говорил Артемидор своим гостям, угощая их изысканными блюдами, - и как я
слышал, наши прелестные милезианки действительно опаснее для добродетели
афинских мужей, чем милезианцы для своих женщин.
Перикл улыбнулся.
- Но не забывайте, - продолжал Артемидор, - что мы, ионийцы, не
только любим роскошь, а также поэзию и науки, что рядом с прелестными
женщинами мы имеем Геродота и даже самого Гомера.
- Никто не сомневается, - отвечал Перикл, - что нигде цвет эллинского
духа не распускается так роскошно, как под горячим небом Азии.
На второй день после приезда Перикла Артемидор повел своих гостей в
миртовую рощу, примыкавшую к его роскошной даче.
Прелестная Теодота, как подруга и спутница Гиппоникоса, также была
приглашена любезным Артемидором и источала все могущество своих взглядов,
чтобы воспламенить друга Аспазии.
В обществе хозяина, Перикл, Гиппоникос и Теодота прогуливались между
цветущими миртами. Так как роща покрывала собой небольшую возвышенность,
то со многих лужаек представлялся прекрасный вид на город, на голубое море
и на острова, которые, как бы для защиты, лежат перед четырьмя гаванями
Милета.
В таких местах Артемидор приказывал рабам, следовавшим за ними,
расстилать восточные ковры или разбивать пурпурную палатку, чтобы
отдохнуть или освежиться, или послушать мягкие звуки лидийской флейты,
которая по приказанию Артемидора соперничала с пением соловьев в роще.
Рабы и рабыни Артемидора наполняли лес, как Силены, неожиданно
появляющиеся из чащи и подающие путнику кубок с вином, или нимфы,
предлагающие из рога изобилия цветы и спелые плоды. Маленькое озеро в
средней роще было оживлено фигурами всех эллинских морских богов; там и
сям мелькали сказочные существа: полурыбы, полуженщины. Сирены лежали на
скалах и вместе с тритонами напевали тихие песни. Не было недостатка даже
в самом мудром Протее, предсказывавшем будущее желающим.
Перикл также подошел к нему и хотел услышать от него предсказание
своей будущей судьбы.
- Если понадобиться, я сумею удержать тебя, - сказал он, шутя, - как
и принято делать тобой с теми, которые тебя спрашивают, чтобы ты, приняв
новый вид, не ускользнул от спрашивающего.
Но морской старик добровольно отвечал Периклу и сказал ему следующее:
Там, где гнездится соловей,
Роскошно благоухают розы,
Там благословенные боги готовят тебе счастье,
Держи только его крепче, о герой,
Как держишь меня мужественной рукой.
Только будучи так удерживаемо
Никогда не ускользнет бегущее.
Перикл не понял, что сказал морской старик, но когда после разговора
с ним он оглянулся на своих спутников, последние исчезли. Он пошел дальше
один. Птицы, перепрыгивающие с ветки на ветку, с дерева на дерево,
увлекали его все глубже и глубже в лес. Там и сям на ветвях сидели
попугаи, кричавшие Периклу: "Здравствуй! Радуйся! Иди!"
Но вскоре Периклу показалось, что вместо одной птицы он слышит целый
хор соловьев в некотором отдалении; вместе с тем до него донесся сильный
розовый запах. Он должен был идти мимо цветущих кустов роз и, странное
дело, ему казалось, что розовый запах смешивается с запахом индийских
благоуханий.
Почти невольно Перикл пошел по направлению пения. Он сделал это
машинально, совершенно забывая предсказание морского старика.
Там и сям в полумраке рощи он видел вдали мелькающих сквозь ветви
яркого цвета птиц, прыгающих перед путником с ветки на ветку, как будто
составляя ему свиту. Птицы вдруг замолкли и, казалось, лукаво глядели на
него; тогда Перикл увидел перед собой роскошные розовые кусты, благоухание
которых он чувствовал издали. Между ветвями кустов он ясно увидел
таинственное существо в белом, сверкающем золотом платье.
Он поспешно подошел, чтобы бросить взгляд в беседку из розовых кустов
и среди роз увидел очаровательную сцену. Окруженная целой толпой
прелестных детей, одетых в пурпур, с золотыми крыльями за плечами, стояла
женщина в ослепительно белом платье, подпоясанном золотым поясом, в венке
из роз.
Перикл не мог хорошенько разглядеть лицо красавицы, так как в ту
минуту, как он приблизился, маленькие боги любви с особенным усердием
принялись опутывать голову, грудь и всю фигуру женщины розовыми цветами,
так что она почти исчезла под ними.
Перикл вспомнил о предании, рассказанном его милезийским хозяином,
что в этой роще часто появляется сама богиня Афродита, и был готов принять
за богиню эту покрытую розами красавицу.
При виде постороннего маленькие Эроты со смехом бросились в разные
стороны и оставили опутанную цветами женщину. Перикл вошел в беседку,
тогда из-под цветов раздались мольбы пленницы об освобождении. Перикл
разорвал одну из розовых цепей, откинул розы, покрывавшие лицо красавицы и
взгляд его встретился со сверкающим взглядом Аспазии.
Первым чувством Перикла была безграничная радость, но через мгновение
на его губы уже стал проситься вопрос: благодаря каким обстоятельствам
сделалось возможным такое неожиданное свидание? Но тут Аспазия поднялась,
сбросила с себя розовые путы и сказала серебристым голосом:
- Знай, дорогой Перикл, что и я, так же, как Сократ, имею своего
демона, который в решительные минуты шепчет мне не только, чего я не
должна, но и то, что я должна делать. Этот демон, как только пришло твое
последнее письмо из Самоса, письмо с известием о заключении мира и
прибытии Теодоты в Самос, а также и твоем предстоящем путешествии в Милет,
заговорил во мне и приказал немедленно сесть на корабль и плыть в Самос,
а, если тебя там уже нет, то в Милет. По всей вероятности, демон хотел
доставить мне двойное счастье: увидеть Милет снова вместе с тобою и тебя
только в Милете. Я приехала в Милет и обратилась к твоему хозяину
Артемидору; я слышала о сюрпризах, которые прекрасная Теодота хотела
приготовить тебе в роще Афродиты, как по собственному желанию, так и по
желанию других, я слышала о приготовлениях, сделанных с помощью щедрого
Артемидора, но сочла за лучшее, втайне сговорившись с тем же самым
Артемидором, взять на себя ту роль, которую хотела разыграть Теодота на
этих подмостках. Поэтому, можно приписать Артемидору то, что боги любви
передали тебе здесь в цепях не Теодоту, а меня.
- Для меня, - отвечал Перикл, - ты превратила в действительность
сказку о появлении в этой роще богини любви. Для меня ты богиня любви,
богиня счастья и, прежде всего, позволь мне это прибавить, богиня
неожиданностей...
- Разве счастье возможно без неожиданностей! - вскричала Аспазия.
Нежный разговор еще надолго удержал обоих в очаровательной беседке.
Как все влюбленные после долгой разлуки, они имели много что сказать друг
другу. Но когда поцелуи стали почти совсем уже заменять слова и начало
смеркаться, неожиданно появились прежние Эроты и хотели опутать новыми
розовыми цепями также и Перикла.
- Берегись этих малюток, - сказала Аспазия. - Пора расстаться и
проститься на сегодня: твой путь длиннее, мой - короче, так как Артемидор
дал для моего помещения маленький домик в саду в нескольких шагах отсюда,
и вид на который скрыт отсюда только круглыми миртовыми кустами. Я
отправлюсь туда; ты же, мой дорогой Перикл, возвратись обратно к
Артемидору, к твоему другу Гиппоникосу и прекрасной Теодоте, коринфянке с
огненными глазами.
При этих словах Аспазии, боги любви разразились веселым громким
смехом, еще более опутывая Перикла своими цепями, и последний также
присоединился к их смеху, а затем, наконец, и сама Аспазия.
Боги любви, Перикл и Аспазия составили смеющуюся группу, и
влюбленные, опутанные розовыми цепями и сопровождаемые маленькими богами,
потерялись в тени миртовых и розовых кустов, тогда как в роще стемнело и
слышалось только пение соловьев в розовых кустах; и Перикл нашел с
прекрасной Аспазией более сладкое счастье, чем нашел бы с огненной
коринфянкой, так как не та минута, в которую страстно любящая чета
сходится в первый раз в безграничном блаженстве, есть самая сладкая из
любви, гораздо приятнее та, когда, после долгой разлуки, любящие снова
встречаются. Первое объятие можно сравнить с горением сырого леса с
сильным дымом и громким треском, тогда как свидание после разлуки, походит
на яркий огонь сухого дерева.
Наутро, после этой ночи, Перикл и Аспазия вышли рука в руку из домика
в саду Артемидора и вошли в рощу, еще покрытую утренней росой. Они сами
походили на прекрасные цветы, освеженные блестящими каплями росы. Они
поднялись на маленькое возвышение, с которого был открытый вид на город,
море и залив.
Взгляд Перикла, перенесясь через город, остановился на мгновение на
гордых афинских триремах, стоявших в гавани, затем скользнул дальше в
утреннем тумане по направлению к городу, у которого он пожертвовал родине
целый год своей жизни, затем снова возвратился к прекрасному Милету. И
глядя на его роскошь и великолепие, Перикл стал восхищаться его красотой и
любезностью и дружелюбием его обитателей.
- Да, Милет стал еще красивее и его обитатели умеют жить, - отвечала
Аспазия, - но патриоты помнят то время, когда Милет был царем этого мира,
когда он был не только богат и роскошен, но могущественен и независим,
когда он основывал свои колонии даже на далеких берегах Понта. Это время
прошло, Милет уже не независим и должен преклоняться перед могуществом
расцветших Афин...
- Ты говоришь эти слова почти с горечью, - заметил Перикл, - но
подумай только, если бы Милет не был афинским, он был бы персидским. Не
бедные эллины разбили ваше могущество, а персы, покорившие эти берега и,
если бы афиняне не бились при Саламине и Марафоне, персидские сатрапы
управляли бы Милетом так же, как и Сардесом. Не сердись на афинский флот,
который протянул вам руку помощи.
- В таком случае, я должна, - сказала Аспазия, - вместо того, чтобы
сердиться на афинянина, с благодарностью целовать его лоб.
Говоря это, она поцеловала Перикла, который отвечал:
- Твои золотокрылые боги любви вчера отомстили за Милет предводителю
могущественного афинского флота.
- Не раскаивайся, - сказала Аспазия, - что ты посвятил милезианскому
берегу неделю твоей, богатой событиями жизни. Чти город, который славится
не только прекраснейшими розами, но и прекраснейшими сказками на свете.
Разве можно придумать более прелестное предание, как наше милезийское
сказание об Эроте и Психее?
- Ты права, - отвечал Перикл, - но, - продолжал он лукаво улыбаясь, -
под этим же небом, сколько мне известно, сложилось сказание об эфесской
вдове...
- ...смысл которого, - перебила Аспазия, - обыкновенно кажется таков,
что женщина изменчива и непостоянна. Но плохая сказка та, которая имеет
только один смысл, заключает в себе одну только истину. Позволь мне взять
на себя защиту эфесской вдовы: она изменила только мертвому супругу.
Любовь так связана с жизнью, что любовь и верность за гробом, жизнь,
связанная с трупом, неестественна. Бескровная тайна Гадеса не должна
питаться кровью живых...
Так разговаривали Перикл и Аспазия; затем явился Артемидор и, шутя,
упрекал Аспазию, что она отняла у него гостя и, пригласив обоих к себе,
повез их в роскошной, запряженной белыми конями, колеснице, в известный
храм Аполлона, помещавшийся в некотором отдалении от города.
Они поехали по очаровательному морскому берегу и на возвратном пути
сели в лодку, которая понесла их по голубым волнам к поросшему кустами
