Перикл, сделался задумчив.
- Знаешь, - улыбаясь говорила Аспазия, возвращаясь с Периклом от
Иона, - ты дал мне свободу с такой торжественностью, которая поразила даже
тех, которым было не безызвестно, что это шутка.
- Это была не шутка, - возразил Перикл, - я хочу, чтобы ты никогда
более не надевала мужского костюма, чтобы ты никогда более не унижала
себя.
- Мне любопытно узнать, - возразила Аспазия, - как можешь ты
запретить унижаться чужестранке, так называемой гетере из Милета?
- Ты это скоро узнаешь, - отвечал Перикл.
На следующее утро афинский полководец возвратился обратно в Самос и
немедленно же отдал флоту приказание приготовиться к возвращению в Афины.
Это приказание было принято с восторгом, и на другой же день с веселым
пением победители оставили самосскую гавань, чтобы увидеть родину после
одиннадцати месяцев отсутствия.
- Я думаю, - сказала Аспазия своему другу в минуту отплытия, - что то
печальное настроение, в которое привел тебя в день отъезда из Милета
рассказ Артемидора, уже подавлено в Хиосе, не дожидаясь возвращения к
аттическим берегам.
- Это потому, - с веселым воодушевлением вскричал Перикл, - что моя
душа полна страстного желания скорее увидеть родину.
Первый день путешествия прошел прошел при благоприятном ветре. Для
влюбленных это путешествие по морю было блаженством. Они не расставались
ни на минуту, любуясь вместе играми дельфинов, сопровождавших корабль.
С наступлением ночи Перикл приказал флоту стать на якорь перед
Теносом. Однообразное пение гребцов смолкло, а вместе с ним и плеск весел,
луна ярко освещала море. Перикл задумчиво стоял на палубе, тогда как все
вокруг него погрузилось в сон, вдруг маленькая ручка проскользнула в его
руку.
- О чем мечтаешь ты, так задумчиво глядя на волны? - спросила
Аспазия. - Не влекут ли тебя к себе дочери Нерея?
Серебристый звук ее голоса привел в себя мечтателя. Перикл отвечал
поцелуем, и при ярком лунном свете им казалось, как во сне, что все
окружающее море оживилось, что из глубины его поднимались дочери Нерея на
морских животных; тритоны толпились вокруг судна, играя свадебную песню на
раковинах; среди них выплывала из морских волн Галатея, над которой, как
парус, развевалось пурпурное покрывало.
При первых лучах восхода Перикл и Аспазия вдруг услыхали вдали звуки
струн. Они звучали, как игра Орфея, которая по старому преданию, с тех пор
как певец был брошен в море менадами, часто слышится мореплавателями. И
Периклу и Аспазии казалось, что они слышат звуки лиры Орфея до тех пор,
пока они не заметили, что игра раздается с триремы Софокла, проходившей
мимо них.
Когда с наступлением утра флот снова пришел в движение, друзья
поздоровались, и Софокл принял приглашение Перикла посетить его на
корабле. Они говорили об Афинах, о близком свидании с друзьями, о
празднествах, которые должны были начаться непосредственно после
возвращения, и Аспазия еще больше увеличила нетерпение, с которым Перикл
желал скорее увидать то, что сделано Фидием в его отсутствие.
Когда совершенно рассвело, при первых лучах восходящего солнца, они
увидели священный Делос, "Звезду Морей", остров Аполлона, освещенный
первыми лучами бога.
Не без внутреннего волнения глядел Перикл на этот перл Архипелага, он
вспоминал тот день, когда, как подарок бога, с этого острова приплыло в
Афины богатое сокровище. Экипаж корабля также не мог не почтить любимой
богами страны: на всех судах раздалось громкое пение пэана в честь
Аполлона - бога покровителя ионического племени. Веселое оживление
царствовало между людьми экипажа, так как в этот день они должны были
увидеть дорогую родину, и чем более приближались они, тем более
увеличивался их восторг и нетерпение. Время быстро летело: Тенос и Андрос
были оставлены далеко позади, вдали показались вершины Эвбеи; с левой
стороны поднимались дикие вершины эгинских гор, поросших лесом, а между
ними, на заднем плане, окруженные невысокими возвышенностями, поднимались
из морских волн берега Аттики.
Радостные восклицания встретили вид дорогих берегов - но морская даль
обманчива: солнце близилось уже к западу, а они еще не достигли Суниона со
сверкающим на нем мраморным храмом Паллады. Афинский флот делал большую
дугу, огибая южный мыс Аттики, оставляя слева горы Пелопонеса, за которые
спускалось солнце. Все покрылось как будто золотисто-розовым покрывалом,
горные вершины моря и сами корабли как будто исчезли в очарованном свете
последних дневных лучей. Все было пурпур и растопленное золото, только на
юго-западе собралось темноватое облачко, вдруг из него мелькнул как будто
огненный луч и горы Аргоса осветились пурпурным блеском. Спокойно и
величественно двигались к ним навстречу с правой стороны возвышенности:
окружающий Афины, далеко выходящий вперед, Гимет, возвышающийся пирамидой
Пентеликос и обрывистая скала Ликабета. Наконец, появилась окруженная
далеко раскинувшимся городом дорогая эллинам вершина афинского Акрополя.
Все взгляды обратились на нее, но священная вершина сильно изменилась с
тех пор, как они расстались с ней. Белые мраморные стены, незнакомые
отсутствовавшим, сверкали в вечернем тумане, освещенные последними лучами
заката, и взгляды возвращающихся были устремлены не на сверкающее копье
громадной статуи Афины, а на эти, незнакомые им стены, сверкавшие на
вершине Акрополя. У всех вырвался один крик: "Парфенон! Парфенон!"
В то самое время, когда взгляды возвращающихся победителей были
устремлены на вершину Акрополя, в стенах храма Эрехтея перед гордыми
стенами нового Парфенона происходило таинственное и почти чудное событие.
Приближался величайший праздник афинян, праздновавшийся раз в три года,
праздник Панафиней. В этом празднестве древней уважаемой богине Афине
Полии по старинному обычаю подносился прекрасный ковер, так называемый
пеплос. Этот пеплос делался в самом Акрополе в святилище Афины Полии,
связанном с храмом Эрехтея. Четыре девушки в нежном, почти детском
возрасте, из знатнейших фамилий афинян избирались, чтобы помогать ткать
священный пеплос и, кроме того, чтобы в течении нескольких месяцев
исполнять в храме богини, покровительницы города, многие другие священные
обязанности, связанные с древним, отчасти таинственным культом Эрехтея.
Две из девушек выбирались для того, чтобы в ночь, незадолго до торжества
Панафиней отправиться из Акрополя по таинственной подземной дороге в
священный грот и отнести туда нечто неизвестное, таинственное, чего никто
не должен был видеть, чего, как говорили, не знают даже сами жрецы и
принести оттуда нечто, столь же таинственное и неизвестное, обратно в
святилище Афины Полии. В числе этих девушек находилась дочь Гиппоникоса
Гиппарета, о красоте и прелести которой Гиппоникос говорил на празднестве,
данном в честь победы его хора, и которую собирался просватать за
Алкивиада. Действительно, Гиппарета была воплощением чисто афинской
красавицы, и несмотря на свой детский возраст, имела в себе уже что-то
серьезное и задумчивое. В числе других подруг, выбранных в храм богини,
Гиппарета жила на Акрополе. На девушек смотрели здесь как на принадлежащих
храму, им было отведено особое помещение, где они могли забавляться игрой
в мяч. Жрицы Афины Полии смотрели за ними, но так как храм этой богини
соединен с храмом Эрехтея, то девушки жили также под присмотром Диопита,
жреца Эрехтея, рядом с которым жрицы Афины Полии не имели никакого
значения. Он часто разговаривал с девушками, но более всех ему нравилась
дочь Гиппоникоса, которую он постоянно хвалил перед другими. Он нередко
вел с ней продолжительные разговоры о вещах, касавшихся ее отца и дома, и
гостей, бывающих в их доме. Гиппарета отвечала ему с детской
непринужденностью. Когда он один раз шутя спросил ее, не предназначает ли
ей отец кого-нибудь в мужья, она, совершенно серьезно, назвала
воспитанника Перикла, молодого Алкивиада, говоря, что отец желает
помолвить ее с ним.
- С воспитанником Перикла, - вскричал Диопит, и его ласковое
выражение лица мгновенно изменилось и приняло насмешливое выражение.
Диопит был враждебно настроен против Перикла и всех его близких.
Через жрицу Афины Полии, бывшую послушным орудием в его руках, он был в
постоянных сношениях с сестрой Кимона и с супругой Перикла, узнавая таким
образом все, что происходило в лагере его противников.
Наступил вечер, в который должен был исполниться таинственный
описанный нами обычай. Две избранные девушки: Гиппарета и Лизиска были
одеты в богатые, украшенные золотом платья, приготовить которые для этого
дня было обязанностью их отцов и которые, по обычаю, делались
собственностью храма.
Разодетые таким образом обе девушки были отведены в святилище Афины
Полии и получили здесь от жрицы в присутствии жреца Эрехтея при различных
церемониях два закрытых сосуда, чтобы отнести их по тайной дороге в
священный грот. Левой рукой они прижимали сосуд к груди, в правой несли
зажженный факел.
Прежде чем они отправились в путь, жрец Эрехтея дал им определенные
указания относительно того, что они должны сделать, говоря, чтобы они
удержались от всякого святотатственного любопытства узнать, что скрывается
в закрытых сосудах и не пугались бы ничего, что могло бы им встретиться по
дороге в грот или в самом гроте. Он говорил им, что они находятся под
покровительством бога Эрехтея, воспитанника богини росы Герсы, в священный
грот которой они должны были спуститься, и что они не должны бояться, даже
если бы сам бог в виде змеи, как бывало прежде, появился перед ними. Они
могли бояться гнева бога только в том случае, если бы оскорбили его
священную тайну, в противном случае они могли ожидать от него только
расположения и благополучия.
С детской верой выслушала Гиппарета слова жреца и мужественно
отправилась в путь. Лизиска, которая была моложе ее, шла с ней рядом с
большим страхом. Таким образом они спустились в подземный ход, в который
вело много ступеней.
Лизиска со страхом оглядывалась вокруг. Гиппарета старалась ободрить
ее, наконец Лизиска начала спрашивать:
- Что может скрываться в двух священных сосудах и что мы должны
принести обратно?
- Я не могу себе представить, - сказала Гиппарета, - что может дать
нам богиня росы, как не росу? Вероятно, она даст нам какую-нибудь ветвь
или цветок, покрытый росой.
- Но что несем мы? - продолжала спрашивать Лизиска.
- Этого я не знаю, - ответила Гиппарета. - По всей вероятности, мы
несем что-нибудь сухое или огненное, так как, если внизу все влажно, то
там, на верху скалистой горы, все сухо.
- Нет, - задумчиво сказала маленькая Лизиска, - наверное, мы несем
большую сову, каких много гнездится в стенах храма Эрехтея, а назад
понесем ужасную змею, так как змеи живут в сырых низменностях.
- Не бойся змей, - сказала Гиппарета, - ты знаешь, что в них
скрывается бог Эрехтей, который защищает нас и благословение которого нас
ожидает на этом пути.
Наконец дорога была найдена, цель достигнута, и обе девушки вступили
в святилище. Грот был освещен лампой, красное пламя которой сверкало перед
каменным изображением богини росы. С церемониями, которым их научили, обе
девушки поставили сосуды перед богиней и собирались взять уже
приготовленные, так же плотно закрытые сосуды, и нести их обратно. В это
время взгляды девушек упали на заднюю часть грота; там в полутьме, они
