сумеешь прожить. Ты бессилен!
Он изо всех сил напрягся, колодки, хрустнув, соскочили, Рено упав с
топчана, ударился грудью в полупрозрачный голубой пол. Долгий звон
наполнил вселенную, по голубой тверди прошла трещина. Рено бился кулаками,
головой, всем телом, бессвязно-негодующе крича, бился так отчаянно, что
небо не выдержало. Оно раскололось, Рено полетел вниз.
Ослепляющее пламя охватило его, потом он звонко ударился о твердое,
разбившееся от удара на миллионы осколков. Словно рой искр метнулись в
разные стороны тучи звезд. Рено падал, пробивая одну за другой стеклянные
сферы; освобожденные планеты срывались с них и уносились в пространство,
закручивая сложные спирали, которые уже видел Рено на сожженных листах.
А снизу надвигался огромный шар Земли. Он вырастал, загибался чашей,
неудержимо тянул к себе. Внизу обозначились пятна лесов и полей, узкие
дорожки рек. Величественно синело море. На какое-то время Рено показалось,
что падение прекратилось, и он просто висит на огромной высоте, а Земля
тихо вращается внизу. Но потом он различил дома, дороги и отдельные
деревья, земля вдруг оказалась устрашающе близко, а верхушки деревьев,
выросшие до нормальных размеров, прыгнули ему навстречу.
Рено упал на маленькую полянку возле бьющего из под камня родника.
Почва вокруг была усыпана мелкой галькой, и Рено в кровь разбил колени и
локти. Он поднялся, обмыл холодной водой ссадины и огляделся. Место было
знакомое: над голыми вершинами деревьев поднимались башни замка, а совсем
неподалеку стоял его дом. Обгорелые стропила тянулись к небу, словно
бессильно грозящие, сведенные судорогой руки. Небосвод возвышался над
миром незыблемый как всегда, но за его кажущейся твердью Рено угадывал
иное.
Рено зашел в дом, перебрал уцелевшие остатки барахла, на которые не
позарились соседи, потом вышел на дорогу. Он не скрываясь пошел мимо замка
и дальше, через леса и болота, через деревни, разграбленные войной,
голодом или эпидемиями, через заваленные снегом горы, в солнечный
просторный город, где ветер уносил с холма остывший прах седого еретика.
Шел искать его учеников и последователей - должны же у него быть ученики и
последователи!
Шел, потому что твердо верил в его правоту и знал, что нет в мире
бога.
Святослав ЛОГИНОВ
МИРАКЛЬ РЯДОВОГО ДНЯ
День начинался обычный - невеликий праздник святого Стефана, и жизнь
шла будним порядком, только маленький Стефан бегал по случаю именин в
новой, специально для того сшитой рубахе, да Ханна торопилась дошить штаны
Якову. Это тоже был подарок имениннику: старые яковы штаны должны были
отойти Базилю, и тогда базилевы порты, из которых он напрочь вырос, станут
первой мужской одежей Стефана. Еще к вечеру готовился пирог. И ничто
поначалу не предвещало чудес, но к полудню явилось знамение. Тяжко ударило
вдруг в безбрежно голубеющем небе, грохнуло, но не трескучим грозовым
раскатом, а словно сам Антихрист хлопнул единожды в ладоши, или лопнул
туго надутый бычий пузырь, да так лопнул, что качнулись деревья, дрогнули
дома, а улежавшиеся за годы бревна стен заскрипели, укладываясь по-новому.
Разом смолкли птицы, зато собаки со всех дворов завыли, скликая беду. И с
треснувшего неба ответно завыло, ровным утекающим звуком.
Малыши, разбредшиеся между сараев, разом кинулись домой, а Лидия -
старшая дочь Атанаса, оставила колыбель с новорожденным братом и метнулась
зачем-то собирать развешенное после стирки белье. Ханна, кинув рукоделье,
плеснула воды в открытый дворовый очаг, на котором кипела к ужину
похлебка, и принялась сгонять во двор домашнюю птицу. Других взрослых
возле дома не случилось, так что растерянность и испуг Ханны тут же
передались младшим. Несколько малышей разом заревели, добавляя шуму в
общий переполох. Удаляющийся небесный гул растворился в гомоне, но этого
уже никто не замечал.
- Дети, домой! - надрывно крикнула Ханна, распахивая двери.
Но на пороге, загораживая проход, стоял Матфей - глава семьи: отец,
дед и прадед всех живших на хуторе. По старости дед Матфей уже не выходил
из дому, лишь по горнице ковылял, опираясь на палку, но слово его было
законом и для маленьких, и для бородатых. Ханна остановилась было, но
Матфей, сдвинувшись к косяку, проговорил:
- Детей загоняй, а птицу - обожди.
Сам же, приставив ко лбу ладонь, оглядел чистое небо, дорогу со
спящей пылью, двор. Поймал за плечо Лидию, спешащую с ворохом тряпья,
развернул назад.
- Раскудахтались, - проворчал он, хотя при появлении деда все разом
затихли, даже Стефан и прадедов любимец - малыш Матфей-Матюшка примолкли.
- И огонь залила, - продолжал дед, - а народ с поля вернется, чем кормить
будешь? Страхом твоим? Видишь же - нет ничего.
Ханна вернулась к очагу, наклонилась, отыскивая незагашенные угли.
Дед Матфей медленно спустился с крыльца, уселся на завалинке, окидывая
сторожким, не потускневшим с годами взглядом дальние и ближние
окрестности, потому что хоть и отчитал молодуху за переполох, но сам был
неспокоен.
Матфеев хутор казался невелик - два дома, глядящие в утоптанный
переулок, амбар да общий крытый двор. В двух домах жили давно уже
седобородые матфеевы сыновья. Петер и Томас сами имели и детей, и внуков,
но, послушные родительской воле, делиться не смели и жили хотя и в разных
домах, но одним хозяйством. Перед домами бугрился обведенный плетнем
огород, а со стороны двора лежал широкий загон, сейчас отворенный,
поскольку скотину угнали на пастбище. Стадо у Матфея было немаленькое, и
земли нарезано с достатком. Жил хутор крепче иных усадеб и известен был и
в городе, и среди дворянства. Ленную долю Матфей платил монастырю, под
который сам когда-то пошел, понимая, что святые отцы хозяйствуют с умом и
попусту мужиков бездолить не станут. В обители тоже привечали нелицемерно
богомольную семью, каких немного было среди народа недавно перекрещенного
в истинную веру и склонного к отступничеству и еретическим соблазнам.
С таким покровительством можно было жить спокойно, ничего не боясь,
кроме мора и турецкого нашествия, но потому и прожил Матфей жизнь в
достатке, что никогда не ленился поберечься лишний раз.
За домами послышался суматошный крик, хлопанье кнута; перекрывая
возникший овечий разнобой, густо замычала корова. Матфей, гневно стукнув
посохом в землю, распрямился. Стадо идет. Ну куда они, среди бела дня?
Чего испугался Кристиан? Грома небесного? Так тот давно замолк, да и
Кристиан не тот парень, чтобы бояться знамений. А коли серьезная беда:
набег или что еще, то уходить надо в лес, в болото, где всадник на тяжелом
коне вмиг увязнет.
Матфей встал и, кляня больные ноги, зашаркал по проулку. Из-за двора
выбежал Кристиан - Томасов последыш. Было ему восемнадцать лет, а он все
еще гулял в парнях, поскольку ни отец, ни дед не могли подыскать ему среди
соседских невест достойную пару.
- Дед! - закричал он, - смотри, что там!
Матфей дотащился до угла, откуда ожидал увидеть выгон, реку и дальний
заболоченный лес. Замер, не веря глазам, дрожащей рукой наложил на лоб
крест. Позади ахнула подбежавшая Ханна.
Нет, и пастбище, и лес были на месте, но за рекой, где расстилались
монастырские луга, теперь поднимались к небесам светлые башни невиданного
и попросту невозможного города. Весь город, казалось, состоял из одних
башен, любая из которых вздымалась выше соборной колокольни. Что там было
еще, Матфей не мог разглядеть, видел лишь мост через реку и дорогу,
которой прежде тоже не было. По дороге в сторону города, обгоняя друг
друга, мчались мертво-сверкающие чудища. Эта неодушевленная армада,
несущаяся по его земле, напугала старика сильнее всего. Крик Ханны привел
его в себя.
- Детей - в подпол, - распорядился Матфей, - и сама с ними запрись. А
ты скотину гони к болоту, только кружным путем, подальше от этих... И
Лидию в поле пошли, за отцом.
Звать, впрочем, никого не пришлось. Послышался стук копыт, в проулок
влетел сидящий охлюпкой Атанас - старший из матфеевых внуков.
- Ханна! - закричал он. - Ховай детей и пожитки! Светопреставление
началось!
Хвойный Бор считался лучшим местом отдыха, так что детей в группе у
Гелии всегда было много. Случались дни, когда Гелия оставалась одна с
пятнадцатью детьми, что вообще-то не разрешалось, но Гелия не могла
отказать родителям, особенно тем, чьих малышей она знала давно. Дети же
никогда не были ей в тягость. Но сейчас по лужайке перед коттеджем бегало
ровно двенадцать детей: Жанна, Тата, Ирэн, две Марии (одна - Маша, другая
- Мари), Юлия, Борис, требующий, чтобы его звали Бобом, и Робин,
настаивающий на том же имени, белокурый Костик, темноволосый Чен, задира
Максим и новенькая девочка с редкостным именем Пламена.
Час после полдника был самым легким в течении всего дня. Дети
выходили гулять и играли друг с другом, а Гелия делала вид, что ее здесь
нет. Но при этом зорко присматривалась к играм. На самом-то деле не так
много родителей бывают настолько заняты, чтобы отдавать своих детей в
чужие руки, и приходиться быть на высоте, чтобы тебя упрашивали взять
ребенка. Гелии недавно исполнилось двадцать лет, но ее группа, входившая в
свободную педагогическую сеть, была уже известна. Гелия соглашалась побыть
с малышом два-три часа, пока мама управится с неотложными делами, брала
детей и на неделю. А чтобы в этой ситуации дело обходилось без слез и без
зависти (неважно: к уходящим или к остающимся), детей надо знать - каждого
по отдельности и особенно всех вместе, потому что вместе это совсем другие
дети.
Вот сейчас Максим начнет знакомиться с новенькой. Пока они были на
глазах у всех, ему это казалось неудобным. Но ведь он и сейчас не один.
Чен, хоть ему и нет дела до девочек, топчется поблизости, да и сама
Пламена, кажется, умеет защитить себя от любителей знакомств. Придется
вмешиваться, и лучше всего это сделает Тата. Она и постарше и поспокойнее.
- Таточка, отнеси, пожалуйста, Пламенке мячик, а то у нее ничего нет.
Тата взяла мячик, но в этот момент воздух лопнул пронизывающим
сверхзвуковым хлопком. Акустический удар ощутимо толкнул в грудь,
качнулись сосны, кто-то из детей упал, неслышно заплакав. Гелия вскочила,
задрав голову, пытаясь увидеть в небе белый инверсионный след нарушителя.
- Кто посмел?! Летать в небе в атмосфере на скорости! - потом, махнув
рукой - нарушителя все равно найдут и накажут - бросилась успокаивать
детей. И остановилась, словно второй удар, сильнее первого, обрушился на
нее.
Поляна неузнаваемо изменилась. Там, где минуту назад не было ничего,
кроме ухоженного газона и пятен сухой хвойной подстилки под редкими
соснами, теперь поднимались кусты, переплетенные высокой, по грудь,
травой. Макушки разбежавшихся детей были почти не видны среди скрещенных
стеблей. Слава богу, судя по возгласам, с детьми было все в порядке,
случившееся они восприняли как новую интересную игру.
- Ребята, бежим на крыльцо! - крикнула Гелия. - Отсюда все лучше
видно!
Должно быть, голос подвел ее, потому что дети появились на крыльце
сразу и непривычно серьезные. А Пламена по дороге сердито пнула вылезшую
на самые ступени ракиту, и Гелия увидела, как кулачок девочки прошел
сквозь кривой ствол.
Так это голограмма! - вместе с успокоением Гелия ощутила азартную
злость. - Ну она покажет этим шутникам, когда доберется до них! Она их
отучит и от быстрой езды, и от оптических эффектов. А пока используем
