задвинул засов. Все-таки опасается, значит не совсем из ума выжил, а
только наполовину.
Я походил по комнате, поглядел в окно -- тьма кромешная, дождь
хлещет, иногда гром вдали бормочет. Знак... Какой еще знак?
Мой взгляд упал на пулевик. Старик оставил его в комнате... надо же.
Я подошел и взял оружие.
Знакомая штучка, такие у многих офицеров были, когда я в армию
нанимался. И солдат учили, как с ней обращаться, на случай, если убьют в
бою стрелка. Пулевик старый, но верный, бьет далеко и точно. Осечки
только часто дает.
Вот как этот, например. Курок у него спущен, а искра почему-то порох
не подожгла.
Счастлив я, наверное. С двух метров мне бы картечью голову снесло
начисто.
-- Ах ты сволочь... -- прошептал я. -- А еще лекарь... змея старая...
У меня задрожали руки. Значит, знак свыше? Да нет, не знак, кремень
стерся, отсырел порох, вот и все.
Первой мыслью было прихватить у негодяя все вещички поценнее, да и
уйти в ночь. А то еще и подпалить дом изнутри.
Потом я опомнился.
Нет, старый лекарь смерти не заслужил. Я на его месте, наверное,
взвел бы курок повторно, и уж точно не пустил бы чужака в дом.
Припер я аккуратно дверь в спальню стулом, чтобы без шума и заминки
нельзя было выйти, затушил лампу, разулся, лег у камина, в плед
завернувшись. На душе было гнусно. В одном старик прав -- нет и не будет
нигде спасения каторжнику Ильмару Скользкому. Пока Дом ищет младшего
принца Маркуса -- не будет.
Значит, путь мне лежит на остров Капри, в Миракулюс, Страну Чудес,
построенную для увеселения детей и взрослых высочайшим повелением Дома,
в место развлечений и забав. Не понимаю я, как на маленьком острове,
полном народа, может укрыться мальчишка, которого вся страна ищет! Но
проверить придется. Нет иного выхода. Не хочу я убегать в чужие страны,
не смогу я жить в обличье бюргера, не дана мне такая святая вера, как у
Рууда, паладина покойного. Значит один путь -- найти Марка, и лично
сдать его Дому. Владетель суров, но справедлив, это никто не оспорит.
Что я ему -- мелочь досадная. Простит -- так только больше народом любим
будет. А тайн никаких я все равно не знаю, могут меня магнетизму
подвергать, могут на дыбу вздернуть -- нечего мне сказать, нечего...
Уснул я под шепот дождя, под треск углей в камине, в тепле и уюте. Но
снился мне холод и снег, снилась бесконечная ледяная пустыня, по которой
я бреду во тьме. Долго брел, ног не чуя, бездумно, но зная, что надо
идти. А потом выступила из темноты женщина со светлым ликом, тьму вокруг
раздвигая. Рухнул я на колени, глаз поднять не смея. И главное, понимал,
что это сон, и такие сны посылают свыше.
Но Сестра ничего не сказала. А когда я протянул руку, и коснулся ее
-- только холод почувствовал. Ледяной, смертный...
И какая польза в таких снах?
Даже если был это знак, то не для моего скудного ума.
Полежал я в темноте, таращась на последние искорки огня в камине, и
уснул снова. Может что хорошее приснится?
Но больше в ту ночь мне ничего не снилось.
Глава вторая, в которой меня дважды узнают, но оба раза ничего
страшного не происходит.
Встал я раньше старика Жана. Убрал стул от двери, нечего ему знать о
моих страхах. Постоял у окна.
Кончился дождь, отплакала Сестра по людским грехам. Светило солнце,
на траве искрилась роса. А вот цветы на клумбах поникли, будто
признались себе -- осень в права вступает, кончилось их время.
У цветов век недолог.
Пошел я на кухню, растопил плиту, чайник из бочонка чистой водой
наполнил. Пока кипел, сходил на улицу, нашел сортир, после умылся из
колодца мутной от дождя водой. Постоял босиком на холодной траве, в небо
глядя.
Сестра, ну подскажи!
Вразуми дурака!
Может и впрямь убраться куда на край света? Вот и Нико так советовал,
а попробуй, найди лихого человечка хитрее; и барон старый, которому
опыта не занимать... Все они умные, один я на свою шею приключений ищу.
И нахожу, что характерно!
Главное ведь в жизни -- сама жизнь. Любой грех замолить можно, любую
беду поправить. Пока живешь -- всегда найдется место и радости, и
надежде, и любви.
А кто умер -- он уже проиграл. Даже если был святым паладином.
-- Хороша погода.
Я оглянулся -- барон-лекарь стоял в дверях, кутаясь в халат.
-- Хороша, -- признал я. -- Только осенью запахло.
-- Пора уж.
-- Пора.
Старик вздохнул:
-- Пошли, перекусишь перед дорогой. Тебе ведь путь дальний, так?
-- Знать бы, какой дальний... -- я вошел в дом...
Мы молча позавтракали остатками вчерашней курицы, сыром, выпили по
чашке кофе.
-- Деньги-то у тебя есть, моряк? -- спросил барон.
-- Есть.
-- Оружие, оборониться если что?
-- Найду.
Он кивнул, снял со шкафа плетеную корзинку:
-- Выйду, яички свежие соберу...
Я вышел вместе с ним. Поколебавшись, протянул руку, мы обменялись
рукопожатием.
-- Какой тебе прок, старик?
-- В чем? Не понимаю.
-- Да все ты понимаешь...
Бывший лекарь Дома вздохнул:
-- Я, моряк, жизнь провел, высокородным в такие места заглядывая, где
аристократ от крестьянина не отличается. Служил верой и правдой. Получил
в награду титул глупый... малое содержание, и повеление жить вдали от
городов. Чтобы меньше болтал, значит. Ничего, жив и ладно. Зато могу
теперь поступать так, как мне хочется, ни на кого не оглядываться. Мало
кого могу вспомнить добрым словом... а вот принц Маркус -- славный
мальчик. Не хочу я, чтобы с ним беда случилась... Удачи тебе,
Марсель-моряк.
-- Ладно уж, Жан-лекарь...
-- Хорошо. Удачи тебе, Ильмар-вор. Если не зря тебя Скользким
прозвали, то и сам выпутаешься из беды, и другим горя не принесешь.
-- Как же ты меня узнал, старик?
-- Глаза надо иметь, Ильмар... Знаешь, чем я двадцать лет при Доме
занимался? Физиономии дамам улучшал. Шрамы бретерам убирал. Так лица
правил, что родная мать не узнает. Может, кто смотрит на портрет, да
видит все по отдельности -- губы, глаза, нос, скулы. А я не так... мне
надо настоящее лицо человеческое видеть, все наносное отбросить, понять,
где и что править. Так что не бойся. Вряд ли кто еще по газетным
портретам тебя узнает.
-- Старик, а ведь, наверное, это и правда знак свыше? То, что я к
тебе забрел, что ты меня не застрелил, что совет дал...
-- Это не знак. Если бы принц Маркус ко мне забрел, если бы я ему
совет дал -- то было бы чудом. А так -- случайность.
-- Удачи тебе, барон.
-- А тебе дороги легкой.
Кивнул я старику, и зашагал к дороге.
Знак -- не знак. Удача -- случайность.
Вся жизнь из таких случайностей сложена.
От дороги я еще раз оглянулся. Старик ковылял из курятника обратно,
бережно неся корзину перед собой. Я помахал ему рукой, но, кажется, он
уже не смотрел в мою сторону.
Часа два я шел пешком. Дорога слегка раскисла, и все равно идти было
куда легче, чем по жаре. И все это время я, не переставая, ругал себя.
Ерунду я собираюсь делать. Во-первых -- искать Марка в Миракулюсе --
занятие глупое и бесполезное. Во-вторых -- пользы от этого все равно ни
на грош, никаких гарантий, что меня помилуют, приволоки я мальчишку за
шиворот в Дом... В-третьих -- все равно это гнусно.
Нет. Пусть старик Жан не рассчитывает. Не пойду я по его наводке.
Лучше и впрямь в чужих землях укроюсь. В Руссийском Ханстве,
например. Не только мусульмане там живут, есть и храмы Сестры, и Церковь
Искупителя. Пристроюсь потихоньку в Москве или Киеве, а то и в самой
Казани. Сейчас время мирное, приживусь. И чем заняться найду -- говорят,
в руссийских землях древних языческих храмов и заброшенных городов -- не
счесть. Опять же Восток ближе, найду где себя приложить.
Постепенно идея становилась все более и более привлекательной.
Встреча с бывшим лекарем словно отрезвила меня, прогнала все иллюзии.
Поживу в Руссии, в Китае. Год, пять, десять. Ничего. Потом может и
вернусь -- шум давно утихнет, принц Марк уйдет в историю... или казнят
его, или запрут в тюрьме навечно.
Решено. Отдохну денек в Лионе, потом доберусь до Парижа -- хоть это и
под самым носом у Дома, -- но все ж таки надо исхитриться, открыть
тайник, забрать припрятанное на черный день. Потом, через Прагу, через
Варшаву -- в Киев. Назовусь чужим именем, подмажу жадных чиновников --
они всюду продажные, это у них клеймо цеховое. Получу вид на жительство.
У меня как-то прибавилось сил от этого решения. Я успокоился, а тут
еще солнце согрело меня окончательно. И даже когда проезжающий мимо
дилижанс остановился, и кучер дружелюбно махнул рукой, зовя к себе на
козлы, я это принял как должное.
Вот такие знаки свыше я люблю!
-- Далеко, морячок? -- спросил кучер. Пожилой человек, обстоятельный,
форма на нем не новая, но добротная. К фигурным завитушкам над кучерским
сиденьем привязан женский платочек, и две девчоночьих ленточки --
амулеты, родными данные. Сразу видно -- у такого не ветер в голове,
работу свою знает и любит, но и дом для него -- место святое и важное.
-- В Лион, папаша. К родным.
-- В отпуск?
-- Да.
Из дилижанса высунулось хмурое желчное лицо. На скверном галльском
человек спросил:
-- Почему стоим, возница?
Кучер взмахнул кнутом, и лошади рванули, даже не дождавшись щелчка,
словно исхитрялись смотреть назад из-под шор. Пассажир поспешно втянулся
внутрь.
-- У меня брат моряком был, -- сказал кучер. -- Ходил на державном
корвете, двадцать лет службу нес. Сейчас-то он...
Доканчивать историю про брата кучер не стал. Видимо служба на корвете
являлась самым достойным эпизодом его биографии.
-- Зачем пешком идешь? -- неожиданно спросил он. -- Неужели проездных
бумаг не выдали?
-- Выдали, отец, -- вздохнул я. -- Ну... что-то я немного с цепи
сорвался, как сошел на берег.
-- Потерял?
-- Продал, -- мрачно сказал я. -- Продал одному типу, за гроши. Вот
теперь, то пешком, то с добрым людьми...
-- Нехорошо, -- вздохнул кучер. -- Это ведь тебе Дом бесплатный
проезд пожаловал, а ты его жулику отдал.
Я вспомнил бесплатный проезд на каторжном корабле и сокрушенно
опустил голову.
-- Ладно, дело молодое. Только ты про это не болтай. Мне-то что, а
другой может Страже на тебя сказать...
Ловко пошарив рукой кучер вынул из-за спины флягу.
-- Глотни.
Вино было кислое, но я благодарно кивнул. Протянул флягу вознице.
-- Разве что глоточек, -- вздохнул тот. Приложился, вернул флягу на
место. -- Что-то ты носом клюешь. В лесу ночевал?
-- Ага.
-- Я так и понял. Тут места глухие, только сумасшедший барон у дороги
живет... Но не настолько сумасшедший, чтобы кого пустить ночевать.
-- Барон? -- изумился я. -- Да неужели? Он на меня пулевик выставил,
я и ушел, от греха подальше.
-- Совсем с катушек съехал... Барон, самый настоящий. Не родовой,
правда, за какие-то заслуги ему титул пожаловали. Титул есть, земли нет.
Дряхлый уже. Каждый раз, как езжу, жду, что вместо дома пепелище
окажется -- или сам сгорит, или лихие люди прикончат...
Я покивал. Рано или поздно что-то такое и впрямь случится.
-- Если устал, так переползай на крышу, -- предложил кучер. -- Вижу,
тебе не до болтовни. Пассажиры все важные, никто третьим классом не
едет.
-- Спасибо, -- поблагодарил я. Ночевал-то я, конечно, не под кустом,
но, видно, напряжение было слишком сильно, и выспаться не удалось.
По маленькой лесенке я перебрался с козел на крышу дилижанса. Люк в
полу был закрыт. Я лег было на узкую деревянную скамейку, потом понял,
что долго тут не удержусь, и пристроился прямо на полу. Мы не гордые. И
в епископской карете можем ездить, и третьим классом, и пешком брести...
