поцеловав в лоб, оплакивая Элладу и нас всех, оставшихся после того, как
величайший и лучший из людей оставил нас.
После этого рассказа Агоракрита они несколько минут шли молча, затем
расстались. Один отправился на север - в Рамнос, а Сократ, движимый
внутренним волнением, продолжал путь дальше. Но не прошел он нескольких
шагов после разлуки с Агоракритом, как натолкнулся на зажженный костер. На
нем лежало множество умерших от чумы, и под трупами Сократ увидел
безумного Менона. Напившегося до бесчувствия нищего вместе с трупами
бросили в зажженный костер.
Вокруг костра с воем бегала собака. Между тем пламя охватило
безумного, но в тоже мгновение собака бросилась в огонь и сгорела вместе
со своим господином.
Странное чувство охватило Сократа.
- Теперь ты свободен, Менон, - сказал он. - Теперь ты свободен, -
повторил он еще много раз, продолжая путь. - И, может быть, некогда
настанет время, когда все рабы будут свободны... или же все свободные
станут рабами... - прибавил он.
Влекомый своим демоном, Сократ, пройдя несколько улиц, дошел до дома,
в котором царствовало некоторое движение: люди входили и выходили из него
- это был дом Аристона, благородного афинянина.
Сократ остановился и узнал от выходивших, что в эту ночь у Аристона
родился сын. После множества образов смерти, он увидел наконец рождение,
пробуждающуюся жизнь.
Снова загадочное волнение пробудилось в душе Сократа. Он вошел в дом
знакомого ему Аристона.
Ребенок лежал в перистиле, на руках кормилицы. Древний старец,
походивший на прорицателя или жреца, стоял, наклонив над ним свою седую
голову, и внимательно рассматривал ребенка. Сократ посмотрел на
новорожденного, у которого был высокий, прекрасный лоб и возвышенное, не
по-детски серьезное лицо.
Вдруг в перистиль влетела пчела с Гиметта - одна из славных
аттических пчел. Она полетала вокруг ребенка и на мгновение опустилась на
губы, прикоснувшись к ним жалом, слегка, как бы целуя, затем полетела
дальше.
При виде этого, прорицатель сказал:
- Поцелуй этой пчелы есть божественное знамение: с уст этого ребенка
потекут когда-нибудь речи сладкие, как мед.
Вид ребенка произвел на Сократа странное впечатление. Он не мог
объяснить волновавшего его чувства, но будущее должно оправдать его
волнение: мальчик, лежавший перед его глазами, превратившись в юношу,
будет произносить сладкие речи, хотя ему суждено проповедовать горькое
учение. Он будет учить, что тело, внешняя оболочка человека, есть
противник души и что эта душа, освободившись из него, должна подняться над
землей. Он будет учить, что Эрот, презирая землю, поднимется в светлое
царство вечной и неизменной красоты мысли. Это учение эхом прокатится по
близким и далеким племенам, станет лозунгом нового времени и в устах
Галилеянина станет началом новой жизни.
Сократ задумчиво оставил дом Аристона. Выйдя из него, он поднялся на
возвышенность, с которой увидел освещенную лучами утреннего солнца
аттическую землю.
На горе, по направлению к Суниону, он увидал судно и, погруженный в
мысли, не сводил с него глаз. Это судно несло сатира и вакханку, Манеса и
Кору, на север, к новой родине. Они стремились туда, призванные основать
царство добра на развалинах красоты, стремились вперед, воодушевленные
любовью. Стоя на палубе, они глядели назад и в последний раз прощались с
Афинами.
Недалеко от Акрополя неслось маленькое белое облачко, Манес и Кора
взглядом следили, как оно окутывало мраморный храм Паллады, но облачко
рассеялось и вершины Парфенона и недавно оконченных Пропилей стояли,
освещенные чудным блеском.
Высоко над городом с его смертными детьми возвышалась бессмертная
вершина горы, в своем спокойном вечном великолепии. Она казалось говорила:
"Я стою выше судеб людей и их мелких несчастий. Я буду сиять вечно, я
подобна очаровательному свету на горах Эллады и вечному блеску волн ее
залива".
Народы стремятся к добру и прекрасному. Человечно и прекрасно добро,
но прекрасное - божественно и бессмертно.
