Наконец, наша остановка. Поднимаемся на верх. На вокзал.
-- Ну, что? По пивку? -- предлагаю я.
-- Хорош! Мне утреннего хватило. До сиз пор закуска в горле
плавает, -- морщится Митек.
Покупаю "Жигулевского". Оборачиваюсь -- Митьки нет. Вот
зараза! Хоть бы окликнул, предупредил, что отойдет. Всегда так!..
Увидел его -- в коммерческом ларьке сигареты покупает.
Подходит. В руке -- "CAMEL". Любит шикануть. А в кармане денег то
осталось, наверное, до дому доехать... До стипендии еще две недели.
Как живет -- не понимаю. Странный.
Он добрый -- как то
сказала Мила.
Я знаю.
Залезаем в вагон. Не топят. Холодно, как в рефрижераторе.
Кроме нас еще человек десять. До часа пик еще далеко. Потягиваю
свое пивко и смотрю в окно. Грязное. Немытое. И от этого небо, как
лед, посыпанный песком. Отворачиваюсь. Закрываю глаза. Поезд
трогает. В желудке хорошо от пива.
Грифель скрипел-скрипел, да и сломался. Я сижу и смотрю на
бумагу, где незаконченный пейзаж. Что делать -- не знаю. Плюю с
досады. Слюна жирная, как подтаявшее сливочное масло. Свет
забирается в слюну. Ему там удобно. Свет расщепляется в цвета,
обогащая спектр. Теперь у меня есть масляные краски. Буду писать
ими. Ерунда, что нет кисти. Сойдет и палец.
Толкают в плечо.
Где мой маленький город? Где розовые слоны и клоуны с
улыбками до ушей? Их нет? Почему?! Посмотрите, у дяденьки кровь на
правой щеке! Что?.. Ах, да! Простите... Это малиновый сироп.. и май...
Май. МАЙ! My life.
Толкают в плечо.
Я открываю глаза. Митя встает и протягивает мне руку. Жму.
-- Смотри, не проспи. А то уедешь в Голутвин.
-- О'кей.
Протираю глаза и смотрю в окно. Митька вышел из электрички.
Посмотрел на меня. Махнул рукой. Достал сигарету и склонился
прикурить. Стекло забрызгано грязью. Видно. Плохо. Вдруг щелкнула
зажигалка "Zippo". Этого не должно быть. Двойные рамы не
пропускают таких звуков с платформы. Тем более, что работает
компрессор. Но я явно расслышал щелчок. И это щелкнула "Zippo".
Только у нее такой характерной звук. Клацкл... Пожалуйста, посмотри
на меня... клацкл... Мы движемся...
Скользим!
Качаем нефть из
скважин!
Нефть теплая и
скользкая как вазелин.
Чудо! Я чувствую
чудо!
клацкл...
Поезд дернуло. Платформа поехала. Вместе с Митькой. его
сгорбленной фигурой. И дымком, который уже заструился между
ладоней.
клацкл...
Люди спускаются в подземный переход. Рюкзаки и цветы.
Рядом. Кто-то несет рейки и большой лист фанеры. Очень большой.
Большой... Хорошее слово -- БОЛЬШОЙ.
Знание пришло бурно, будто бы его выдавили из тюбика.
Колпачок был снят и на пузатое тельце нажали с силой. Знание
ринулось в меня вязким потоком и поднялось от желудка по пищеводу
к голове. Там остановилось. Успокоилось. Потеряло свою страсть к
движению.
За окном курил Митька и холодная осень уплывала на
платформе вместе с ним. Все быстрее и быстрее. В следующий год.
Где Митю ждут... Летом -- молодая жена. А осенью...
Тогда, когда гниют
опавшие листья.
Ты ведь не будешь
есть их?
... а осенью -- дочка... В нагрузку.
* * *
-- О! Какие люди! И без охраны! -- Роман разводит руки в
стороны, надеясь, что я кинусь ему в объятия.
-- Привет.
-- Заходи Кудрявый! Гостем будишь.
Прохожу в комнату. Там знакомые лица. Кроме одного.
-- Роман! Познакомил бы с дамой.
-- Экш, это Ася. Ася, это Кудрявый, -- представляет меня вместо
Ромы Важненыч. Вообще его фамилия Важненко. Но так получилось,
что мы зовем его Важненычем. А еще мир-дверь-мяч-затейником
(переведи на английский).
-- Дама со мной, -- предостерегает он.
-- Не волнуйся, -- улыбаюсь я. Знаю, что сегодня мне не до баб.
Я играю здесь роль добровольного шута. Буду веселить народ.
Здороваюсь со всеми. По очереди. Важненыч. Борода. Ириска.
Борода -- это Володя. Сосед по даче. Сколько ему лет не знаю.
Но с бородой около сорока. И еще красный нос как у деда Мороза.
Ириска -- это Лариса. Так называет ее Роман. Почему? Трудно сказать.
Но... хозяин -- барин.
Сажусь за круглый стол и оглядываю комнату. С прошлого раза
мало что изменилось. Только вместо стекла в одном из окон прибита
фанера.
-- Что случилось? -- киваю в сторону окна.
-- Да это я виноват, -- смущается Борода. Смущается... Значит
еще не пили. Во время приехал... Черт! А ведь выпить то опять хочется.
Вот организм!
-- Нет, серьезно, я виноват, -- продолжал Борода. -- Ко мне
пришел один... друган. Ну, мы выпили с ним. А он значит, дурак такой,
как выпил, так поехал головой немного. Говорит -- клад давно ищу.
Чую, говорит, где-то рядом с твоим домом клад, значит. Я ему
объясняю, значит: дурак ты! Нет тут никакого кладу. Здесь одна голь
живет. А если кто и побогаче дом держат, то щас клады на дачах не
закапывают. Так ему говорю. А он все свое - клад, мол, здесь, клад
рядом. Ну я ему и дал в зубы. Рассердился, значит, и двинул в хлебало.
Раз, другой. Потом вытащил на улицу и пинок ему в зад отмерил. Иди
-- говорю. Отсюда. Потом пришел и лег спать.
-- А эта зараза, вернулся, разбил окно и в комнату чуть не залез.
Зацепился курткой и повис на оконной раме. Мудак! Дверь пальцем
открыть можно -- замок старый. Дуешь -- развалится. Так нет, гад!
Окно надо было разбить, -- Рома говорит со злостью в голосе. Но с
малой злостью. Ведь сам он такой мягкий и пушистый. Как плюшевый
мишка. Такой не может быть по-настоящему злым.
-- Ну вот и я о том, -- опять Борода: -- Слышу шум. Выхожу во
двор. Смотрю из романова окна ноги торчат. Я их хватаю и тащу. А он,
хрен моржовый, матерится аж уши вянут. Ну я его, когда вытащил, так
обработал конкретно, что он от меня домой на брюхе пополз.
Я покивал головой. Мол, понимаю. Сочувствую. А у самого
глаза по углам рыскают: где бутылки, что пить будем?
-- Что, выпивку ищешь, халявщик?
Оборачиваюсь. Роман курит и улыбается, прищурившись от
сигаретного дыма.
-- Нет. Клад!
Смеемся.
-- Дай сигаретку! -- говорю я.
Дает. Подносит горящую зажигалку. Вспоминаю -- у Митьки
нет "Zippo". У него обычная, как у Ромы, газовая зажигалка.
-- Кудрявый, ты что?! У тебя глаза как два будильника...
-- Ерунда, -- смотрю на Рому, а самого сердце стучит, как
отбивной молоток.
-- Ну так что, может начнем? -- Борода аж ерзает от
нетерпения. -- Время пить Херши!
Рома идет на кухню, которая одновременно является прихожей.
Залезает в холодильник и гремит посудой. Оборачивается к нам. С
тремя бутылками водки и ликером. Декламирует: "Мы славно
поработали! А теперь всем по бокалу Амаретто де Сароно! С водкой."
-- Иди сюда, мой маленький -- радуюсь выпивке. -- Поцелуй
своего папочку!
-- Ну началось! -- смотрит на меня благосклонно. -- Теперь весь
вечер прикалываться будешь.
-- Еще сынуля не вечер. Еще только пять часов дня.
-- Все равно, -- расставляет бутылки на столе.
-- Предлагаю первый тост за прекрасных дам, -- говорю я. В
этой комнате тосты можно расклеивать как ярлыки. Все просто и
легко.
-- Огонь! -- командует Важненыч и мы опрокидываем свои
рюмки в раскрытые рты. Водка, разбавленная Амаретто,
проскальзывает в пищевод.
-- Гуд! -- смакую напиток. -- Высший бал по шкале Рихтера.
-- А ты думал, -- смотрит на меня Рома, закидывая ногу на ногу.
-- Я не думал, я пробовал... Так! Что у нас закусить?
Окидываю придирчивым взглядом стол. Помидоры в банке.
Пара тарелок салата. Колбаса. Даже есть буженина. Соленые огурцы и
кастрюля горячего картофельного пюре с тушенкой. It's very nice.
Жрем. Пьем. Бухтим. Смеемся. Кидаем анекдоты через стол.
Через час на столе погром. В пустых тарелках тушим бычки.
Кастрюлю с пюре кто-то закинул в угол. Содержимое вывалилось на
пол. Очень похоже на свежую блевоту.
- Не пойти ли нам подышать? - предлагает Рома.
- Что? Мочевой пузырь гудит? Сам до туалета дойти не
можешь?
- Дурак ты, Экш. И не лечишься! - Вступается за Рому Ириска. -
Правда, ребята! Пойдем, погуляем!
Выходим из дома. Один за другим. Как пингвины. Всех
покачивает. Впереди идут Ириска с Бородой. За ними - я. Смотрю на
нее сзади. На вид - подросток. Ну, максимум - лет восемнадцать...
Совсем не подумаешь, что ей двадцать пять, она уже мать и ее из дому
выгнал муж. Теперь она и живет в этой конуре. В одном деревянном
домике с Бородой и Ромой.
Дело в том, что этот большой бревенчатый дом разделен на три
части. В одной живет Борода. В другой - дача Романа. В третьей живет
теперь она.
Борода и Ириска о чем-то болтают. До меня доносятся только
обрывки слов. Что-то о лесопарке, в который мы идем. О том, как там
опасно ночью. Об изнасилованиях. О чуреках.
Я догоняю их.
- А вы знаете, почему все кавказцы так любят русских
женщин?.. Все очень просто, - я закатываю глаза и на повышенных
тонах начинаю вещать.
- Они - дети гор. Гор больших, высоких. Таких высоких, что на
их вершинах лежит ослепительно белый снег. Каждый кавказец желает
добраться до этих вершин. Добраться и умыться этим чистым снегом,
тем самым прикоснувшись к заветной мечте. Но это невозможно... И
тогда они едут в Москву. Продавать помидоры - мамидоры, да? -
Говорю с акцентом. - И любить наших женщин. Кожа которых также
белоснежно нежна, как и вершины их гор. Ну, а если она блондинка...
Борода смеется. Ириска смотрит на меня удивленно, хлопая
ресницами. Затем тоже начинает смеяться.
- Ну ты и романтик, Экш, - говорит она сквозь смех.
- Обижа-а-ешь, - растягиваю слово, как резиновый жгут.
Нас догоняют Рома и Важненыч с Асей.
- О чем это вы тут?
- Экш тут целую теорию выдал, почему хачики к нам в Москву
едут, - Ириска все смеется, поглядывая на меня игриво. Это замечает
Рома.
- Экш, ты кончай моей девушке мозги пудрить. На грузина ты
все равно не потянешь. Хоть ты и смуглый, да носом не вышел.
- Кончают у стенки или в постели, подкалываю я.
- Фу! Экш! Что за пэхэпс?! - Ириска в шутку ударяет меня в
плечо.
- Все. Молчу-молчу, - делаю виноватое лицо.
Подходим к лесу. Не знаю почему, но меня всегда притягивал
этот лес. Даже не просто лес - сосновый бор. Чистый и сухой. С
запахом бабочки-капустницы и смолы. С нежным ароматом истомы.
Идем по главной аллеи. Пробуем шутить. Но стволы деревьев
отталкивают слова. Теперь больше молчим. Или подшучивает друг над
другом, но в полголоса. И курим. Чтобы забить выход для фраз.
Сворачиваем с асфальта и садимся на скамейку. Не на саму
скамейку, а на ее спинку, потому что доски сырые и пропитаны
холодом. Сосем пиво и любуемся природой. Для этого занятия нет
лучшего места.
Смотрю вверх. Сосновые лапы машут мне печально и
цепляются за серые тугие облака.
Машут. Значит прощаются. Со мной? Или с облаками?... Если
со мной, то надо помахать им в ответ. Сказать - до свидания... Или нет.
Точнее - прощай...
Прощай, детство. Доброе, далекое и выжитое теперь, как
лимон. Прощай время. Ненужное, пустое. И все от того, что в душе -
сквозняк. Прощай... прощай все... И самое ужасное, самое пугающее -
некому (и нечему) сказать: Здравствуй!
- Экш! Что молчишь? Сморозил что-нибудь.
- Лень...
Сижу и смотрю вверх. Не могу опустить голову... а то из глаз
выльются слезы.
Час как вернулись с прогулки. Свежий воздух немного выпарил
хмель и теперь мы с новой силой принимаемся за спиртное. На этот
раз водка. Чистая как слеза.
,, Бьется в тесной печурке
мужик,
На коленях слеза как
смола..."
Опрокидываем ее за воротничок. Маленькими стопочками. Чтоб
наварило сильней. Рассматриваю лица за столом: Борода уже в дугу,
Важненыч держится молодцом, хотя мимика лица, как у резиновой
куклы. У остальных улыбка до ушей. Входим состояния релаксации.
Кидаю им пару шуток, чтоб не забывали давиться от смеха.
