прекрасный огонь погаснет и в нашей груди?
- Тогда мы скажем, - отвечала Аспазия, - что мы вместе насладились
высочайшим счастьем на земле. Мы не напрасно жили, мы на вершине
существования осушили полный кубок радости и любви.
- Осушили... осушили... - повторил Перикл. - Твои слова внушают мне
невольный ужас...
- Судьба кубка быть осушенным, - сказала Аспазия, - судьба цветов -
вянуть, а судьба всего живого, по-видимому, умирать, а в действительности
же возобновляться для вечной перемены. Но дело смертных также глядеть на
эту перемену с ясным спокойствием и истинной мудростью. Было бы глупо
стараться удержать то, что улетает. Приходит время, когда осушенный кубок
следует бросить в пропасть, из которой была почерпнута осчастливливающая
влага. Все стремится к вершине, чтобы достигнув ее, снова спускаться вниз
по лестнице существования до полного уничтожения, все повинуется
естественному закону природы...
Обменявшись этими мыслями, Перикл и Аспазия тихо пошли в дом. Когда
же они снова приблизились к тому месту, где оставили Манеса и Кору, они
увидели обоих погруженными в разговор.
Плоская крыша была превращена Аспазией в садовую террасу. Для защиты
от солнца на ней были устроены беседки, а в сосудах, наполненных землей,
росли цветущие кусты.
Кусты скрывали Перикла и Аспазию от взглядов молодых людей, к тому же
последние были слишком увлечены разговором, чтобы заметить приближение
посторонних.
Перикл и Аспазия невольно, на несколько мгновений, остановились.
До тех пор они никогда не замечали, чтобы Манес и Кора разговаривали
или искали общества друг друга. Они всегда вели себя относительно друг
друга сдержано, как и с другими. Видеть разговаривающими печального сатира
и огорченную вакханку было уже само по себе интересной сценой.
Кора рассказывала юноше о своей прекрасной родине, о прекрасных
горных лесах, о боге Пане, о черепахах, о стимфалийских птицах, об охотах
на диких зверей. Манес слушал ее с большим вниманием.
- Ты очень счастлива, Кора, - сказал он наконец, - счастлива тем, что
живешь своими воспоминаниями. Я же не могу припомнить ничего о моей родине
и детстве, только во сне часто переношусь в дремучие леса, вижу грубых
людей, одетых в звериные шкуры, сидящих на быстрых конях и скачущих по
равнинам.
После таких снов я целый день печален, страдаю тоской по родине, хотя
у меня ее нет. Я даже не знаю, куда направить мои стопы, чтобы отыскать
ее. Ты опечалена, Кора, что не можешь возвратиться к себе на родину,
которую ты так хорошо знаешь, к твоим родным, которых ты можешь найти.
Скажи мне, Кора, когда ты захочешь возвратиться на родину, смогу я тайно
проводить тебя и остаться там? Я молод и силен, почему же не жить мне с
аркадскими мужами и не охотиться с ними на диких зверей?
- Нет, Манес, - сказала девушка, - ты не должен идти в Аркадию, так
как тоска по родине влечет тебя на север. Нет, я не хочу, чтобы ты остался
в Аркадии, так как тебя бы постоянно тянуло на родину. Ты должен переплыть
через Геллеспонт и продолжать свой путь дальше на север, там найдешь свою
родину и, может быть, целое царство.
- Я с удовольствием отправился бы на север, - сказал Манес, - но меня
огорчает мысль, что ты останешься здесь с тоской по Аркадии.
Кора задумчиво опустила глаза и, помолчав немного, сказала:
- Я не знаю почему, Манес, но я так же охотно отправилась бы на
север, как и в Аркадию, только вместе. Мне кажется, что повсюду, куда бы
мы с тобой ни отправились, всюду для меня была бы Аркадия.
При этих словах девушки, Манес покраснел. Его руки задрожали как
всегда, когда он сильно волновался. Сначала он не мог ничего сказать и
только после некоторого молчания произнес:
- Но, конечно, Кора, ты предпочла бы отправиться в Аркадию к своим, я
охотно буду сопровождать тебя и сделаюсь пастухом, и мне кажется, что
повсюду, куда я ни сопровождал бы тебя, я найду родину и свое царство.
Тут он замолчал и еще больше покраснел.
С улицы донесся шум проходившей мимо толпы вакханок. Факелы сверкали.
Слышалось веселое пение и громкие восклицания, а наверху юноша и девушка в
смущении стояли друг против друга. Ни один не осмеливался первым протянуть
руку, ни сатир, ни вакханка не могли поднять глаза.
- Они любят друг друга, - сказал Перикл Аспазии, - они любят друг
друга, но, как кажется, необыкновенной любовью. Они любят душами, говорят
только о жертвах, которые готовы принести друг другу.
- Да, - сказала Аспазия, - они любят друг друга такой любовью,
которую могли придумать только Манес и Кора. Любовь заставила их потерять
веселость, они бледны и печальны и, хотя знают, что любят и любимы, но не
наслаждаются своей взаимной любовью, так как не осмеливаются даже
протянуть друг другу руку, не решаются поцеловать друг друга.
- Это смущенная, самоотверженная, готовая на жертвы любовь, - сказал
Перикл. - И может быть, этот род любви вознаграждает своей чудной
соразмерностью то, чего в ней не достает в отношении наслаждения. К ним не
относится то, что ты говорила о любви, относительно покорности слепому
ходу вещей.
- Эта печальная любовь - болезнь! - с волнением вскричала Аспазия. -
Горе тому, кто ее изобрел. Не из южного моря, а из адского Стикса вышла
эта новая, украшенная белыми розами, бледная Афродита. Эта любовь так же
печальна, как война, чума и голод. Я видела этот род любви в свите
Танатоса и это было то, что более всего не понравилось мне среди всех
элевсинских выдумок.
После этого разговора Аспазия и Перикл подошли к молодым людям, и
Аспазия увела молодую девушку к себе в дом.
Вечером, в этот же самый день, в доме Перикла собралось небольшое
общество. В числе гостей был Каллимах с Филандрой и Пазикомбсой.
На этот раз гости собрались не в обыкновенной столовой дома, а в
открытом и обширном перистиле, при свете чудной весенней ночи.
Перикл по обыкновению рано удалился, вдруг явился юный Алкивиад с
друзьями. Он с шумом ворвался в двери вместе со своими спутниками и занял
место среди ранее собравшихся.
При его появлении, Кора с испугом убежала во внутренние комнаты дома.
Когда Алкивиад заметил это, он решился не отходить от прелестной Зимайты,
но последняя гордо оттолкнула его. Она презирала его с той минуты, как он
унизился и в любовном безумии преследовал аркадскую девушку. Остальные
девушки также обошлись с ним сурово.
Долго он старался примириться с разгневанными, но напрасно.
- Как! - вскричал он, наконец. - Кора убежала, Зимайта поворачивается
ко мне спиной, вся школа Аспазии глядит на меня сердито и хмурит лоб, как
старый Анаксагор, хорошо же! Если вы все меня отталкиваете, то я обращусь
к прелестной Гиппарете, очаровательной дочери Гиппоникоса.
- Сколько угодно, - сказала Зимайта.
- Я это сделаю! - вскричал Алкивиад. - Ты напрасно бросаешь мне
вызов, Зимайта, Алкивиад не позволит с собой шутить. Завтра, рано утром, я
отправляюсь к Гиппоникосу и буду просить руки его дочери. Я женюсь,
сделаюсь добродетельным, откажусь от всех безумных удовольствий и
употреблю время на то, чтобы покорить Сицилию и заставить афинян плясать
под мою дудку.
- Гиппоникос не отдаст тебе своей дочери! - вскричал юный Каллиас. -
Он считает тебя великим негодяем.
Остальные товарищи, смеясь, присоединились к этому мнению, говоря,
что Гиппоникос не отдаст Алкивиаду своей дочери, считая его слишком
большим негодяем.
- Гиппоникос отдаст за меня свою дочь! - вскричал Алкивиад. - Отдаст,
даже если я перед этим дам ему пощечину - хотите держать со мной пари? Я
дам Гиппоникосу пощечину и вслед за тем буду просить руки его дочери! И он
отдаст!
- Ты хвастун! - кричали друзья.
- Держите пари, - возразил Алкивиад, - тысячу драхм, если согласны.
- Идет! - вскричали Каллиас и Демос.
Алкивиад протянул товарищам руку, пари состоялось на тысячу драхм.
- Отчего мне не сделаться добродетельным, - продолжал Алкивиад, -
когда вокруг меня я вижу так много печальных предзнаменований.
Недостаточно того, что Кора убежала, Зимайта отказывается говорить,
Теодота сошла с ума, я еще должен был перенести и измену моего старейшего
и лучшего друга, который женился.
- О ком ты говоришь? - спросили некоторые из присутствующих.
- О ком же, как не о Сократе, - сказал Алкивиад.
- Как! Сократ женился? - спросила Аспазия.
- Да, - отвечал Алкивиад, - он втихомолку взял себе на днях жену, и
теперь его нигде не видно.
- Как это случилось? - продолжала Аспазия. - Я ничего не слышала об
этом.
- Недели две тому назад, - сказал Алкивиад, - я стоял в одной из
уединенных улиц, разговаривая с приятелем, с которым случайно встретился.
Вдруг отворилась украшенная цветами дверь дома и из него показалась
процессия музыкантов и певцов с факелами в руках и венками на головах. За
шествием следовала невеста под покрывалом, шедшая между женихом и
посаженным отцом невесты. Все трое сели в стоявший перед домом запряженный
мулами экипаж. Затем вышла мать невесты с факелом, которым она зажигает
огонь в очаге молодых, за ней следовали остальные гости. Экипаж тронулся и
направился по улице к дому жениха, сопровождаемый музыкой и пением,
веселыми криками и прыжками. Жених был никто другой, как Сократ, друг
Аспазии, а посаженный отец его невесты - ненавистник женщин, Эврипид.
- А невеста? - спросили несколько человек.
- Она - дочь простого человека, - отвечал Алкивиад, - но сейчас же
забрала бразды домашнего правления в железные руки. Она умеет прекрасно
вести хозяйство на полученное Сократом от отца наследство.
- Сократ женат! Бедный мудрец, он искал истину и нашел женщину.
Повторяю вам, всюду творятся чудеса. Старый мир, кажется, хочет
разрушиться: Сократ женился, Теодота сошла с ума, прибавьте к этому, что в
Эгине и в Элевсине, как говорят, произошло несколько случаев чумы, которая
уже давно свирепствует на египетском берегу. Сегодня на Агоре заметили
подозрительную маску сатира, под которой, как говорят, скрывался Танатос
или чума, или что-нибудь еще ужаснее. Соедините все это вместе и вы
убедитесь, что городу афинян угрожает скука. Если я женюсь на дочери
Гиппоникоса, то эллинское небо сделается серо-пепельного цвета. Но сегодня
будем веселиться, клянусь Эротом с громовой стрелой! Бросьте ваши
глупости, девушки! Начнем веселую войну против власти скуки, которая может
победить нас! Будем смеяться над всеми предзнаменованиями и чудесами. Если
веселье исчезнет во всей Элладе, то пусть его найдут в этом кругу! Не прав
ли я, Аспазия?
- Ты прав, - сказала Аспазия. - В борьбе против скуки мы все твои
союзники.
Аспазия приказала подать новые кубки, которые гости быстро осушили и
снова наполнили. Возбужденные духом Диониса веселые шутки, смех и пение
раздались на перистиле.
Наступила полночь.
Вдруг внутренняя дверь в перистиле отворилась и из нее медленно, как
привидение, с закрытыми глазами, появился Манес - Манес-лунатик.
Он не принимал участия в пиршестве и потихоньку ушел к себе. Теперь
же странная болезнь подняла его со спального ложа.
При виде бродящего с закрытыми глазами Манеса, громкая веселость
гостей смолкла. Все с ужасом, молча, глядели на призрачного посетителя...
Перейдя через перистиль, он направился к лестнице, которая вела
наверх, на плоскую крышу дома. Он поднялся по этой лестнице твердыми
шагами и исчез из глаз гостей.
Когда прошел первый испуг, большинство присутствующих решилось
