этого во мне что-то шевельнулось, так как я поняла, что они у меня в
руках. Я стояла совершенно неподвижно в своем черно-белом платье, держа в
руках медные предметы, а потом пошла между ними к богу. И засмеялась,
обращаясь к богу, когда шла к нему. _Т_ы_ - _ч_т_о _т_ы _т_а_к_о_е_? И он
мне не ответил, ибо здесь властвовал жрец, а не бог, бедный пустой камень.
С легким лязгом я расставила перед ним медную утварь. Насыпав в
круглую чашу на треноге порошок ладана, я воскурила его, сунув вощеный
фитиль в уже горевший в жаровне огонь. Повалил дым, голубой и насыщенный.
Я подняла руки, словно в молитве, и услышала позади ответное бормотание.
Затем я бросила сушеные зерна, красные, коричневые и черные, и изучила
образованный ими на каменном выступе перед Сиббосом узор. Дело здесь не в
мистике. Просто видишь то, что считаешь разумным увидеть, или же
истолковываешь увиденное так, чтобы значение получалось именно такое,
какое тебе хочется. Я различила извилистую фигуру, красную среди черного,
черную фигуру, довольно похожую на собаку, и изогнутую дугой фигуру, тоже
черную. Поэтому я повернулась к ним и истолковала увиденное.
- Дорога, волк и арочный вход. Сиббос велит вам идти дальше, по
дороге к горному туннелю, не страшась ни волков, ни снега.
Уасти объяснила мне, что так будет лучше всего - оттепель не всегда
бывает добра или пунктуальна, и предложение Герета могло оказаться
опасней, чем прорыв через снега. Но если бы дело обстояло иначе, я вполне
могла бы сказать, что волк преграждал нам дорогу, указывая, что нам
следует оставаться в укрытии пещеры - увиденного мной арочного входа.
Вслед за тем подошли Оролл, Герет и несколько других, и я дала
каждому из них по маленькому закрытому медному сосуду. Герет беспокойно
посмотрел на меня, но сосудик взял и ничего не сказал, однако глаза у него
часто вспыхивали. Я подняла щипцами чашу с ладаном и высыпала содержимое к
их ногам. А затем коснулась каждого сосуда, одного за другим. И каждый
державший сосуд открыл его и извлек то, что находилось внутри. Каждый
предмет - очень маленький, но символ, и считается, что их значение следует
читать в порядке, в котором они извлекаются. Сперва появился красный
глиняный диск, символизирующий солнце, а после этого черный деревянный
прямоугольник, означающий неудачу. После них белая бусина, символизирующая
снег, зеленая бусина, обозначавшая теплую погоду, желтый овал удачи и
голубой круг, внутри которого вырезан еще один круг, означающий, что бог
доволен.
Сосудов этих всего двадцать с чем-то, и целительница должна принести
их все и раздать наобум - бог, естественно, направит ее руку. Однако, эти
сосуды нетрудно пометить так, чтобы опознавать - крошечная царапина на
меди, ощутимая для чувствительной руки - и все же в этом не было
надобности. Ведь значение-то можно вывернуть, как тебе заблагорассудится.
Сегодня оно было таким: Сиббос говорил нам, что ожидание оттепели - солнца
- приведет к неудаче, поскольку будут сильные снегопады и никакой хорошей
погоды. Удача придет, если мы положимся на помощь Сиббоса и поедем дальше
к туннелю. Было бы так же просто сказать: ждите оттепели, пробиваться
через сугробы - к неудаче. Настанет хорошая погода - и придет удача, и бог
улыбнется нам.
Тем не менее, истолкование целительницы является окончательным.
Оролл и другие, хотевшие двигаться дальше, хмыкнули и кивнули.
Прочие, похоже, помрачнели. Выступить посмел только Герет.
- Я не согласен с таким прочтением. Его должна была провести Уасти.
Эта девушка - не настоящая вещунья. Я не доверяю ее суждению.
В пещере воцарилась напряженная тишина. Лишь потрескивали поленья в
кострах.
- Ты споришь со своим богом, Герет? - спросила я.
- Не с богом, а с тобой.
Пора уж мне покончить с его смутьянством. Я посмотрела на него, и его
глаза не могли вырваться из прочного плена моих. Все произошло очень
быстро, и я знала, что он в моей власти.
- В таком случае, Герет, - заявила я, - ты гневишь Сиббоса. Поставь
его сосуд, пока он не сжег тебе руку в своей ярости.
Герет почти сразу же заорал и выронил медный кувшинчик. Ладонь у него
покраснела и покрылась волдырями. Раздался крик изумления, несколько
взвизгнув, и началась толкотня, когда стоявшие поодаль пытались выяснить,
что случилось. Я обмакнула пальцы в чашу с водой и брызнула несколько
капель на лицо Герета. Тот сразу очнулся и схватился за свою руку. Оролл
кивнул мне.
- Воистину, Уасти сделала хороший выбор. У тебя есть истинное знание
бога. Глупец, кто сомневается в этом.
Он посторонился, давая мне пройти. Я прошла между расступившимися
передо мной караванщиками и вернулась к фургону.
Я расставила утварь по местам. Уасти сидела в своем кресле совершенно
неподвижно, ее глаза слегка блестели во мраке.
- Сделано, - доложила я.
Она не ответила. И тут я увидала у нее на горле странное
кроваво-красное ожерелье. Испытанный мной ужас был совершенно невыразим.
Мне хотелось кричать и кричать, но я каким-то образом удержала крик в
себе, как рвоту. Мне на миг подумалось, что в фургон забрался дикий зверь,
но никакой зверь не выполнил бы так аккуратно подобной работы. Крови было
много, я уже покрылась ею, в неведении ступая по ней. А потом поднялся
крик, и сперва я подумала, что мой. Но он был чужим. Прислуживавшая Уасти
девица бежала по проходам между фургонами, крича и плача, и рвала на себе
волосы. К ней сбегались мужчины и женщины и бежали с ней обратно к
фургону. Они распахнули пологи, и в нас вонзился свет, в Уасти и в меня.
- Это она! Она! - взвыла девица в истерике от злобы, ярости и ужаса
перед тем, что она сделала. - Взгляните на нее, она покрыта кровью старой!
Кровопийца!
Ее неистовство охватило толпу как пламя сухую траву. Набросились на
меня исключительно женщины. Меня вытащили из фургона, опрокинув ничком, а
затем перевернули на спину. Было ощущение множества рук, пальцев,
вцепившихся мне в волосы и одежду, стискивающихся, впиваясь в мое тело,
сплошной туман лиц, зверских и сосредоточенных. Меня душили и ослепляли
панический страх и шок, и я жала, что вот теперь мне в конце концов
придется умереть. Удары, обрушивающиеся на меня вновь и вновь, соленый
привкус крови во рту от выбитого зуба. Казалось, не имело большого
значения, что они повредят, если мне все равно предстоит умереть - я
хотела только потерять сознание и не чувствовать больше этого.
Но я не могла совершенно отключиться. Где-то за туманом боли я
услышала смутный рев сердитых мужских голосов, а потом пронзительные крики
женщин, и внезапно напавших на меня оттащили и отшвырнули и сторону.
Теперь меня держали сильные, грубые, но помогающие руки. Меня подняли - я
мельком увидела лица, и особенно одно из них, полное красногубое лицо
Герета - и с удивлением обнаружила, что спасли меня именно его люди, а не
подручные Оролла.
Эго был его фургон, богато украшенный и довольно плохо прибранный.
Над головой два светильника, выглядящих зеленовато-золотыми сквозь щелки
моих век, уже распухших к закрывающихся. Я потрогала языком зуб, он
неприятно шатался. И все же я теперь достаточно знала, чтобы понимать -
если я оставлю его в покое, к утру он снова врастет в свое гнездо. Что же
касается моего тела, то платье изодрали в клочья, оставив одни дыры и
разрывы, обнажив одну грудь и ноги. Кожа побагровела от кровоподтеков, а
голова зверски болела от выдранных клочьев волос.
Снаружи фургона я все еще слышала крики и вопли, но они постепенно
стихали.
Я лежала и ждала Герета.
Когда он вошел, я мельком увидела сквозь полог кольцо его людей,
охранявших фургон.
- Ну, - сказал он, посмеиваясь. - Неважное зрелище, совсем неважное.
Здорово они тебя потрепали, женщина-воин. Что теперь сказало бы твое
племя, а? Воин, не сумевший отбиться даже от стайки девчонок.
Я не потрудилась ответить; кроме того, это причинило бы слишком
сильную боль.
Он опустил светильники на цепочках и подкрутил им фитили. Свет
сделался очень тусклым и сумрачным, но я все еще достаточно видела, чтобы
знать, когда он снял с себя плащ и стащил лосины, и направился ко мне с
болтающимся разъяренным мужеством. Он содрал остатки платья, но не тронул
шайрин. Этот субъект нисколько не интересовался лицами. И у него также не
нашлось времени заметить еще что-либо.
Закончив, он откатился в сторону и лежал на спине.
- Эй ты, - сказал он, - степная кобыла. Сообрази наконец, что Герет
объездил тебя. Я знаю, что ты недостаточно сильна, чтобы наброситься на
меня, но на случай, если ты думаешь иначе, снаружи стоят двадцать человек,
и мне стоит только крикнуть.
Я гадала, сколько в этом правды, вспоминая тот первый день и как
подручные усмехались при виде его неловкости. Но, наверное, в этот раз он
лучше подобрал себе охрану.
- Я тебя не изувечу, - сумела произнести я.
Он выругался.
- Ты хоть понимаешь, что они тебя прикончат за убийство старой суки?
И к тому же не самым приятным образом. Женщины очень ценят свою
целительницу. Возможно, мне и удастся спасти твою шкуру - то, что они от
нее оставили. Но я спрашиваю себя, стоит ли. Не знаю, как ты сумела
проделать тот фокус с медью, но мне он совсем не понравился.
Меня клонило в сон. Я научилась укрываться там, где находила укрытие,
и знала теперь, что надо сделать. Уасти научила меня чему-то большему, чем
искусство глаза и руки, которое и так уже дремало во мне, хотя и не
развитое тренировкой. И я не скорбела по Уасти, так как она не нуждалась
ни в жалости, ни в печали даже в смерти. Ее лицо над перерезанным горлом
было спокойным и безмолвным.
И ее месть уже близилась.
4
Я проснулась рано, чувствуя наступление дня без всякой помощи
обоняния или зрения, там, где мы засели как в норе. Пока я изучала себя,
Герет храпел, лежа на спине, в пьяном забытье. Я исцелилась. Только самые
глубокие царапины и порезы оставили слабые розовато-лиловые шрамы, но
прежде чем закончится день, исчезнут и они. Зуб во рту сидел прочно.
Пропали даже прорехи в волосах.
Я взяла стоявший в фургоне Герета кувшин с ледяной водой и обтерлась,
не заботясь о том, какие лужи образовались на его одеялах. Взяв щетку из
свиной щетины, которой он скреб свои жидкие кудри, я расчесала собственные
волосы. Вслед за тем я порылась в его сундуке с одеждой и нашла зеленый
плащ с застежками спереди и отверстиями для рук. Он сидел на мне очень
свободно, но не был чересчур длинным, так как этот вожак караванщиков был
человеком невысоким, приземистым.
Почувствовав себя готовой, я подошла к нему и пнула его в бок.
Он крякнул и проснулся. Глаза его сразу же сосредоточились на мне,
затуманенные, сердитые глаза навыкате.
- Это ты, да? Чего же тебе надо?
- Встань, - велела я. - Пойди скажи караванщикам, что Сиббос требует
правосудия за преступление против целительницы.
Он недоверчиво рассмеялся и перевернулся, приготовившись снова
уснуть. Я взяла кувшин и вылила ему на голову остатки ледяной воды. Он
сразу же вскочил, отплевываясь от воды и ярости. Еще миг, и он поднялся на
ноги, с руганью надвигаясь на меня, с руками, готовыми оставить от меня
мокрое место. Но он смотрел мне в лицо. Я почувствовала, как мои глаза
расширяются, чтобы поглотить Герета и его жалкое маленькое сознание; и он
тут же остановился как вкопанный, с отвисшей челюстью, неподвижным
взглядом и все еще поднятыми руками.
