листавший доставшуюся ему заключительную тетрадку книги, негромко и, ни к
кому в особенности не обращаясь, начал читать:
- Если бы мы захотели проследить результаты, которые доставляются
кругообращением веществ, то мы везде нашли бы благодетельное их
назаначение, благое попечение о благополучии живущих животных, или о
здоровом прозябании растений. Отсюда химик научается, что неутомимая
деятельность должна иметь полезную цель. Но в особенности интересно ясное
воззрение на отношение растения к животному, как на отношение слуги к
господину. Без существования растения человек был бы совершенно беспомощен
и бессилен. Он не может поддерживать своей жизни ни землею, ни воздухом, и
однако, же его тело требует беспрерывного возобновления элементов,
содержащихся в двух последних стихиях. Растение же выбирает эти элементы
из земли и воздуха, соединяет друг с другом и преобразует их в пищу для
людей и животных. А последние отдают обратно свооим, трудящимся для них
рабам одни потерянные и мертвые вещества, которых не могут употребить в
свою пользу, для того, чтобы эти вещества были вновь превращены во вкусную
и здоровую пищу. В этом отношении растение является только как раб
животного; и однако же, как охотно и несвоекорыстно, как любезно исполняет
свои обязанности этот невольник! Он действует и создает беспрерывно до
конца своей жизни. Никогда возложенное бремя не становится ему в тягость,
как часто бывает с рабами человечества. И отсюда можно почерпнуть недурное
для себя наставление.
- С-скотина! - с чувством произнес Лавров, а затем поинтересовался: -
Наставление-то формулировано?
- И без того понятно, - сказал Энгельгардт. - Здесь и еще есть
поучения, но это самое противное.
Веселье погасло. В этот вечер химики разошлись необычно рано. На
столе осталась куча разрозненных печатных листов. Соколов собрал их в две
пачки, достал бумаги и начал писать, без особого плана, выхватив наугад
первую из попавшихся на глаза неправд:
"Теин не оказывает на человеческий организм того, более чем странного
действия, какое приписывается ему на 129 и 133 страницах первой части.
Подобные вещества могут на некоторое время уничтожить чувство голода,
могут дать возможность ослабевшему человеку сделать что-нибудь трудное; но
это непременно случится за счет его организма. Нельзя представить себе
даже, чтобы существовала возможность произвести какую-нибудь работу без
соответствующего потребления силы, ее произведшей: это значило бы творить
из ничего."
Постепенно под пером Соколова рождался разбор вредного сочинения.
Досталось химической неграмотности автора, его телеологическим воззрениям,
и в особенности, возмутительным выводам о пользе и необходимости рабства.
Почти все члены Соколовского кружка в формулярных списках, в графе об
имении, наследованном или благоприобретенном, ставили одну и ту же
лаконичную запись: "Не имеет", и потому грядущее освобождение ожидали с
восторгом и бескорыстной радостью, справедливо почитая крепостное право
позором России. От их имени и говорил сейчас Соколов.
Следующим вечером разбор сочинения Джонсона был представлен на суд
критики. Все сошлись на том, что написанную Соколовым статью надо печатать
немедленно и широко. Но где?
- Попробовать в "Горный журнал", - предложил Иванов. - Там же
собирается специальный химический раздел. Говорят, он будет значительно
расширен.
- Что значит, говорят? Уж если вы, Назарий Андреевич, о том
положительно не знаете, значит - нет ничего.
- В газетах бы лучше опубликовать, - посоветовал Федор Бейльштейн. -
Журналы публика мало читает.
- Представляю, как будет выглядеть такая статья на страницах
"Северной пчелы"!.. - рассмеялся Энгельгардт.
- А с "Гороным журналом" мы еще посмотрим, - пообещал Иванов, после
чего разговор перешел на другие темы.
Возобновился же он на следующее утро, когда Соколов встретился с
Сашей Энгельгардтом в лаборатории.
- Вот о чем я подумал, - начал Энгельгардт. Он был явно взволнован и
тщательнее обычного подбирал слова, а в паузах нервно проводил костяшками
согнутых пальцев по недавно отпущенным усикам. - Если уж судьба уготовила
нам быть пионерами, так пойдем по этой дороге до конца. Лабораторию
сделали неплохо, у Яцуковича результаты хороши выходят, хоть Либиху
посылай, У Лаврова с Короваевым не пусто, ты, так зараз две диссертации
настрочил, да и я немножко поработал. Не пора ли химический журнал
заводить? Хватит нам у немцев одалживаться. Дело модное и не без выгоды, я
считал. Если подписка пойдет по пяти рублей в год - недорого ведь? - и
станет расходиться двести экземпляров каждого нумера, то будем с барышом.
- Не о том речь, - возразил Соколов, - бог с ним, с барышом, совсем.
А вот где статьи взять? Одной лабораторией не поднимем журнал.
- Кликнем клич. В университет обратимся, к академикам нашим, Николаю
Николаевичу и Юлию Франциевичу. Да нас всякий поддержит, кому честь России
дорога, а слово "химия" не звук пустой. Соглашайся, пока зову, а то я один
управлюсь.
- Хорошо... - неуверенно сказал Соколов.
- Отлично хорошо! - закричал Энгельгардт. - Ты быстрей заканчивай
статьи и собирай материал. Тебе больше доверия будет, ты у нас магистр
остепененный. А я пока набросаю проект записки в ценсурное управление...
Разрешение было получено молниеносно. По всей России шла перестройка,
журналы всевозможных направлений плодились как грибы, и так же быстро
сгнивали и падали. Цензура направляла свои громы лишь на тех, кто подобно
Некрасову "страшно вопиял в пользу коммунизма". На затею двух химиков
власти попросту не обратили внимания.
Соколов бегал по начальству, устраивался с типографией, рассылал
письма за границу: Бекетову, Бородину, Бутлерову, упрашивая русских
стажеров присылать копии статей для публикации на родном языке.
Энгельгардт спешно дописывал собственную статью об амидах неорганических
кислот - труд хотя и компилятивный, но позволяющий немного познакомить
публику с сущностью проповедуемого Жераром учения.
Неожиданно ценным сотрудником для нового журнала оказалась молодая
жена Энгельгардта - Анна. Дочь известного переводчика, она с легкостью
читала на четырех языках и сейчас, чтобы помочь мужу, с головой зарылась в
иностранные журналы, делая переводы и составляя рефераты.
Энгельгардт с Соколовым вдвоем снесли объявление о начале нового
издания в Санкт-Петербургские Ведомости", а на следующий день, прежде
даже, чем объявление напечатали, их предприятию был нанесен удар,
полностью подкосивший финансовую сторону дела.
Назарий Андреевич в тот день появился в лаборатории позднее обычного.
Он вошел праздничный, улыбающийся, довольно потирая руки.
- Ну-с, Николай Николаевич! - с ходу начал он. - Поздравляю. Снизошли
к нам сирым в департаменте. Химический раздел "Горного журнала"
увеличиваем вчетверо; разрешение есть. А редактором, полагаю, поставят
вас, в ноябре ждите назначения. Сердечно поздравляю.
- Но ведь химический раздел ведет Конон Иванович, - растерянно сказал
Соколов.
- Инженер-поручик Лисенко просил снять с него эту обязанность, и я
рекомендовал вас. Материалов для печати у вас много, так что лучше вас
никого не найти.
Материалов было совсем не так много, и после некоторых раздумий
Соколов с Энгельгардтом решили одни и те же статьи пускать и в "Горном" и
в "Химическом" журналах. Казенному "Горному журналу" это ничем не грозило,
а вот "Химический журнал" будут раскупать меньше. Ни о каком барыше речи
уже идти не могло, покрыть бы расходы.
Подписка на журнал шла лениво, так что редактора тянули время до
крайних сроков, и первая книжка увидела свет лишь в июле, через три месяца
после выхода "Горного журнала", поместившего все те же статьи. Был там и
разбор сочинения Джонсона, и статья Энгельгардта об амидах. Там же начал
печатать Соколов свою первую, еще не экспериментальную диссертацию.
* * *
Где-то далеко за парком, у дач или, может, на Сампсоньвском проспекте
выла собака.
"Не к добру," - подумал Соколов и тут же презрительно передернул
плечами: во что верить стал! Как смеялся он над всякими суевериями в 59-ом
году! Но тогда он был молод и совершенно здоров. Сил хватало и на службу,
и на лабораторию, и на журнал, и даже на личную жизнь, которой, казалось
бы, у человека науки и вовсе быть не должно, за решительной нехваткой
времени.
И все же, несмотря ни на что, он все чаще стал бывать на Моховой в
доме генерала Пургольда, и в конце концов, признался в любви одной из его
дочерей.
Но Мари, не дослушав, замахала руками:
- Нет, нет, нет! Сударь, если у вас действительно честные намерения,
то идите к папеньке, а до тех пор я о ваших чувствах слышать не желаю!
Словно это про него писал недавно в "Искре" Гейне-из-Тамбова: "Он был
титулярный советник, она - генеральская дочь..."
Впрочем, к титулярному советнику Соколову судьба отнеслась
благосклонно. Когда он явился с формальным предложением к отцу невесты,
Николай Федорович сначала взял неделю на раздумья, во время которой
деятельно собирал свдения о будущем зяте, а затем ответил согласием,
потребовав, впрочем, чтобы свадьбу отложили на год. Потом она была
отложена еще раз, и еще... Теперь-то Соколов знал, что генерал дал
окончательное согласие лишь после того, как жених, в ту пору уже доктор
наук, был назначен членом ученого совета при министерстве.
Но если бы он знал об этом и раньше, это ничуть не охладило бы его
чувства к милой Мари. Не такой он был человек, чтобы метаться и
переменяться. Соколов согласился ждать и лишь больше времени чем прежде
стал отдавать науке. Если университет он окончил, получив враз два
кандидатских диплома, то теперь у него были готовы одновременно две
докторских диссертации. И обе опубликованы в журнале еще прежде защиты.
"О современном направлении химии" - диссертация в истинном,
первоначальном значении слова. Собрать все сделанное другими, осмыслить,
выявить пути, по которым наука пойдет дальше, отмести ложное. Такое под
силу немногим, и лишь время может окончательно доказать правоту или ошибку
автора. Теперь, когда после написания работы прошло без малого двадцать
лет, всякий признает, что почти во всем, и в большом, и в малом, Николай
Соколов оказался прав. Приложение теории типов к неорганической химии
действительно дало ей небывалый импульс. Наука, работавшая прежде с самыми
ничтожными результатами, обогатилась целыми классами до того неизвестных
или неизученных веществ. То же и в частностях. Строго говоря, заметка о
глинии была продиктована дурным расположением духа и собственной неудачей.
Но вот прошло двадцать лет, а где они, обещанные алюминиевые дворцы? Нет,
и пока не предвидится.
Первая книжка журнала состояла сплошь из сочинений самих редакторов.
Соколов и Энгельгардт ожидали вспышки энтузиазма среди русских химиков,
однако, энтузиазм воспламенялся с трудом. Все приветствовали начинание, но
поддерживать его делом не спешили. Один Менделеев, узнав о журнале,
разволновался, обещал помощь и сотрудничество, и в самом деле вскоре
принес статью о сернисто-этанолевой кислоте. Статья редакторам не
понравилась, но все же была принята с благодарностью, как первая ласточка
и залог будущего успеха. Ее поместили во второй книжке, снабдив
редакционным послесловием, может быть, излишнен резким, но справедливым, и
к чести Менделеева, надо сказать, что он не обиделся, а впоследствии
