скал уходят там к самым небесам. Еще в древности на
них были высечены гигантские священные знаки. Там и грохочет
водопад, именуемый Водяной Горой. Я был один наедине с
Малельдилом, ибо даже слово Уарсы не достигало меня. И с тех
пор во все мои дни сердце мое бьется сильнее, а песнь звучит
громче. Но скажу тебе: все мои чувства были бы иными, если б я
не знал, что в Балки живут хнераки. Там я пил жизнь полной
чашей, ибо в заводи таилась смерть. И это был наилучший
напиток, не считая лишь одного.
-- Какого?
-- Напитка самой смерти в тот день, когда я выпью ее и
уйду к Малельдилу.
Через несколько минут они снова принялись за работу.
Солнце уже опускалось, когда они возвращались через лес к
селению. Тут Рэнсом вспомнил о странной сцене по пути к берегу.
-- Хьои, -- заговорил он, -- я вспоминаю: когда мы с тобой
встретились, но ты меня еще не заметил, ты все же заговорил.
Потому я и понял, что ты -- хнау, иначе бы принял тебя за зверя
и убежал. Но к кому ты обращался?
-- К эльдилу.
-- Кто это? Я никого не видел.
-- Разве в твоем мире нет эльдилов, Челховек? Трудно
поверить.
-- Но кто они такие?
-- Они приходят от Уарсы. Думаю, что они -- хнау.
-- По пути к берегу мы встретили девочку. Она сказала, что
разговаривает с эльдилом, но я никого не заметил.
-- Твои глаза, Челховек, устроены не так, как наши. Но
эльдилов вообще трудно углядеть. Они не похожи на нас: свет
проходит сквозь них. Эльдила можно увидеть, если смотреть в
нужное место в нужный момент, да и то если он сам этого
пожелает. Бывает, что его принимаешь за солнечный луч или даже
покачивание листьев, но, присмотревшись, понимаешь, что здесь
только что был эльдил -- и уже исчез. Не знаю, можно ли увидеть
их твоими глазами. Такие вещи известны серони.
XIII
На следующее утро вся деревня была на ногах еще до
рассвета. Солнце уже осветило харандру, но лес тонул в ночной
тьме. Шли приготовления к завтраку; хроссы сновали взад-вперед
при свете костров. Женщины разливали из горшков дымящуюся еду,
мужчины под руководством Хнохры перетаскивали в лодки охапки
дротиков; самые опытные охотники собрались вокруг Хьои и
слушали его объяснения, слишком быстрые и слишком специальные
для Рэнсома. Стягивался народ из соседних деревень; детеныши с
восторженным визгом носились под ногами у взрослых.
Рэнсом понял, что его участие в охоте разумеется само
собой. Ему отвели место в лодке Хьои и Уина. Те решили грести
по очереди, а Рэнсома посадить на нос, рядом с отдыхающим
напарником. Рэнсом уже хорошо знал хроссов и потому понимал всю
почетность предоставленного ему места -- ведь и Хьои и Уин
больше всего на свете не хотели оказаться на веслах, когда
появится хнакра. Не так давно, в Англии, идея принять на себя
почетную роль при нападении на неведомое, смертельно опасное
водяное чудовище показалась бы Рэнсому совершенно дикой. Еще
совсем недавно, когда он спасался от сорнов или лежал ночью в
лесу, разрываясь от жалости к самому себе, такой подвиг был бы
ему не по силам. Но сейчас его решимость была твердой. Что бы
ни случилось, он постарается доказать, что человеческий род
ничем не хуже других хнау. Он прекрасно понимал, что истинная
цена таких решений узнается только в деле, но в то же время
чувствовал странную уверенность, что как-нибудь справится. Ведь
это было необходимо, а необходимое всегда осуществимо. Кроме
того -- воздух ли Малакандры был тому причиной или жизнь среди
хроссов, -- но за последнее время он заметно переменился.
Когда первые лучи солнца заскользили по поверхности озера,
Хьои уже выводил свою лодку из заводи. Рэнсом сидел на
указанном ему месте рядом с Уином, зажав дротик в правой руке и
еще несколько между колен, и изо всех сил старался держаться
прямо, когда лодка особенно высоко взлетала на волнах. В охоте
участвовало не меньше сотни лодок, они разбились на три отряда.
Центральный, самый малочисленный, состоял из больших
восьмивесельных лодок и должен был подниматься против течения,
по которому Рэнсом и Хьои плыли в день знакомства. Хнакра
обыкновенно дрейфовала в границах течения, и хроссы
рассчитывали, что, наткнувшись на лодки, чудовище метнется в
стоячие воды слева или справа от потока. Поэтому, пока
центральный отряд медленно прочесывает течение, легкие лодки,
гребя гораздо быстрее, будут свободно курсировать с обеих
сторон, чтобы встретить жертву, как только она покинет свое,
если можно так выразиться, логово. В этой игре хроссы
полагались на численный перевес и тонкую стратегию;
преимущество врага состояло в быстроте и невидимости: он мог
плыть под водой. Кроме того, поразить его можно было только
через открытую пасть, так что если оба охотника той лодки, на
которую нападала хнакра, промахивались, это означало почти
верную гибель всего экипажа.
В отрядах легких стрелков наиболее отважные охотники могли
выбрать одну из двух тактик: держаться вблизи длинных лодок,
там где хнакра, скорее всего, пересечет границу течения, или
заплыть далеко вперед, чтобы застать чудовище врасплох, когда
оно будет двигаться на полной скорости, и прямо там, задев его
метким дротиком, выманить в спокойные воды. Так они могли
опередить забойщиков и -- если повезет -- прикончить зверя
самостоятельно. Именно об этом мечтали Хьои и Уин, а вслед за
ними и Рэнсом, зараженный их желанием. Как только корабли
выстроились в боевой порядок и тяжелые лодки, окруженные целой
стеной пены, двинулись вверх по течению, Хьои изо всех сил
налег на весла, и они помчались к северу, чтобы обогнать
флотилию. От скорости захватывало дух. Воздух был холодный, как
всегда утром, но от синей глади, по которой они неслись,
поднималось приятное тепло. Позади слышался гул, будто бой
колоколов, усиленный эхом от дальних островерхих скал,
обрамлявших долину; то были голоса двух или трех сотен хроссов,
похожие на лай охотничьих собак, но более мелодичные. Чувство,
дремавшее годами, пробуждалось в крови Рэнсома. "Ведь может
статься, что я окажусь победителем хнакры, -- подумал он, --
что в этом мире я -- единственный представитель человеческого
рода -- останусь в памяти будущих поколений как Челховек
хнакрапунт". Но он уже по опыту знал, чем оборачиваются
подобные мечты, и поэтому, смирив разыгравшееся воображение,
устремил взгляд на бурные воды потока, по краю которого плыла
лодка.
Долгое время ничего не происходило. Рэнсом вдруг ощутил
напряженность своей позы и заставил себя расслабиться.
Вскоре Уин нехотя сел на весла, а Хьои занял его место на
носу. Почти сразу после того, как они пересели, Хьои вполголоса
проговорил, обращаясь к Рэнсому и не отрывая взгляда от
течения:
-- К нам приближается эльдил.
Рэнсом повернул голову -- но то, что он увидел, показалось
лишь причудливой игрой лучей на поверхности озера. Хьои снова
заговорил, на этот раз не с ним:
-- В чем дело, сын небес?
И тут произошло самое невероятное из всего, что Рэнсому
довелось до сих пор испытать на Малакандре. Он услышал голос.
Голос словно шел из воздуха, примерно в метре над его головой.
Он был почти на октаву выше голоса хросса, даже выше
