свои перелеты, и многим-многим другим? У меня есть только один предполо-
жительный ответ, и я высказываю его с сомнением, так как мне самому
трудно поверить, что одна-единственная, маленькая, но широко распростра-
ненная слабость хищников имеет столь далеко идущие последствия в поведе-
нии животных, служащих им добычей. Эта слабость состоит в том, что очень
многие, а может быть даже и все хищники, охотящиеся на одиночную жертву,
неспособны сконцентрироваться на одной цели, если в то же время множест-
во других, равноценных, мельтешат в их поле зрения. Попробуйте сами вы-
тащить одну птицу из клетки, в которой их много. Даже если вам вовсе не
нужна какая-то определенная птица, а просто нужно освободить клетку, вы
с изумлением обнаружите, что необходимо твердо сконцентрироваться именно
на какой-то определенной, чтобы вообще поймать хоть одну. Кроме того, вы
поймете, насколько трудно сохранять эту нацеленность на определенный
объект и не позволить себе отвлекаться на другие, которые кажутся более
доступными. Другую птицу, которая вроде бы лезет под руку, почти никогда
схватить не удается, потому что вы не следили за ее движениями в преды-
дущие секунды и не можете предвидеть, что она сделает в следующий мо-
мент. И еще - как это ни поразительно - вы часто будете хватать по про-
межуточному направлению, между двумя одинаково привлекательными.
Очевидно, как раз тоже самое происходит и с хищниками, когда им од-
новременно предлагается множество целей. На золотых рыбках эксперимен-
тально установлено, что они, парадоксальным образом, хватают меньшее ко-
личество водяных блох, если их предлагается слишком много сразу. Точно
так же ведут себя ракеты с радарным наведением на самолет: они пролетают
по равнодействующей между двумя целями, если те расположены близко друг
к другу и симметрично по отношению к первоначальной траектории. Хищная
рыба, как и ракета, лишена способности проигнорировать одну цель, чтобы
сконцентрироваться на другой. Так что причина, по которой сельди стяги-
ваются в плотный косяк, вполне вероятно, та же, что и у реактивных ист-
ребителей, которые мы видим в небе летящими плотно сомкнутым строем, что
отнюдь не безопасно даже при самом высоком классе пилотов.
Человеку, не вникавшему в эти проблемы, такое объяснение может пока-
заться притянутым за уши, однако за его правильность говорят весьма вес-
кие аргументы. Насколько я знаю, не существует ни одного единственного
вида, живущего в тесном стайном объединении, у которого отдельные живот-
ные в стае, будучи взволнованны - например, заподозрив присутствие хищ-
ного врага, - не стремились бы стянуться плотнее. Как раз у самых ма-
леньких и самых беззащитных животных это заметно наиболее отчетливо, так
что у многих рыб это делают только мальки, а взрослые - уже нет. Некото-
рые рыбы в случае опасности собираются в такую плотную массу, что она
выглядит как одна громадная рыбина; а поскольку многие довольно глупые
хищники, например барракуда, очень боятся подавиться, напав на слишком
крупную добычу, - это может играть своеобразную защитную роль.
Еще один очень сильный довод в пользу правильности моего объяснения
вытекает из того, что, очевидно, ни один крупный профессиональный хищник
не нападает на жертву внутри плотного стада. Не только крупные млекопи-
тающие хищники, как лев и тигр, задумываются об обороноспособности их
добычи, прежде чем прыгнуть на буйвола в стаде. Мелкие хищники, охотящи-
еся на беззащитную дичь, тоже почти всегда стараются отбить от стаи ко-
го-то одного, прежде чем соберутся всерьез на него напасть. Сапсан и
чеглок имеют даже специальный охотничий прием, который служит исключи-
тельно этой цели и никакой другой. В. Бээбе наблюдал то же самое у рыб в
открытом море. Он видел, как крупная макрель следует за косяком мальков
рыбы-ежа и терпеливо ждет, пока какая-нибудь-одна рыбка не отделится на-
конец от плотного строя, чтобы самой схватить какую-то мелкую добычу.
Такая попытка неизменно заканчивалась гибелью маленькой рыбки в же-
лудке большой.
Перелетные стаи скворцов, очевидно, используют затруднения хищника с
выбором цели для того, чтобы специальной воспитательной мерой внушать
ему дополнительное отвращение к охоте на скворцов. Если стая этих птиц
замечает в воздухе ястреба-перепелятника или чеглока, то она стягивается
настолько плотно, что кажется - птицы уже не в состоянии работать
крыльями. Однако таким строем скворцы не уходят от хищника, а спешат ему
навстречу и в конце концов обтекают его со всех сторон, как амеба обте-
кает питательную частицу, пропуская ее внутрь себя в маленьком пустом
объеме, в "вакуоли". Некоторые наблюдатели предполагали, что в результа-
те такого маневра у хищной птицы забирается воздух из-под крыльев, так
что она не может не только нападать, но и вообще летать. Это, конечно,
бессмыслица; но такое переживание наверняка бывает для хищника достаточ-
но мучительным, чтобы оказать упомянутое воспитательное воздействие; так
что это поведение имеет видосохраняющую ценность.
Многие социологи полагают, что изначальной формой социального объеди-
нения является семья, а уже из нее в процессе эволюции развились все
разнообразные формы сообществ, какие мы встречаем у высших животных. Это
может быть верно для общественных насекомых, а возможно, и для некоторых
млекопитающих, включая приматов и человека, но такое утверждение нельзя
обобщать.
Самая первая форма "сообщества" - в самом широком смысле слова - это
анонимное скопление, типичный пример которого нам дают рыбы в мировом
океане. Внутри такого скопления нет ничего похожего на структуру; ника-
ких вожаков и никаких ведомых - лишь громадная масса одинаковых элемен-
тов. Несомненно, они взаимно влияют друг на друга; несомненно, существу-
ют какие-то простейшие формы "взаимопонимания" между особями, составляю-
щими эти скопления. Когда кто-то из них замечает опасность и спасается
бегством, - все остальные, кто может заметить его страх, заражаются этим
настроением.
Насколько широко распространится такая паника в крупном косяке, ока-
жется ли она в состоянии побудить весь косяк к повороту и бегству - это
сугубо количественный вопрос; ответ здесь зависит от того, сколько осо-
бей испугались и насколько интенсивно они удирали. Так же можег среаги-
ровать весь косяк и на привлекающий стимул, вызывающий "позитивный так-
сис", даже в том случае, если его заметила лишь одна особь. Ее реши-
тельное движение наверняка увлечет в том же направлении и других рыб, и
снова лишь вопрос количества, позволит ли себя увлечь весь косяк.
Чисто количественное, в определенном смысле очень демократическое
проявление такой "передачи настроений" состоит в том, что решение дается
косяку тем труднее, чем больше в нем рыб и чем сильнее у них стадный
инстинкт. Рыба, которая по какой-то причине поплыла в определенном нап-
равлении, вскоре волей-неволей выплывает из косяка и попадает при этом
под влияние всех стимулов, побуждающих ее вернуться. Чем больше рыб вып-
лывает в одном и том же направлении, - какие бы внешние стимулы ни по-
буждали каждую из них, - тем скорее они увлекут весь косяк; чем больше
косяк - а вместе с тем и его обратное влияние, - тем меньшее расстояние
проплывают его предприимчивые представители, прежде чем повернут обрат-
но, словно притянутые магнитом. Поэтому большая стая мелких и плотно
сбившихся рыбок являет жалкий образец нерешительности. То и дело предп-
риимчивые рыбки образуют маленькие группы, которые вытягиваются из стаи,
как ложноножка у амебы.
Чем длиннее становятся эти псевдоподии, тем они делаются тоньше, и
тем сильнее, очевидно, становится напряжение вдоль них; как правило,
этот поиск заканчивается стремительным бегством в глубь стаи. Когда ви-
дишь это - поневоле начинаешь нервничать, сомневаться в демократии и на-
ходить достоинства в политике правых.
Что такие сомнения мало оправданны - доказывает простой, но очень
важный для социологии опыт, который провел однажды на речных гольянах
Эрих фон Хольст. Он удалил одной-единственной рыбе этого вида передний
мозг, отвечающий - по крайней мере у этих рыб - за все реакции стайного
объединения. Гольян без переднего мозга выглядит, ест и плавает, как
нормальный; единственный отличающий его поведенческий признак состоит в
том, что ему безразлично, если никто из товарищей не следует за ним,
когда он выплывает из стаи. Таким образом, у него отсутствует нереши-
тельная "оглядка" нормальной рыбы, которая, даже если очень интенсивно
плывет в каком-либо направлении, уже с самых первых движений обращает
внимание на товарищей по стае: плывут ли за ней и сколько их, плывущих
следом. Гольяну без переднего мозга это было совершенно безразлично; ес-
ли он видел корм или по какой-то другой причине хотел кудато, он реши-
тельно плыл туда - и, представьте себе, вся стая плыла следом. Искале-
ченное животное как раз изза своего дефекта стало несомненным лидером.
Внутривидовая агрессия, разделяющая и отдаляющая сородичей, по своему
действию противоположна стадному инстинкту, так что - само собой разуме-
ется - сильная агрессивность и тесное объединение несовместимы. Однако
не столь крайние проявления обоих механизмов поведения отнюдь не исклю-
чают друг друга. И у многих видов, образующих большие скопления, от-
дельные особи никогда не переступают определенного предела: между кажды-
ми двумя животными всегда сохраняется какое-то постоянное пространство.
Хорошим примером тому служат скворцы, которые рассаживаются на телеграф-
ном проводе с правильными промежутками, словно жемчужины в ожерелье.
Дистанция между каждыми двумя скворцами в точности соответствует их воз-
можности достать друг друга клювом. Непосредственно после приземления
скворцы размещаются случайным образом; но те, которые оказались слишком
близко друг к другу, тотчас затевают драку, и она продолжается до тех
пор, пока повсюду не установится "предписанный" интервал, очень удачно
обозначенный Хедигером как индивидуальная дистанция. Пространство, ради-
ус которого определен индивидуальной дистанцией, можно рассматривать как
своего рода крошечную транспортабельную территорию, потому что поведен-
ческие механизмы, обеспечивающие поддержание этого пространства, в прин-
ципе ничем не отличаются от описанных выше, определяющих границы сосед-
них владений. Бывают и настоящие территории - например, у олушей, гнез-
дящихся колониями, - которые возникают в точности так же, как распреде-
ляются сидячие места у скворцов: крошечное владение пары олушей имеет
как раз такие размеры, что две соседние птицы, находясь каждая в центре
своего "участка" (т.е. сидя на гнезде), только-только не достают друг
друга кончиком клюва, когда обе вытянут шеи, как только могут.
Итак, стайное объединение и внутривидовая агрессия не совсем исключа-
ют друг друга, но мы упомянули об этом лишь для полноты общей картины.
Вообще же для стайных животных типично отсутствие какой бы то ни было
агрессивности, а вместе с тем и отсутствие индивидуальной дистанции.
Сельдевые и карповые косяковые рыбы не только при беспокойстве, но и в
покое держатся так плотно, что касаются друг друга; и у многих рыб, ко-
торые во время нереста становятся территориальными и крайне агрессивны-
ми, всякая агрессивность совершенно исчезает, как только эти животные,
позаботившись о продолжении рода, снова собираются в стаи, как многие
цихлиды, колюшка и другие. В большинстве случаев неагрессивное косяковое
состояние рыб внешне проявляется в их особой окраске. У очень многих ви-
дов птиц тоже господствует обычай - на время, не связанное с заботой о
потомстве, вновь собираться в большие анонимные стаи, как это бывает у
аистов и цапель, у ласточек и очень многих других певчих птиц, у которых
