хватило места. И вдруг я увидел что-то совсем удивительное. На земле
передо мной лежала железная полоса толщиной в мою руку, а через широкий
шаг от нее лежала другая железная полоса...
- Значит, ты стал богатым человеком, - заключил Опи-Куон, - потому
что железо дороже всего на свете. Из этих полос получилось бы много ножей.
- Но это железо было не мое.
- Это была находка, и она принадлежит тому, кто нашел.
- Нет. Эти полосы положили белые люди. Кроме того, полосы эти такие
длинные, что ни один человек не мог бы их унести, такие длинные, что,
сколько я ни смотрел, конца им не видел.
- Нам-Бок, не слишком ли это много железа? - предостерегающе заметил
Опи-Куон.
- Да, мне самому трудно было поверить, хотя они лежали перед моими
глазами; но глаза меня не обманывали. Я стоял и смотрел и вдруг услышал...
- Он быстро повернулся к старшине. - Опи-Куон, ты знаешь, как ревет
разгневанный морской лев? Представь себе столько морских львов, сколько
волн в море, и представь себе, что все эти морские львы соединились в
одного льва, - и вот если б заревел такой лев, то рев его был бы подобен
тому, который я услышал.
Рыбаки в изумлении громко вскрикнули, а у Опи-Куона отвисла челюсть.
- И вдалеке я увидел чудовище, равное тысяче китов. Оно было
одноглазое, и изрыгало дым, и оглушительно фыркало. У меня от страха
задрожали ноги, но я побежал по тропинке между двумя железными полосами. А
оно приближалось с быстротой ветра, это чудовище; и только я успел
отскочить в сторону, как оно обдало мне лицо своим горячим дыханием...
Опи-Куон овладел собой, челюсть его стала на место, и он спросил:
- А потом? Что же было потом, о Нам-Бок?
- Потом оно промчалось по железным полосам мимо и не причинило мне
вреда; а когда ноги у меня перестали трястись, оно уже исчезло из вида. И
в той стороне это - самое обыкновенное дело. Этих чудовищ не боятся даже
женщины и дети, и люди заставляют их там работать.
- Как мы заставляем работать наших собак? - спросил Кугах, и глаза
его недоверчиво блеснули.
- Да, как мы заставляем работать наших собак.
- А как разводятся эти... эти чудовища? - поинтересовался Опи-Куон.
- Они не разводятся вовсе. Люди искусно делают их из железа и кормят
камнями и поят водой. Камни превращаются в огонь, вода - в пар, а этот пар
и есть дыхание их ноздрей и...
- Хватит, хватит, о Нам-Бок, - прервал его Опи-Куон. - Расскажи нам о
других чудесах. Мы устали от таких, которых мы не понимаем.
- Вы не понимаете? - в отчаянии вскричал Нам-Бок.
- Нет, не понимаем, - уныло откликнулись и мужчины и женщины. - Мы не
можем понять.
Нам-Бок подумал о сложных машинах, которые разом и жнут и молотят, и
о машинах, показывающих изображения живых людей, и о машинах, из которых
исходят человеческие голоса, - и ему стало ясно, что его народ ни за что
этого не поймет.
- А если я скажу вам, что я ездил по стране на таком железном
чудовище? - спросил он с горечью.
Опи-Куон развел руками, не пытаясь скрыть свое недоверие.
- Говори, говори. Говори, что хочешь. Мы слушаем.
- Так вот, я поехал на железном чудовище и дал за это деньги...
- Ты же сказал, что его кормят камнями.
- Я ведь сказал тебе, глупец, что деньги - это такая вещь, о которой
ты понятия не имеешь. Итак, я поехал на этом чудовище через всю страну и
проезжал мимо многих селений, пока не приехал в большое селение на морском
заливе. Дома там поднимали свои крыши к самым звездам небесным, и мимо них
тянулись облака, и везде было полно дыма. И шум в этом селении был - как
шум бурного моря, а народу было столько, что я бросил свою палку и
перестал и думать о том, чтобы делать зарубки.
- Если бы ты делал маленькие зарубки, - укоризненно заметил Кугах, -
ты мог бы рассказать нам все в точности.
- Если бы я делал маленькие зарубки! - вне себя накинулся на него
Нам-Бок. - Слушай, Кугах, ты, который только и умеешь, что царапать на
кости! Если бы я делал даже самые маленькие зарубки, то не хватило бы не
только той палки, но и двадцати палок, - нет, не хватило бы всех бревен,
которые выбросил прибой на берег между этим селением и соседним. И если б
всех вас с женщинами и детьми было в двадцать раз больше и если б у
каждого было по двадцати рук и в каждой руке палка и нож, все равно
невозможно было бы сделать зарубки на всех людей, которых я видел, - так
много их было и так быстро проходили они мимо меня.
- На всем свете не может быть столько народа, - возразил Опи-Куон,
ибо он был ошеломлен и не мог охватить умом таких громадных количеств.
- А что ты знаешь обо всем свете и о том, как он велик? - спросил
Нам-Бок.
- Но не может быть столько народа в одном месте.
- Кто ты такой, чтобы решать, что может быть и чего не может быть?
- Да ведь ясно, что в одном месте не может быть столько народа. Их
лодки запрудили бы все море, так что негде было бы повернуться. И каждый
день они вылавливали бы из моря всю рыбу - и все равно на всех бы ее не
хватало.
- Казалось бы, так оно и должно быть, - ответил Нам-Бок, заканчивая
беседу. - И, однако, это правда. Я видел все собственными глазами и потому
бросил свою палку.
Он зевнул во весь рот и поднялся.
- Я приплыл издалека. День был долгий, и я устал. Сейчас я лягу
спать, а завтра мы еще поговорим о том, что я видел.
Баск-Ва-Ван боязливо заковыляла вперед и гордясь своим удивительным
сыном и в то же время испытывая перед ним благоговейный ужас. Она привела
его в свою хижину и уложила на жирный вонючий мех. Но мужчины остались у
костра, чтобы держать совет, и на этом совете долго шептались и спорили.
Прошел час и другой - Нам-Бок спал, а разговор у костра все
продолжался. Вечернее солнце склонилось к северу и в одиннадцать часов
остановилось почти прямо на севере. Тогда старшина и резчик по кости
покинули совет и разбудили Нам-Бока. Он, мигая со сна, взглянул им в лица
и повернулся на другой бок. Но Опи-Куон беззлобно, но решительно начал
трясти его за плечи, пока тот совсем не пришел в себя.
- Ну-ну, Нам-Бок, вставай! - приказал он. - Пора!
- Опять есть? - вскричал Нам-Бок. - Нет, я не голоден. Ешьте сами и
дайте мне спать.
- Пора уходить! - заревел Кугах.
Но Опи-Куон был не так резок.
- Ты в паре со мной ходил на байдарке, когда мы были мальчиками, -
сказал он. - Мы вместе первый раз вышли на охоту за тюленями и вытаскивали
лососей из западни. И ты возвратил меня к жизни, Нам-Бок, когда море
сомкнулось над моей головой и меня стало затягивать под черные скалы.
Вместе мы голодали, и дрогли от холода, и заползали вдвоем под одну шкуру,
и лежали рядом, тесно прижавшись друг к дружке. Из-за всего этого, из-за
того, что я дружил с тобой, мне очень жалко, что ты возвратился к нам
таким необыкновенным лжецом. Мы ничего не понимаем, и головы у нас
кружатся от всего, что ты рассказал. Это нехорошо, и в совете было много
толков. И мы решили, что ты должен уйти, чтобы не смущать нас и не
туманить нам разум необъяснимыми вещами.
- Все вещи, о которых ты говорил, - это тени, - подхватил Кугах. - Ты
принес их из мира теней и в мир теней должен возвратить их. Твоя байдарка
готова, и люди племени ждут. Они не уснут спокойно, пока ты не уйдешь.
Нам-Бок растерянно смотрел на старшину, но не перебивал его.
- Если ты Нам-Бок, - говорил Опи-Куон, - то ты поразительный и
опасный лжец; если ты тень Нам-Бока, то ты говорил о тенях, а живым людям
не годится знать то, что касается теней. Мы думаем, что большое селение, о
котором ты нам рассказал, - это жилище теней. Там витают души мертвых; ибо
мертвых много, а живых мало. Мертвые не возвращаются. Ни один мертвый еще
не вернулся, ты первый с твоими удивительными рассказами. Не подобает
мертвым возвращаться, и если мы это допустим, нам грозит большая беда.
Нам-Бок хорошо знал свой народ и понимал, что решение совета
непреложно. Поэтому он покорно пошел к берегу, где его посадили в байдарку
и в руку сунули весло. Отбившийся от стаи дикий гусь одиноко кричал где-то
над морем, и волны с глухим плеском накатывались на песок. Мутные сумерки
нависли над землей и водою, а на севере слабо тлело тусклое солнце,
окутанное кроваво-красным туманом. Чайки летали низко. Дул резкий и
холодный береговой ветер, и черные, клубящиеся тучи предвещали непогоду.
- Из моря ты вышел, - точно произнося заклинание, нараспев проговорил
Опи-Куон, - и обратно в море уходишь. Так восстановится равновесие вещей и
все придет в законный порядок.
Баск-Ва-Ван, прихрамывая, подошла поближе и закричала:
- Благословляю тебя, Нам-Бок, ибо ты вспомнил меня!
Но Кугах, оттолкнув байдарку от берега, сорвал шаль с плеч старухи и
кинул ее Нам-Боку.
- Мне холодно в долгие зимние ночи, - жалобно простонала она, - мороз
так и пробирает старые кости.
- Эта вещь - тень, - ответил резчик, - а тень тебя не согреет.
Нам-Бок встал, чтобы ветер донес его слова до нее.
- О Баск-Ва-Ван, мать, родившая меня! - воскликнул он. - Слушай слова
Нам-Бока, твоего сына. В байдарке хватит места для двоих, и он хочет,
чтобы ты ушла с ним. Там, куда он держит путь, вдоволь и рыбы и жира.
Мороз туда не приходит, и жизнь там легка, и железные вещи работают на
человека. Пойдем со мной, о Баск-Ва-Ван!
Она колебалась, а байдарку тем временем относило от берега; тогда,
собрав силы, она крикнула высоким, дребезжащим голосом:
- Я стара, Нам-Бок, и скоро отойду в жилище теней. Но мне не хочется
уходить раньше, чем пришел мой срок. Я стара, Нам-Бок, и мне страшно.
Луч света брызнул на сумрачное море и озарил лодку и человека сиянием
пурпура и золота. Рыбаки притихли, и только слышался шум ветра да крики
низко летавших чаек.
НЕУКРОТИМЫЙ БЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК
Пока чернокожий человек черный, а белый человек белый, они не поймут
друг друга, - так сказал капитан Вудворт.
Мы сидели в кабачке у Чарли Робертса и стаканами тянули "Абу-Хамед",
приготовленный хозяином, который пил с нами за компанию. Чарли Робертс
утверждал, что раздобыл рецепт этого напитка непосредственно у Стивенса,
прославившегося изобретением "Абу-Хамеда" в то время, когда жажда гнала
его отведать воду Нила, у того самого Стивенса, который сочинил "С
Китченером к Хартуму", а потом погиб при осаде Ледисмита.
Капитан Вудворт, крепкий, коренастый, с опаленным за сорок лет
пребывания в тропиках лицом, прекрасными лучистыми карими глазами, каких я
ни разу в жизни не встречал у мужчин, многое изведал в жизни.
Крестообразный шрам на его лысой макушке говорил о близком знакомстве с
боевым топором туземца; о том же свидетельствовали два рубца от стрелы на
правой стороне шеи: там, где стрела вошла и вышла из его тела. По его
словам, он бежал, а стрела ему мешала, но он не имел времени отламывать
наконечник стрелы и потому протащил ее насквозь. Теперь он был капитаном
"Савайи", огромного парохода, который вербовал на островах Южных морей
рабочую силу для немецких плантаций в Самоа.
- Половина всех недоразумений происходит из-за нашей тупости, -
заявил Робертс, делая паузу, чтобы отхлебнуть из своего стакана и
добродушно отчитать за что-то маленького слугу-самоанца. - Если бы белый
человек хотя бы иногда задумывался над психологией чернокожих, можно было
бы избежать большинства недоразумений.
- Я встречал таких, правда, их было немного, которые утверждали, что
понимают негров, - ответил капитан Вудворт, - и я всегда замечал, что их в
