Совершенно не ясно, но я даже этому рад.
Может, Бродский был прав, и на свете прекраснее нет,
Чем калитка в ничто, что так многим открылась радушно,
Тем, кому на земле этой жить стало слишком уж душно
И совсем нестерпимым стал груз накопившихся лет.
Тем, кто вышел в окно, "Новогоднюю песню" допев,
Став предателем здесь и везде, но свершивши Поступок,
Не желая искать компромиссов, не зная уступок,
Просто общий язык с этим миром найти не сумев.
Впрочем, я не хочу уходить от живой красоты
Неба звездного, солнца, деревьев, людей. Не напрасно
Я родился и жил и живу... Но сейчас так ужасно
Растворяется сон в красно-желтом стекле пустоты.
-==x x x==-
Красавица коварная, Любовь,
Ты призываешь на людей проклятья.
Зачем же нам бежать в твои объятья
И каждый раз обманываться вновь?
Среди твоих даров страданье, боль...
Любви счастливой в жизни не бывает
И каждый смертный твердо это знает,
Но, все-таки, свою играет роль.
Мы все, Любовь, актеры в твоей труппе
И счастье ныне -- относиться к группе
Влюбленных так обманутых судьбой,
Как в сказке о Ромео и Джульете.
Ты жизнь моя, но нет тебя на свете.
Ты умерла. Я -- следом за тобой.
http://www.lib.ru/ZHURNAL/danham.txt
-==Данила Гамлет. Дедушка из Африки==-
-------------------------------------------------------------------------------
й Copyright Данила Гамлет
Email: danham@mail.ru
Date: 18 Mar 1999
WWW: http://www.chat.ru/~danham/
Origin: http://www.chat.ru/~danham/pushkin.htm
Рассказ предложен в "Тенета-98"
-------------------------------------------------------------------------------
Если бы некто захотел создать условия
для появления на Руси Пушкина, ему
вряд ли пришло бы в голову
выписывать дедушку из Африки.
И. Шкловский.
-== == I == ==-
- Саша, иди спать! -- Надежда Осиповна стояла в дверях библиотеки и
сердито поглядывала на сына.
- Мам, ну можно я еще немного почитаю? -- заканючил тот.
- Поздно уже, иди спать, - повторила мать. -- Сколько раз тебе говорила
-- не читай при свечах. Глаза ведь испортишь!
Мальчик насупился, закрыл книгу, положил ее на столик и побрел в свою
комнату. Надежда Осиповна проводила его взглядом, подошла к столику и прочла
название: "La pucelle d'Orleans".
- Ох уж мне эта акселерация! -- проворчала она. -- Куда смотрит его
няня? Ему сказки о Балде нужно читать, а не Вольтера!
У Сашиной кровати сидела няня и что-то вязала. Лицо мальчика
просветлело.
- Няня, ты расскажешь мне сказку? -- спросил он.
- Обязательно, - улыбнулась Арина Родионовна. -- Раздевайся и ложись.
Саша моментально скинул одежонку и залез под одеяло.
- Про говорящих собак с Сириуса расскажешь? -- просительно протянул он.
Няня нахмурилась:
- Отстань, пожалуйста. Я тебе уже о них рассказывала. Лучше я расскажу
про спящую царевну.
- Ну-у, про спящую царевну я уже сто раз слышал! -- заканючил Саша. --
Расскажи про говорящих собак! Или про летающие глаза!
- Про летающие глаза ты тоже уже слышал, - няня начала сердиться. --
Лучше я расскажу про Лукоморье.
- Но бабушка! Я не хочу про Лукоморье! Я хочу про летающие глаза! Или
про говорящих собак!
- Будешь капризничать -- вообще ничего рассказывать не буду! -- Арина
Родионовна была явно не в духе. -- И не называй меня бабушкой!
Саша натянул одеяло на подбородок, посмотрел на няню и, поняв, что
ничего от нее сегодня не добьется, вздохнул:
- Ладно, пусть будет про Лукоморье...
Няня некоторое время смотрела на него, словно собираясь с мыслями,
затем подняла голову, полуприкрыла веки и, глядя куда-то вдаль, нараспев
начала рассказывать:
- У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... - она вдруг
споткнулась, бросила испуганный взгляд на мальчика, тряхнула головой, словно
отгоняя рассеянность, и продолжила: - Живет там ученый кот-баюн, который
знает много-много сказок и умеет петь песни...
Через несколько минут Саша Пушкин крепко спал.
Проснулся он рано. Неяркое еще солнце пробивалось сквозь густую листву,
гоняя по потолку блестящих веселых зайчиков.
Саша тихонько выбрался из-под одеяла, оделся и выглянул за дверь.
Где-то внизу скрипнули половицы -- наверное, ходила няня, а может быть, отец
встал так рано. Попадаться кому-то на глаза Саше почему-то не хотелось --
даже няне. Он осторожно прикрыл дверь, подошел к окну и выглянул наружу.
Здесь - прямо над окном и чуть слева -- из стены торчал старый ржавый
железный крюк, неизвестно когда и для каких целей забитый. Если ухватиться
за этот крюк и подтянуться, то можно было выбраться на крышу, а оттуда
спуститься на задний двор -- и попасть в сад. Саша давно уже разведал этот
путь и частенько им пользовался, когда не хотелось отпрашиваться у
родителей, чтобы пойти погулять. Это был его маленький секрет -- когда он
хотел побыть один, то запирал дверь изнутри, выбирался через крышу на улицу
и долго бродил по соседскому саду, а затем тем же путем возвращался назад.
Няня иногда ворчала на него за то, что он не открывает дверь, когда она
стучится, но это случалось довольно редко -- чаще всего никто ничего не
замечал.
Сейчас у мальчика было как раз такое настроение -- хотелось побыть
одному, но не сидеть взаперти в четырех стенах, а бродить по саду, дышать
прохладным утренним воздухом и слушать шелест листьев над головой. Хотелось
на волю, на свободу, подальше от серых стен. Он закрыл дверь на крючок,
ловко выбрался на крышу, перебрался на другую сторону дома -- и вскоре был
уже в саду.
В саду было тихо и прохладно -- летняя жара еще не очнулась от ночного
сна. Саша медленно шел вдоль аллей, вдыхал чистый утренний воздух и
любовался солнечными лучами, прорывающимися сквозь густую листву. Ему
нравилось здесь - этот сад был единственным местом на земле, которое никогда
его не обманывало. Мальчик рос необыкновенно умным и наблюдательным и рано
начал замечать ложь, окружавшую его. Порой ему даже казалось, что все, что
он видит вокруг -- ненастоящее. Как будто он смотрел на бутафорские
декорации на сцене театра или на красивую панораму, нарисованную на стене.
Он не помнил уже, где -- не то прочитал, не то услышал, - фразу о том, что
весь мир -- театр, но эта фраза как-то сразу запала ему в душу -- он вдруг
почувствовал, что в ней гораздо больше истины, чем кажется на первый взгляд.
Ему все время казалось, что люди, окружающие его, играют друг перед другом
какие-то неведомые ему (а может, и им самим?) роли. При этом играют из рук
вон плохо -- он то и дело чувствовал фальшь. Например, он почему-то был
уверен, что родители его очень любят, -- но мать всегда старалась быть с ним
построже, а отец вообще не замечал. А старая няня, наоборот, его
недолюбливала - но при этом всегда улыбалась и старательно играла роль
любящей бабушки. Вряд ли он смог бы четко и логично объяснить, как пришел к
таким выводам, да и вряд ли даже смог бы сформулировать сами эти выводы --
он просто чувствовал, что "что-то здесь не так" -- а что именно, понять не
мог. Что-то постоянно выпадало из колеи, концы не сходились с концами, и
маленькая фальшивая нотка резала слух, нарушая стройную гармоничную картину
окружающего мира. Фальшь сквозила в прохладных глазах отца, выглядывала
из-за неуклюжих движений матери, пробивалась сквозь хрипловатые старческие
нотки няниного голоса. Жесты расходились со словами, слова -- с действиями,
действия -- с логикой. Даже его маленький трехлетний братик Лева, казалось,
лишь играет роль его брата -- а на самом деле нисколько на брата не похож.
Ощущение фальшивости, "ненастоящести" окружающего мира появилось у него уже
давно -- вначале лишь как слабое мимолетное чувство, которое постепенно
усиливалось и укреплялось и в конце концов стало устойчивым фоном всей его
жизни. Это ощущение мучило его, неприятно резонировало в душе, заставляло
чувствовать себя "не в своей тарелке". Только одна "настоящая" вещь была у
него -- это стихи. Только стихи говорили ему правду, только в них он видел
гармонию, только в них не было фальши. Впрочем, нет, был еще вот этот сад --
он тоже был настоящим. Единственное место, которое никогда его не
обманывало, не играло никаких ролей и не пыталось притвориться декорацией к
дурному спектаклю. Только здесь он чувствовал себя спокойно и умиротворенно
-- в гармонии с окружающим миром. Только здесь ему было хорошо.
Саша долго бродил по траве мимо старых кленов и молоденьких игривых
березок. Сотни образов теснились в его голове, сотни чувств переполняли
сердце, сотни мыслей просились с языка. Он вдруг почувствовал то
сладостно-упоительное состояние, когда хочется петь от обилия ощущений -- то
состояние, которое обычно называют вдохновением... Слова вдруг сами собой
начали складываться в стихи. Саша нашел знакомую беседку, сел там и вынул
из-за пазухи заветную тетрадку, которую с некоторых пор всегда носил с
собой. Неловко подвернув под себя ногу, он начал что-то в ней быстро писать.
Лицо его то прояснялось, то вдруг хмурилось, когда он чувствовал, что
написал не очень хорошо. По какой-то странной, одному ему понятной
ассоциации -- наверное, по контрасту с окружающим теплом и зеленью, - он
писал о зиме. Перед его мысленным взором вставали бескрайние заснеженные
дали, по земле мела поземка, а небо затягивало темной серой мглой.
Приближалась буря...
Саша даже не заметил, как пролетело несколько часов. Из задумчивости
его вывела карета их соседа князя Юсупова -- как всегда, звенящая,
разноцветно-блестящая и неправдоподобная, словно лубочная картинка, она
подлетела к крыльцу и извергла из своих недр не менее неправдоподобного
хозяина. Саша посмотрел на солнце, уже перевалившее зенит и вдруг
почувствовал, что голоден. Времени было уже много -- наверняка он пропустил
завтрак. Ох, и влетит же ему! Он поспешно сунул тетрадку за пазуху и
припустил бегом к дому.
Когда он спрыгнул из окна в комнату, в дверь кто-то стучал.
- Саша, иди обедать! Ну сколько же можно дуться? Завтракать не стал --
и обедать тоже не будешь? Открывай сейчас же!
Саша откинул крючок -- за дверью стояла няня и укоризненно смотрела на
него.
- Ну, что случилось? Мы чем-то тебя обидели?
- Да нет, бабуль, все в порядке, - он неуклюже чмокнул ее в щеку и
побежал в столовую.
Мать с отцом и маленьким Левой уже сидели за столом. Отец мрачно
посмотрел на него и проворчал:
- Явилось, красно солнышко! Чем же это мы Вам так не угодили, молодой
человек, что Вы с нами даже разговаривать не пожелали?
- Я... извините... - пробормотал Саша, потупившись и внезапно покраснев
до ушей.
- Что? Не слышу? Я Вас спрашиваю, Александр Сергеевич, чем это Вы
занимались целое утро? -- официальный тон не предвещал ничего хорошего.
Нужно было как-то оправдываться.
- Я... это... я... стихи писал... - пролепетал Саша, покраснев еще
гуще.
- Что? Опять стихи? Тоже мне, поэт выискался! -- фыркнул отец, но тут
же смягчился. -- Ладно уж, садись обедать.
Стихи были слабостью Сергея Львовича -- это Саша заметил уже давно. У
них дома иногда бывал брат Сергея Василий Львович, который часто читал свои
стихи. Сергей недолюбливал брата и все время иронизировал над его стихами --
но Саша видел, что они ему нравятся. А когда Саша сам начал писать стихи --
отец был просто в восторге. Каждый раз, когда мальчик читал родным свои
творения, отношения с отцом резко улучшались -- даже сквозь напускное
