и его улыбка говорили, что он тоже оценил ее мотивы по-другому.
По тому, как он смотрел на нее, и по его интонации я понял, что он
уже обладал ею. Эго меня даже не царапнуло. Я думал: ты купил холодную
постель, эшкирский принц. Она не будет с тобой такой, какой она была со
мной.
Ее эмалевое лицо было отчужденным, холодным, как утро.
Эрран сказал:
- Демиздор, моя сладость, я должен разочаровать тебя немножко. Я
планирую развести могущественных мальчиков с его помощью. Сегодняшний день
и ночь он будет мягко спать, потому что у него были две очень жесткие
ночи. - При этих словах она ожила и резко повернулась к нему, но он
хлопнул в ладоши, и вошел человек в бронзовой маске. - Отведите моего
гостя в его апартаменты, - сказал Эрран. - Позаботьтесь, чтобы у него было
все, чего он пожелает, за исключением, конечно, серебряной женщины и ключа
от двери.
- Мой повелитель, - вскричала Демиздор. Она раскраснелась, и ее
холодности как не бывало. - И я должна видеть эту мерзость каждый день в
вашем дворце?
- Не приставай, - ответил он. - Возможно, он не пристрастится к
роскоши, твой королевский варвар. Тогда у меня не останется ничего
другого, как послать его вниз. Ты всегда можешь надеяться на это.
И он махнул мне в сторону бронзоволицего.
Не имея выбора, я повиновался и последовал за его солдатом-слугой в
отделанный фресками коридор. Когда мы уходили, я слышал, как он сказал с
улыбкой своим приятным голосом:
- Ну же, Демиздор, это пустяки. Представь, что твое платье было
запачкано, а теперь снова вычищено. Видишь этот золотой кулон? Он
принадлежал моей бабушке, теперь он будет твой. Посмотри на золото и
забудь его, красавица Демиздор. Ты не обязательно совершила глупость,
придя в дом леопарда.
За абрикосовым окном разгоралась заря, когда дверь моей новой тюрьмы
закрылась за мной.
Это было лучшее жилище из тех, которые у меня в последнее время были.
Янтарные стены и янтарные портьеры на двух больших окнах, каждое из
которых было составлено из сотни кусочков хрусталя цвета густой патоки,
вставленных в тяжелую свинцовую раму; восточное окно разбрасывало сейчас
по мраморным плиткам пола фантастически дробящийся узор из пламени и тени.
Бесцельно попробовав дверь, я обследовал эти окна под влиянием своего рода
иронического рефлекса, но не удивился, увидев, что городские улицы лежали
далеко внизу. Даже если бы я мог пробить стекло и раму, прыжок стоил бы
мне позвоночника.
У южной стены было спальное ложе, которое при желании могло вместить
троих. На нем лежало покрывало из густого меха. По комнате было
расставлено несколько узких столов и скамей. Пол был теплым благодаря
усилиям рабов у горячих труб, возможно, это было деликатное напоминание о
наказании, если я нарушу волю моего хозяина. Из большой комнаты дверь вела
в ванную. В ней был причудливый мраморный унитаз, который можно было
смывать при помощи бронзового крана, и медные львиные головы выплевывали
воду в ванну, наполняя ее.
Я недолго пробыл в комнате, когда через неподатливую дверь вошли двое
мужчин в масках из коричневой материи.
Один из них был парикмахер с бритвами и душистой мазью. Он поклонился
мне, что заставило меня с любопытством подумать, к какому рангу отнесли
Тувека-раба, и приступил к бритью с ловкостью и проворством парикмахера
Кортиса накануне. Другой разложил одежду и городское белье.
Когда они ушли, не имея более неотложных дел и приобретя вкус к
эшкирской ванне, я вымылся и оделся. Я оставил черные одежды, которые
получил от проказника Зренна, все за исключением туники, которую он
изрезал на кусочки. Цвет нового платья был охровый, цвет Эррана, еще одно
клеймо, без которого я мог обойтись. Однако он оставил мне золотую цепь и
нефритовый браслет; только черное кольцо исчезло, вероятно было отослано
Кортису в доказательство того, что я захвачен.
Когда я подпоясывал камзол, дверь снова отворилась, и вошла девушка в
атласной маске с подносом. Она поставила его на стол и выпорхнула.
На подносе была бронзовая посуда. Мой хозяин для виду повысил меня в
ранге, в этом не было никакого сомнения. На бронзовых блюдах была простая
еда из хлеба, мяса и осенних фруктов, приличная, но не соответствовавшая
обстановке. Но это не было знаком его снисходительного отношения, а
свидетельствовало о бедности города, которая проявлялась подобно трещинам
в потолке и лепнине и мышиным дырам под драпировкой. Только вино было
царское, прозрачное, как хрусталь, в который оно было налито.
Все это время я пребывал в состоянии забавного возбуждения,
раздражения, нетерпения и в полной растерянности. Я был домашним
любимчиком Эррана, его яростным зверем с сомнительной родословной. Я не
видел никакого средства к спасению, но поклялся, что буду начеку и всегда
наготове, если подвернется случай. Мне не пришло в голову, что за мной
тоже будут пристально наблюдать и готовить мгновенную ловушку.
Однако в вине было снадобье, и вскоре после того, как я выпил его,
пол накренился, и свет в окне погас.
Я пришел в чувство, когда пятеро докторов еще были в моей комнате.
Комната была заполнена их странными причудливыми инструментами. Они
были бронзового ранга и одеты в темную охру Эррана. Они бормотали свои
философские бредни, как престарелые курицы, одна из которых снесла
квадратное яйцо.
Абрикосовое окно все еще ослепляло желтым светом. Сначала это
озадачило меня. Потом я понял, что это противоположное окно, и что заря
давно прошла, и день склонился к закату, пока я лежал, одурманенный на
своем ложе, голый, как младенец, а пятеро желтых куриц производили свой
аналитический осмотр.
Сейчас я не чувствовал ни апатии, ни слабости, а нарастающую бешеную
ярость.
Я сорвался с постели одним прыжком, и пять желтых куриц отступили
передо мной, кудахча.
- Успокойтесь, успокойтесь, - вскричал один. - Мы советники
повелителя Эррана. Мы не причинили вам никакого вреда. Просто осмотрели
ваше тело, чтобы определить источник его чудесного исцеления.
Они, увы, не оставили под рукой никакого хирургического ножа, который
бы я мог схватить.
Я заорал:
- Ну так как, что вы обнаружили? Я колдун? Или, может быть, бог? - Я
думал, что если вызову у них панику, они вылетят из двери, широко
распахнув ее, и я смогу последовать за ними. Потом, вероятно, одетый
только в свою кожу, я рванусь на свободу, без препятствий со стороны
стражи или часового. Наконец я частично образумился, отказался от этого
плана и сел на ложе, после чего врачи собрали свои причиндалы и начали
пробираться к двери. После того как они постучали, дверь открылась, и
лекари удалились.
Потом наступила летаргия, тягучая, как речной ил. Я лег на спину, и
великолепный закат погас в окне. Я был дурак. Собака, которую держат в
богатой будке. И эта реальность сочеталась с навсегда утраченной
наследственностью и ненормальностью, которая заставила меня съежиться,
когда я вспомнил о ней. Сейчас я трезвел, как, должно быть, трезвеют все
пьяницы, припоминая свои способности со страхом и изумлением. В течение
всей жизни я принимал неприемлемое. Но охотники настигли меня. В тот
момент мне казалось, что ничего стоящего я не сделал и не сделаю в своей
жизни, так что лучше мне служить Эррану.
Наконец раздался новый, более нежный шепот занавеса на двери. Я не
поднял головы, чтобы посмотреть, кто прибавился на этот раз к веренице
входящих и выходящих.
- Кто бы вы ни были, - сказал я, - раб-любимчик в убийственном
настроении, и вам лучше уйти.
Раздалась пара тихих вздохов, как будто голубей потревожили на крыше.
Тут я взглянул.
Это были две девушки в последних янтарных отблесках заката, их лица
были открыты, хорошенькие как цветочки, тела их были почти обнаженными под
тонкими платьями, которые казались собранными в складку паутинками. Они на
самом деле не испугались меня, потому что они знали мужчин или думали, что
знают, и их послали услаждать одного из них. Но найдя меня обнаженным и
злым, они повели себя как любая вышколенная шлюха.
Мне хотелось бы выставить их, потому что я пресытился подарками и
тонкостями Эррана, а также подумал уже о его плане воспитать из меня быка.
Однако я сразу почувствовал какое-то мрачное безудержное желание, какое
иногда сопровождает лихорадку.
Видя, что я возбужден - у меня не было средств скрыть его, - они
сразу заскользили к ложу. Одна поцеловала меня в губы, а вторая ласкала
мое тело; потом вторая впилась в мои губы, а первая лежала в моих
объятиях. Это было похоже на то, когда пьешь из двух чашек, и вкус и
аромат меняются с каждым глотком, когда глотки сливаются друг с другом.
Я утолял свой голод и гнев с четверорукой, четвероногой, двуротой
богиней туманного желания, пока окно наливалось краснотой и растворялось в
ночи.
Мой дуэт любовниц оставил меня с восходом солнца. Позже снова пришел
парикмахер со своими баночками и лезвиями. Я посмотрел на бритвы,
аккуратно разложенные и блестящие, и понял, что мне не следует грабить
его. Битва окончилась без единого удара. Пантера снова была благополучно
заперта в своей изящной клетке - если она вообще когда-либо оттуда
выходила.
Эрран посетил меня за час до полудня.
Он осмотрелся; маски на нем не было, он, как всегда улыбался. Указал
на мой нетронутый завтрак.
- Нет аппетита, Вазкор? Мне жаль.
Я сказал:
- Последняя еда, которую я ел здесь, произвела странное действие на
мое пищеварение. Я заснул, и мне приснилось, будто пятеро дряхлых стариков
ощупывают мое тело своими немытыми пальцами. И когда я спросил, что они
задумали, эти самые вероломные старики заявили, что ты, мой повелитель,
прислал их.
Улыбка Эррана стала шире.
- Ты учишься быть изысканным, - сказал он. - Как интересно. Чтобы
построить отточенное предложение, надо сдержать гнев. Я вижу, тебе это
удалось. Однако, заверяю тебя, с этого момента пища будет чистой.
- Я могу обойтись без еды без всякого труда, - сказал я. - Мне всегда
нужно очень мало. Наследие моего волшебника-отца, возможно.
- Возможно. Конечно, ты не совсем человек, мой Вазкор. Хотя человек
настолько, я подозреваю, чтобы наслаждаться другой пищей. Девочки
развлекли тебя?
- Спроси их. У них, несомненно, тоже было твое разрешение мучить
меня.
- Это испытание было скорее для тебя, чтобы ты определился. Видишь
ли, я жду от тебя ответа. Ты хочешь жить со мной по-хорошему или
по-плохому? Соглашайся на мои условия, и ты можешь гулять по моим
владениям, как свободный человек, хотя и с двумя бронзовыми, чтобы
охранять тебя от других принцев Эшкорека, а также чтобы разубедить тебя,
должен признать, в случае, если ты неблагоразумно поддашься порыву
оставить мой двор. Будет пища и прекрасное вино, множество женщин и
мальчики, если у тебя есть к ним склонность, ты будешь укрощать для меня
лошадей, горячих жеребцов долин Эшкорека. Не какая-то заурядная работа для
крепкого солдата племени. У тебя будет бронзовый ранг, но ты будешь есть в
моем зале. Если будешь послушным, можешь подняться до серебряного ранга.
- Тебе не нужен укротитель лошадей, - сказал я.
Он посмотрел на меня.
- Что же мне тогда нужно?
- Заложник в игре за получение власти. - Я дал ему переварить это, а
потом сказал: - Итак, мой повелитель, я твой заложник.
Он оглядел меня своими светлыми проницательными куньими глазами.
- Ты сдался быстрее, чем я надеялся. Я думал, что тебя все-таки
