были слова. Но у меня не было слов, потому что они говорили на городском
языке, и каким-то образом я мог понимать, но не мог говорить на нем.
Потом она низко наклонилась, женщина с лицом оленя, которая была уже
не Демиздор, и пробороздила мое лицо своими ногтями.
- Будь счастлив, о король, - прошептала она. - Тебя ждет теплый прием
в Эшкореке Арноре.
КНИГА ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЖЕЛТЫЙ ГОРОД
1
У Демиздор были родственники среди воинов-эшкирян; она никогда не
рассказывала мне о них, а я не думал об этом. Казалось, ее прежняя жизнь
умерла для нее, когда она вошла в мою. В этом была моя слепота и ее тоже,
за которого нам обоим предстояло заплатить тяжелую плату.
У ее матери, любовницы золотой маски, была сестра, а у сестры - два
сына, двоюродные братья Демиздор, тоже серебряного ранга. Гордые и ревниво
относящиеся к тому многому или малому, чем владели.
Налет на весеннее собрание дагкта за рабами был безрассудной выходкой
- пари между принцами, так они развлекались в городах, играя на жизнь и
свободу людей. Отряд в восемьдесят масколицых отправился в приключение, и,
имея с собой пушку, они не ожидали встретить никаких препятствий, как оно
и было для начала. Захватив рабов, они остановились лагерем в разрушенной
крепости, но восемнадцать человек поскакали домой в Эшкорек налегке, чтобы
сообщить об успехе. Когда же основные силы вскоре не появились, несколько
человек вернулись назад искать отсутствующих принцев и их солдат. Войдя в
руины, они быстро нашли все, что я и воины дагкта - а после нас вороны и
лисицы - оставили от их отряда. Поднялся шум. Это было неслыханно, чтобы
отбросы мира, недостойный прах племен, совладали с золотыми и серебряными
лордами и скормили их пожирателям падали.
Наконец, они сформировали отряд мстителей, и в этом отряде были
двоюродные братья Демиздор. То, что высокородная дама из их семьи должна
стать шлюхой крарла, привело их в состояние бешеной ярости.
На достижение цели у них ушло почти все лето. Они пошли на большие
для себя унижения, чтобы выполнить свою задачу, путешествуя иногда как
простые смертные среди торговцев моуи, которые были такие же светловолосые
и всегда держались близко к ним, как ножны к мечу. Передвигаясь таким
образом с места на место, они в конце концов узнали миф, который, как и
все басни, вырос из маленького зернышка истины. Согласно этому мифу один
воин в одиночку взял форт-лагерь с поработителями из Эшкира. Он убил их
всех, оставив без захоронения, и увез городскую женщину в качестве своей
девки. Воин, конечно, был черноволосый, без татуировки, единственный среди
красных племен. Когда я узнал об этом мифе, я вспомнил, как Мока болтала
торговцам моуи о своем красивом муже и его новой льноволосой рабыне-жене.
В группе моуи не было эшкирян, но постепенно слух прошел по желтым крарлам
и достиг нужных ушей.
В довершение всего, еще одна характеристика добавилась к моему
образу, и я вполне подошел для их мести. Какой-то краснокожий где-то
рассказал о бое в руинах, упомянув странное имя, которое горожане
выкрикивали, подставляя себя под мой нож. Моуи подхватили эту болтовню, а
скорее эшкиряне слышали ее сами. Они, конечно, знали это имя, и оно не
было странным для них. При свете дня, да к тому же разочарованные в своих
богах, они никогда не считали меня восставшим из мертвых
богом-волшебником, как решили убитые в крепости.
Еще прежде, чем я узнал о своем происхождении, они по-своему
вычислили его. Они решили, что черноволосый мужчина был бастардом Вазкора,
незаконным ребенком от какой-нибудь племенной козы, сделанным им в
последние месяцы его жизни.
Они ненавидели Вазкора. Мне предстояло узнать, как сильно они
ненавидели его.
Эшкорек первым из всех городов развалился с его падением. Он потянул
его за собой, тень его честолюбивых замыслов придавила город. Он был до
сих пор битком набит его символами, чтобы эшкиряне не забывали. Даже
серебряные маски-черепа были когда-то знаком собственной гвардии Вазкора.
Они не могли добраться до мертвеца; он обманул их, умирая. Но у них
был я, заместитель моего отца, заключенный в шкуру человекообразного
варвара.
Я могу воспроизвести ту часть истории, что касается Демиздор так, как
она рассказала мне позже, в последний час, который мы провели вместе.
Пока я присутствовал на совете дагкта, Демиздор была одна в крарле. В
таких случаях скука была ее врагом; презирая женскую работу, не имея под
рукой книг, музыки или игр людей ее круга, она целыми днями спала, чтобы
они поскорее пролетели, или брала черного коня и отправлялась кататься
верхом. Занятый своим делом, я не задумывался о том, что ей может быть
страшно одной в муравейнике, который плохо к ней относился. Конечно, она
никогда не подавала виду ни передо мной, ни перед ними, я полагаю. Воины
насмехались над ее ездой на коне, но она была лучшей наездницей, чем они.
Женщины ворчали и глазели, но ни одна не осмеливалась навредить ей теперь,
когда она была женой сына вождя. Другие мои две жены, Мока и Асуа, не
любили Чулу. Они прислуживали ее преемнице как служанки, так же, как они
ухаживали за моей одеждой и военной добычей. Вышивание моих рубашек и
расчесывание волос Демиздор одинаково были их заботами. Однако они
хихикали под вуалью над ее манерами или смотрели, разинув рты. Она была
редкостная и изысканная, как разноцветная поющая птичка, которую я привез
из похода.
Два дня Демиздор поневоле терпела это. На третий день она ждала меня
домой. Может быть, до нее дошел слух о родах Тафры; конечно, она потом
слышала, что я предпочел пойти к Тафре, а не к ней. День прошел, солнце
село. Она, разумеется, услышала траурные причитания женщин. Без сомнения,
она спросила у Моки, и Мока объяснила ей, что это: Тафра умерла. Наверняка
Демиздор ждала меня после этого, боясь, возможно, за меня. Но я все не
возвращался в свою палатку.
Последним известием обо мне была невнятная болтовня об убийстве
Эттука и моем колдовстве, и о том, как Сил померился силой со мной и
победил меня, так что теперь я лежу связанный и полумертвый на холме.
Тогда она поняла, что действительно осталась одна.
И как уже однажды было, ей показалось, что мир сошел с ума. Она,
должно быть, засомневалась в том, что правильно понимает речь крарла.
Готовая бежать искать меня, она была также готова скрыться. У нее
была лошадь; она могла рискнуть на опасное долгое путешествие на запад.
Однако, подобно многим женщинам, она была озабочена судьбой своего
мужчины. Поэтому медлила.
Асуа кричала от страха, спрашивая богов, что станется с домом Тувека.
Мока пыталась уговорить ее успокоиться, зная, что шум скорее навлечет
беду, чем молчание. Но младенцы громко плакали, и собаки, подхватив страх,
как заразную болезнь, подняли свой собственный гвалт.
В полночь пришли мужчины. Они поместили Моку и Асуа вместе, и
началась перебранка относительно того, надо ли убивать крошечных сыновей и
дочерей, поскольку в них зло семени их папочки. Однако воины скоро
потеряли интерес к этим мерам предосторожности, гораздо больше
заинтересовавшись военными трофеями, которые я накопил. Сундуки были
опрокинуты и перерыты, пиво выкачано, огрызающиеся собаки оттащены и пара
из них зарезана, лошади выпущены из стойла, оседланы, и началась их
безумная обкатка, как на рынке. Когда колдун надежно утихомирен, любая его
собственность - разрешенная добыча.
Вскоре четверо из них ворвались в мою семейную палатку и нашли
Демиздор.
Четверо ухмыльнулись и произнесли слова, которые мужчины говорят в
такой момент. Один из ник был Урм Кривая Нога, испытывавший ненавистную
зависть ко мне. Он не задумываясь двинулся к ней, потому что она ждала там
в ледяном оцепенении. Я мог бы предупредить его о ее трюках, если бы был
там и был его другом. Она ударила Урма ножом в горло, умным, быстрым
ударом, но она никогда раньше не убивала человека. Она захватила его
врасплох, но и себя тоже. Пока она стояла, выпустив оружие, парализованная
тем, что сделала, остальные трое кинулись на нее, и им не трудно было
справиться с ней.
Они изнасиловали ее и принялись бы снова, потому что были сильны в ту
ночь, но Сил созвал воинов на совет крарла. Узнав об этом, они привязали
ее к стояку палатки и приколотили веревку вокруг лодыжек колышками к
земляному полу. Они много смеялись, потому что им понравилось ее общество,
и они планировали получить еще больше. Они вытащили Урма наружу и наспех
зарыли в землю, как поступают с женщинами, потому что он был хромой и к
тому же был заколот женщиной.
Эттук лежал в раскрашенной палатке, холодный, как протухшее мясо.
Когда они складывали для него погребальный костер, они убили его собак и
лошадей, которые должны были сопровождать его в Черное Место, и говорили,
что Демиздор надо задушить и послать для услаждений вождя в Черном Месте.
Так прошла первая ночь.
На следующий день провидец был занят телом Эттука, раскрашивая его
для погребения, выродки Эттука одевали его, полные надежд, с блестящими
глазами, поскольку я сошел с дистанции, а дочь Сила заплетала его бороду.
Воины тем временем стояли вокруг палатки в траурном карауле, хотя
время от времени кто-нибудь из них отправлялся проведать меня на холме или
Демиздор в моей палатке. Неизбежные перерывы между этими визитами очевидно
спасли мою и ее жизнь.
Совершенно ясно, что происходило в ее голове, пока она лежала там в
моей палатке. Каждый из мужчин, использовавших ее, представлялся ей
какой-то гранью меня, и она винила меня - что я оставил ее на них и что я
вырос из их среды. Она хотела умереть и ждала смерти. Она намеревалась
обхитрить их, если сможет. Постепенно все ее мысли сосредоточились именно
на этом, как освободить руки и украсть нож какого-нибудь воина, пока он
трудится над ней, или как вырвать кинжал, когда они придут, чтобы вывести
ее.
В час едкого заката Сиххарна она услышала крики, когда они тащили
меня с холма на деревянном шесте. Она радовалась моим страданиям, неистово
радовалась, но в то же время холодела, как будто смерть уже пришла.
Поднялся какой-то шум, и ни один вояка больше не пришел ухаживать за
ней. Шум продолжался около часа.
Потом наступила тишина.
Она лежала в этой полной тишине, темнота так залепила глаза, что она
не могла различить даже свои истерзанные ноги или тусклое мерцание
колышков, которые держали связывавшие ее веревки. Внезапно полог палатки
резко поднялся.
Сердце моей жены дрогнуло, и на мгновение она была ослеплена
безумной, слабой, ошибочной надеждой. Когда она снова смогла видеть ясно,
она увидела невероятное: своих людей во входном проеме палатки, один из
которых снял серебряную маску-череп, открыв ей лицо ее родственника,
Орека.
Масколицые, несмотря на угрозу, не сожгли крарл и не убили женщин или
хотя бы нескольких воинов, которые насиловали Демиздор.
По правде говоря, их карательный отряд растерял свои силы за месяцы
поисков и сейчас насчитывал только тридцать человек, у них не было пушки,
и они отдавали себе отчет в том, что другие дагкта стояли лагерем на
соседних склонах к востоку и северу. Кроме того, у них был я, единственный
воин, которому они действительно жаждали отомстить, и они получили назад
свою даму. А для нее, совершенно очевидно, все лица вояк, побывавших в
ней, слились в одно лицо, и это было мое лицо. Я, человек, который силой
забрал ее из ее жизни в свою и тем самым навлек на нее все остальное.
