плечо. Человек удивленно фыркнул, шумно выпустил воздух, и тотчас голова и
плечо скрылись под водой.
Несколькими ударами весел мы ушли вперед и поплыли по течению. Четыре
пары глаз впились в водную гладь, но так и не увидели кругов на воде, ни
черной головы, ни белого плеча.
- Это Дельфин, - сказал Николас. - Его и днем-то не очень поймаешь.
Без четверти три пираты проявили первые признаки слабости. Мы
услышали крики о помощи и сразу узнали голос Сороконожки, а когда подошли
поближе, в нас уже больше не стреляли. Положение Сороконожки было воистину
отчаянным. Чтобы легче было устоять против течения, хищники держались друг
за друга и над водой были только их головы да плечи, а так как ноги
Сороконожки не доставали дна, он буквально висел на своих приятелях.
- Ну, ребята, - весело сказал Чарли, - вот вы и попались! Теперь вам
не уйти. Если будете сопротивляться, оставим вас здесь, и вода вас
прикончит. Но если будете послушными, мы возьмем вас на борт, каждого по
очереди, и все будут спасены. Что вы на это скажете?
- Ладно, - хором просипели пираты, стуча зубами от холода.
- Тогда подходите поодиночке и сперва малорослые.
Первым взяли на борт Сороконожку, он пошел охотно, хотя и стал было
протестовать, когда полицейский надевал ему наручники. Вторым втащили
Бэрчи, который от долгого пребывания в воде присмирел и стал совсем
покорным. Приняв на борт десятерых, мы отошли, и пираты полезли во вторую
шлюпку. Третьей досталось только девять пленников, а весь улов насчитывал
двадцать девять человек.
- А Дельфина вы так и не поймали, - торжествующе заявил Сороконожка,
словно бегство Дельфина основательно умалило наш успех.
- Зато видели, - засмеялся Чарли. - Плыл, фыркая, к берегу и хрюкал,
как боров.
В устричный склад мы привели с берега кроткую и дрожащую от озноба
банду пиратов. На стук Чарли дверь широко распахнулась, и нас обдало
волной приятного тепла.
- Можете высушить здесь свою одежду и выпить горячего кофе, -
возвестил Чарли, когда все ввалились в дом.
А там, у огня, с кружкой дымящегося кофе в руках, мирно сидел
Дельфин. Мы с Николасом одновременно взглянули на Чарли. Он весело
рассмеялся.
- Результат смекалки, - сказал он. - Когда что-нибудь видишь, надо
осмотреть со всех сторон, иначе что толку? Я видел берег и потому оставил
там двоих полицейских - пусть приглядывают. Вот и вся недолга.
НАМ-БОК - ЛЖЕЦ
- Байдарка, правда, байдарка! Байдарка, и в ней человек! Глядите, как
неуклюже он ворочает веслом!
Старая Баск-Ва-Ван приподнялась на коленях, дрожа от слабости и
волнения, и посмотрела в море.
- Нам-Бок всегда неуклюже работал веслом, - пробормотала она в
раздумье, прикрыв ладонью глаза от солнца и глядя на сверкающую серебром
поверхность воды. - Нам-Бок всегда был неуклюжим. Я помню...
Но женщины и дети громко расхохотались, и в их хохоте слышалась
добродушная насмешка; голос старухи затих, и только губы шевелились
беззвучно.
Кугах оторвался от своей работы (он был занят резьбой по кости),
поднял голову и посмотрел туда, куда указывал взгляд Баск-Ва-Ван. Да, это
была байдарка, она шла к берегу, хотя временами ее и относило далеко в
сторону. Сидевший в ней греб решительными, но неумелыми движениями и
приближался медленно, словно сознательно ставя лодку вдоль волны. Голова
Кугаха снова склонилась над работой: на моржовом бивне он вырезал спинной
плавник такой рыбы, какие никогда не плавали ни в одном море.
- Это, наверно, мастер из соседнего селения. Хочет посоветоваться со
мной, как вырезывать на кости разные изображения, - сказал он наконец. -
Но он неуклюжий человек. Никогда он не научится.
- Это Нам-Бок, - повторила старая Баск-Ва-Ван. - Неужели я не узнаю
своего сына? - раздраженно выкрикнула она. - Говорю вам: это Нам-Бок.
- Ты это говорила каждое лето, - ласково стала увещевать ее одна из
женщин. - Чуть только море очистится ото льда, ты садилась на берегу и
целыми днями смотрела в море; и про всякую лодку ты говорила: "Это
Нам-Бок". Нам-Бок умер, о Баск-Ва-Ван, а мертвые не возвращаются.
Невозможно, чтобы мертвый вернулся.
- Нам-Бок! - закричала старуха так громко и пронзительно, что все с
удивлением оглянулись на нее.
Она с трудом встала на ноги и заковыляла по песку. По дороге она
споткнулась о лежащего на солнышке младенца, мать бросилась унимать его и
пустила вслед старухе грубые ругательства, но та не обратила на нее
внимания. Ребятишки, обгоняя ее, помчались к берегу, а когда байдарка,
едва не опрокинувшись из-за неловкости гребца, подъехала ближе, за
ребятишками потянулись и женщины. Кугах отложил моржовый клык в сторону и
тоже пошел, тяжело опираясь на свою дубинку, а за ним по двое и по трое
двинулись мужчины.
Байдарка повернулась бортом, и ее непременно захлестнуло бы прибоем,
если б один из голых юнцов не вбежал в воду и не вытащил ее за нос далеко
на песок. Человек поднялся и пытливо оглядел стоявших перед ним жителей
селения. Грязная и изношенная полосатая фуфайка свободно облегала его
широкие плечи, шея по-матросски была повязана красным бумажным платком.
Рыбачья шапка на коротко остриженной голове, грубые бумажные штаны и
тяжелые сапоги дополняли его наряд.
Несмотря на все это, он был удивительным явлением для рыбаков с
дельты великого Юкона: всю жизнь перед глазами у них было Берингово море,
и они видели только двух белых - переписчика населения и заблудившегося
католического священника. Они были народ бедный - ни золота в их земле не
было, ни ценных мехов на продажу, поэтому белые и близко не подходили к их
берегу. К тому же в этой стороне моря тысячелетиями скоплялись наносы
горных пород Аляски, так что корабли садились на мель, даже еще не увидев
земли. Вследствие этого болотистое побережье с глубокими заливами и
множеством затопляемых островков никогда не посещалось большими кораблями
белых людей, и рыбачье племя не имело понятия об их существовании.
Кугах-Резчик внезапно побежал, зацепился за собственную дубинку и
упал.
- Нам-Бок! - закричал он отчаянно, стараясь подняться. - Нам-Бок,
унесенный морем, вернулся!
Мужчины и женщины попятились, ребятишки обратились в бегство,
прошмыгнув между ног взрослых. Один Опи-Куон, как и подобает старшине
селения, проявил храбрость. Он вышел вперед и долго и внимательно
разглядывал пришельца.
- Это в самом деле Нам-Бок, - сказал он наконец, и женщины, поняв по
его голосу, что сомнений больше нет, завыли от суеверного ужаса и
отступили еще дальше.
Губы пришельца нерешительно раскрылись, и смуглый кадык задвигался,
словно силясь вытолкнуть застревавшие слова.
- Ля-ля, это Нам-Бок! - бормотала Баск-Ва-Ван, заглядывая ему в лицо.
- Я всегда говорила, что Нам-Бок вернется.
- Да, Нам-Бок вернулся.
На этот раз говорил сам Нам-Бок; он перешагнул через борт и стоял
одной ногой на суше, другой - на байдарке. Опять его горло напряглось, и
видно было, что он с трудом подыскивает забытые слова. И когда он их
наконец выговорил, они были странны на слух, и гортанные звуки
сопровождались каким-то причмокиванием.
- Привет, о братья, - сказал он, - братья тех лет, когда я жил среди
вас и попутный ветер еще не унес меня в море.
Он ступил на песок другой ногой, но Опи-Куон замахал на него руками.
- Ты умер, Нам-Бок, - сказал он.
Нам-Бок рассмеялся.
- Взгляни, какой я толстый.
- Мертвые не бывают толстыми, - согласился Опи-Куон. - Ты хорошо
упитан, но это странно. Еще ни один человек, ушедший с береговым ветром,
не возвращался по пятам лет.
- Я возвратился, - просто ответил Нам-Бок.
- Тогда, быть может, ты тень. Проходящая тень Нам-Бока, который был.
Тени возвращаются.
- Я голоден. Тени не едят.
Но Опи-Куон был смущен и в мучительном сомнении провел рукой по лбу.
Нам-Бок тоже был смущен; он обводил глазами лица стоявших перед ним
рыбаков и не видел в них привета. Мужчины и женщины шепотом
переговаривались между собой. Дети робко жались за спины старших, а
собаки, ощетинившись, скалили морды и подозрительно нюхали воздух.
- Я родила тебя, Нам-Бок, и кормила тебя грудью, когда ты был
маленький, - жалостливо молвила Баск-Ва-Ван, подходя ближе. - И тень ты
или не тень, я и теперь дам тебе поесть.
Нам-Бок шагнул было к ней, но испуганные и угрожающие возгласы
заставили его остановиться. Он сказал на непонятном языке что-то очень
похожее на "о черт!" и добавил:
- Я человек, а не тень.
- Что можно знать, когда дело касается неведомого? - спросил Опи-Куон
отчасти у самого себя, отчасти обращаясь к своим соплеменникам. - Сейчас
мы есть, но один вздох - и нас нет. Это мы знаем, но мы не знаем, Нам-Бок
ты или его тень?
Нам-Бок откашлялся и ответил так:
- В давно прошедшие времена, Опи-Куон, отец твоего отца ушел и
возвратился по пятам лет. И ему не отказали в месте у очага. Говорили... -
Он значительно помолчал, и все замерли, ожидая, что он скажет. - Говорили,
- повторил он внушительно, рассчитывая на эффект своих слов, - что Сипсип,
его жена, принесла ему двух сыновей после его возвращения.
- Но он не вверялся береговому ветру, - возразил Опи-Куон. - Он ушел
в глубь суши, а это так уж положено, что по суше человек может ходить
сколько угодно.
- Так же точно и по морю. Но не в том дело. Говорили... будто отец
твоего отца рассказывал удивительные истории о том, что он видел.
- Да, он рассказывал удивительные истории.
- Мне тоже есть что порассказать, - хитро заявил Нам-Бок. И, заметив
колебания слушателей, добавил: - Я привез и подарки.
Он достал из своей лодки шаль дивной мягкости и окраски и набросил ее
на плечи матери. У женщин вырвался дружный вздох восхищения, а старая
Баск-Ва-Ван стала щупать и гладить рукой яркую ткань, напевая от восторга,
как ребенок.
- У него есть что рассказать, - пробормотал Кугах.
- И он привез подарки, - откликнулись женщины.
Опи-Куон видел, что его соплеменникам не терпится послушать чудесные
рассказы, да и его самого разбирало любопытство.
- Улов был хороший, - сказал он рассудительно, - и жира у нас
вдоволь. Так пойдем, Нам-Бок, попируем.
Двое мужчин взвалили байдарку на плечи и понесли ее к костру. Нам-Бок
шел рядом с Опи-Куоном, прочие жители селения следовали за ними, и только
несколько женщин задержались на минутку, чтобы любовно потрогать шаль.
Пока шел пир, разговору было мало, зато много любопытных взглядов
украдкой было брошено на сына Баск-Ва-Ван. Это стесняло его, но не потому,
что он был скромного нрава, а потому, что вонь тюленьего жира лишила его
аппетита; ему же во что бы то ни стало хотелось скрыть это обстоятельство.
- Ешь, ты голоден, - приказал Опи-Куон, и Нам-Бок, закрыв глаза,
сунул руки в горшок с тухлой рыбой.
- Ля-ля, не стесняйся. Тюленей эти годы было много, а сильные мужчины
всегда голодны.
И Баск-Ва-Ван обмакнула в жир особенно отвратительный кусок рыбы и,
закапав все кругом, нежно протянула его сыну.
Однако некоторые зловещие симптомы скоро оповестили Нам-Бока, что
желудок его не так вынослив, как в былые времена, и он в отчаянии поспешил
набить трубку и закурить. Люди шумно ели и наблюдали за ним. Не многие из
них могли похвастаться близким знакомством с этим драгоценным зельем, хотя
оно порой попадало к ним - понемножку и самого скверного сорта - от
северных эскимосов в обмен на другие товары. Кугах, сидевший рядом с ним,
