что отставка - навсегда. И оснований тому было не меньше. Из Ливадии, где
отдыхал царь-освободитель, прискакал нарочный флигель-адьютант. Сказки
будто государь держит руку студентов, рассеялись как дым. Университет был
еще раз закрыт, зачинщики беспорядков - наказаны. Двое студентов: Михаэлис
и Ген, высланы в отдаленные области Российской империи, трое - в места не
столь отдаленные. Тридцать два наиболее активных участников сходок
исключены из университета, еще сто девяносто два человека оставлены под
надзором полиции. Как и предвидел Соколов, среди исключенных оказались
самые яркие и талантливые его ученики: Покровский, Тимирязев, Фамицын,
Меншуткин - все.
Одновременно была изъявлена царская воля и в отношении мятежных
офицеров. Всех наказать не было возможности, поэтому ограничились только
теми, кто дежурил около Тучкова и дворцового мостов, направляя офицеров на
сходку, и распорядителем, встречавшим их там. Прапорщик Штранден, поручики
Семевский и Энгельгардт вновь предстали перед судом. Повинуясь воле
августейшего брата, генералфельдцейхмейстер великий князь Михаил
Николаевич приказал содержать поручика Энгельгардта на гауптвахте в
течение двух недель.
Не так вроде бы и велико наказание, но штраф наложен самим царем, а
это значит, что никогда не быть поручику штабс-капитаном, не иметь наград,
сколь бы храбр ни был, и не видать повышения жалования, несмотря на
радение по службе.
- Плевать! - так Энгельгардт ответил на соболезнования Соколова. -
Обожду годик, и ежели государь штраф не смимет, то в отставку уйду. Одно
обидно, - Александр рассмеялся, - орденок, Станислава, отняли, а тридцать
рублей, что при награждении удерживают, назад не вернули. Скоты!
Этот разговор происходил в новой лаборатории университета, куда
Энгельгардт, беспокоясь о прерванных опытах, прибежал сразу после
освобождения. После потери публичной либоратории, это оставалось
единственное место, где они могли работать. Соколов, до своей отставки,
чуть не жил в комнатах, куда было стащено имущество с Галерной,
Энгельгардт специально оформился вольнослушателем, чтобы иметь возможность
работать. Хотя университет был закрыт, но Соколов, пользуясь своим
положением, продолжал посещать лабораторию и проводил туда Энгельгардта.
Как повернутся дела после отставки Соколова, они предпочитали не
загадывать.
- Ладно, - сказал Энгельгардт, - хватит обо мне. Лучше скажи, ты
читал, что Бутлеров-то наш в Шпейере учудил?
- Читал, - ответил Соколов.
- Но каков молодец! Вот уж от кого не ожидал!
- Болтун он, - неохотно сказал Соколов. - Старые гробы новой краской
вапит. Жерара не понял и возвращается назад к Берцелиусу. Не верю я ему.
- Ну, брат, - Энгельгардт был озадачен. - Тут положительный закон
открыт, а он мне о Берцелиусе толкует! Бутлеров свои формулы не
выдумывает, а доказывает строение молекулы, причем доказывает именно по
Жерару, используя различия химических свойств.
- А конкретно? - подзадорил Соколов.
- Конкретно - воьми хлористый метилен и соляную кислоту! -
Энгельгардт с грохотом поставил перед Соколовым две темных бутыли. - В
кислоте водород соединен с хлором, это ты принзнаешь?
- Положим, - сказал Соколов, отдвигая бутыли от края.
- В метилене свойства водорода и хлора совсем не такие, как в
хлористом водороде. Значит, между ними прямой связи нет, иначе было бы
сходство и в свойствах. Логично? Элементы не связаны друг с другом, но
находятся в общей молекуле. Значит связаны с кем? - с угольным атомом! К
тому же, свойства хлора и водорода в хлороформе, хлористом метилене и
хлорметиле почти идентичны. Или ты скажешь - это гомологический ряд? Нет,
просто последовательное замещение при одной структуре.
- Для простых молекул, - тихо сказал Соколов, - можно придумать и не
такое. Прежние теории тоже хорошо объясняли простое. Посмотри, с чем
работает Бутлеров. Простейшие гомологи, единообразные функции. О них что
ни скажи - все ладно будет.
- Ох, Николай! - Энгельгардт сел, обхватив голову руками. - Вот уж
действительно, нет пророка в своем отечестве. Кому как не тебе
Бутлеровскую теорию принять. Ты же при Бутлерове как бы Иоанн Предтеча.
- Осанну вопиять не привык, - сухо возразил Соколов, - и своих заслуг
перед господинов Бутлеровым не вижу.
- А кто глицериновую кислоту открыл и исследовал? Ты же этим
исследованием Жерару смертельную критику сделал. Кто показал, что
металличность и металептичность водорода относительны и определяются
функциями молекулы? Твоя работа - ключ к теории строения. Помнишь, в
прошлом году Бутлеров был в Петербурге?
- Я болел тогда и к Зинину не заходил, - вставил Соколов.
- А я был. И знаешь как Николай Николаевич с Александром Михайловичем
время проводили? Они над нашим журналом сидели, - Энгельгардт сорвал с
полки журнал, - над твоей статьей. В прошлый приезд Зинин Бутлерову на
теорию типов указал, а в это на твою критику. У Бутлерова глаз свежий, вот
он и сделал выводы, которые ты, как верный ученик Жерара, заметить
побоялся. Разные функции - значит и разные структуры!
- Не нахожу здесь причин утверждать, что спиртовой, частично
металлизированный водород связан с кислородом непосредственно, а с углем
опосредствованно, как то полагает Бутлеров.
- Почему? - Энгелдьгардт вскочил и снова забегал по комнате. -
Неметаллические функции у водорода в метане, там-то он связан с углеродом,
больше не с кем. Частично металлизированный водород в карбиноле. Значит,
спиртовая связь: с углеродом через кислород.
- У полностью металлической функции тоже связь через кислород? В чем
тогда разница между спиртом и уксусом?
- Там два пая кислорода, - неуверенно сказал Энгельгардт.
- То есть, одноосновный водород связан враз с двумя кислородными
частицами? И углерод, кстати, выходит трехосновным. Вот к чему мы можем
прийти, если некритически примем гипотезу Бутлерова.
Энгельгардт вернулся за стол, ухватил за горлышко одну из бутылей,
накренил ее на ребро, начал катать по столу кругами. Соколов молча следил
за его манипуляциями.
- Верно я не все понял, - обиженно произнес Энгельгардт, - но я
нутром чувствую, что эта та самая рациональная теория, которой все так
ждут.
- Я вижу одно, - Соклов положил ладонь на том журнала, - до сих пор
все окончательные теории являлись для науки тормозом. Я повторю вслед за
Ньютоном: "Гипотез не измышляю". Еще недавно, Саша, ты тоже придерживался
этого правила.
- У тебя такой вид, - сказал Энгельгардт, - словно ты клянешься на
библии. Не сотвори себе кумира, даже если это сам Жерар.
Соколов сердито выпрямился.
- Жэерар заслужил! - выкрикнул он. - А ты!.. А ты сейчас разобьешь
бутыль с метиленом и отравишь воздух, хотя сам хотел работать. У меня,
кстати, тоже дела, - Соколов ткнул в сторону тяжелого эксикатора, где
сохла на листах пропускной бумаги молочнокислая известь.
- Молчу! - возгласил Энгельгардт, и вскоре они как ни в чем ни
бывало, работали.
Хотя каждый из друзей остался при своем мнениии, но Соколов видел,
что теория Бутлерова выгодно отличается от большинства рассуждений о
строении молекул. Теорию водорода, которую разрабатывал Соколов, она
частью включала в себя, частью же - отвергала. Соколов предсказывал
существование некоторых веществ - спиртов и альдегидов, которые, согласно
Бутлерову, существовать не могли. Их-то он и пытался получить.
Соколов работал упорно, хотя здоровье ухудшалось с каждым днем, и
лишенная вытяжки лаборатория немало тому способствовала. Один катар
следовал за другим, в конце концов острое воспаление горла свалило его
преждже, чем исследование было завершено.
Но раньше разрешился вопрос с отставкой. С профеоорами правительство
ссориться не решилось, так что отставка мало повлияла на его положение.
Собственно, ее как таковой и не было, Соколов перешел в фотографическое
отделение Военно-топографического бюро, где успел изучить новое искусство
фотографирования, а затем, когда создалась временная комиссия по приему
экзаменов у закончивших курс универсантов, Соколов вошел в нее, фактически
вернувшись в университет.
Пользуясь тем, что самый мирный адмирал и самый воинственный министр
просвещения Путятин за многие свои подвиги был уволен от дел, комиссия
принимала экзамены у всех окончивших курс, в том числе и у исключенных.
Николай Меншуткин писал диссертацию на квартире у Соколова и оставил
Университет в звании кандидата.
С конца января университет начал оживать. Великодушный
генерал-губернатор князь Суворов позволил читать лекции в залах городской
думы. Студентов там было не так много, зато несметное собиралось число дам
и прочей публики. Читать для такой аудитории оказалось невозможным, и
затея вольного университета, к великому сожалению Соколова, провалилась с
громким треском.
Зато двадцать седьмого января открылся восточный факультет. Слишком
уж нуждалось правительство в чиновниках, искушенных в восточных языках,
которые одни и могли успешно работать в обширных азиатских владениях.
В апреле 1862 года Николай Соколов вошел в состав особой комиссии.
Комиссия обсуждала условия, на которых университет мог бы быть открыт.
Новый попечитель - Делянов - не много оставлял на это надежд, но Соколов,
бывший единственным представителей физико-математического факультета,
сражался упорно, и к октябрю того же года на факультете начались занятия.
Остальные факультеты пребывали в забвении еще целый год.
Занятия шли ни шатко, ни валко. Длинная химическая аудитория,
вмещавшая до сотни студентов, пустовала, пустовала и профессорская
лаборатория. Лаборант Воскресенского Эдмунд Федорович Радлов готовил там
демонстрационные опыты, да иногда работал Менделеев. Больше практически не
было никого; Воскресенский со времен своего, состоявшегося двадцать лет
назад гиссенского паломничества, не прикасался к колбам, студенты тоже не
появлялись. С удивительным тщанием власти пропололи студенчество, и те,
кто остался, уже не идут сами, ждут позволения, а как позволишь, если в
тесных комнатах могут поместиться от силы пятнадцать человек. На Галерной
было не в пример вольготнее.
Хотя врач строго запретил Соколову практические работы, но в
профессорской Соколов все же появлялся. Он не мог оставить мысль устроить
студентам практикум. И сейчас, окончив лекции, он не пошел домой, а
направился в лабораторию.
Тесно уставленный мебелью и приборами залец был открыт, но пуст.
Из-за двери, ведущей в чулан, доносился какой-то шум. Вероятно то Ахмет,
сторож, перебирает свой скарб или заваливается спать на лежанке возле
плиты. Скоро ему прийдется подыскивать для метелок другое место, темный
чулан хоть и неудобен, но пропадать втуне не должен, там вполне можно
устроить весовую. Хотя, профессорской лаборатории отдельная весовая не
нужна, а студентам все равно работать негде.
Соколов распахнул дверь, вошел. Навстречу ему от плиты поднялся юноша
в потертой студенческой тужурке старого образца. Соколов вгляделся в
перемазанное сажей лицо и узнал.
- Студент Тимирязев?
- Я, Николай Николаевич! - радостно ответил тот.
- Значит, восстановили вас?
- Никак нет! Вольнослушателем, - Тимирязев улыбнулся. - Не пропаду.
- А здесь, что делаете? - Соколов только теперь обратил внимание на
странную внешность собеседника.
- Я?.. Да видите ли, Николай Николаевич, анилин получаю. Дмитрий
