фининспектор. -- Это на три аршина в землю видно.
-- Не шиш, а дворец, -- послышалось откуда-то сбоку. --
Монумент.
"Какая осведомленность о столице. Для такого захолустья
это не просто гениально, а конгениально!" -- подумал молодой
человек в балахоне, а вслух подзудил:
-- Памятник вождю пролетариата на месте Храма поставят!
Эта фраза усилила страсти. Но молодой человек вместо того,
чтобы окунуться в бурлящий спор, отошел от захмелевших эрудитов
подальше. Он оказался в обществе человека c побитым лицом.
Через минуту из его горла вырвалось невольное удивление:
-- Вы что, на похоронах были? На вас смотреть тошно!
-- Я потерял, гражданин, партийный билет, -- проговорила
побитая физиономия.
-- Тоже мне! Нашли, над чем слезы лить.
Тут молодой человек действительно услышал жалкие
всхлипывания.
-- Да... положение. Вас угораздило лишиться того, что
красит советского человека, -- проникновенно произнес он. -- Я
вас понимаю. -- Молодой человек, как бы открывая свою душу,
распахнул балахон, и добавил: -- Я сегодня добрый и тоже
по-своему несчастный. Конечно, я не мистер Шерлок Холмс, но
кое-что по части мелких хищений смыслю. Применительно, конечно,
к Советской России.
Партиец поднял подбородок и сверкнул глазами.
-- Вы сотрудник ОГПУ?
-- Я что, по-вашему, похож на чекиста? -- вопросом на
вопрос ответил приезжий.
-- Нет, но я... -- замялся побитый, а про себя подумал:
"Значит, жулик".
-- Я не чекист, товарищ потерпевший.
-- Вы, правда, можете мне помочь?
-- Слово "помочь" отсутствует в многотомном словаре Остапа
Бендера. Вы можете называть меня Остапом Ибрагимовичем. Но я,
пожалуй, внесу его в свой словарь: глядя на вас, можно умереть
от сострадания.
-- Я был бы вам очень признателен. Ираклий Давыдович
Суржанский, -- представил себя потерпевший гражданин.
-- Суржанский? Да вас можно сажать только за вашу фамилию!
Об имени и отчестве я вообще молчу... Но это не столь важно.
Где вы последний раз его видели?
-- Кого?
-- Партбилет, конечно. Ираклий Давыдович, соберите ваши
партийные мысли в кулак и держите их там до тех пор, пока я не
прикажу вам разжать его.
-- Да-да! Я все понял, товарищ Бендер. Последний раз
партбилет находился у меня в бумажнике.
Печально вздохнув, партиец Суржанский засунул руку в
карман своего демисезонного пальто, немного порылся в нем,
вынул черный кожаный бумажничек и дрожащей рукой протянул его
Остапу.
-- Вот в этом...
Остап, бубня себе под нос "пальто c кошельком в кармане и
ключ от квартиры, где деньги лежат...", взял бумажник и,
бесцеремонно порывшись в нем, вынул две ржавые булавки, пять
рублей мелочью и двести рублей купюрами. Спрятав деньги в свой
карман, Остап засунул булавки и мелочь назад, искусственно
зевнул и вернул бумажник Суржанскому.
Партиец выразил одной половинкой лица исступление, а
другой огорчение.
-- Вы взяли двести рублей!
-- Таковы расценки сыскной конторы "Бендер без К"!
-- Но...
-- Катастрофически интересно! -- быстро меняя тему
диалога, сказал Остап голосом городового. -- Сразу видно, что
здесь замешаны как раз те самые вилы, которыми пишут по воде!
Поэтому вопросов больше не имею.
И тут же спросил:
-- Вы что же, всегда носите эту вещь c собой?
-- Да, -- отозвался Ираклий Давыдович, еще держа в руке
отощавший кошелек.
-- Так вы работаете в исполкоме? И там тоже бумажник
всегда был при вас?
-- Да, я его из пальто перекладываю в пиджак.
-- Значит не там... Вы кого-нибудь подозреваете в краже?
-- В краже? -- удивился Суржанский.
-- В краже, в краже. А в чем же еще?
-- Неужели вы думаете, что партбилет могли выкрасть?
-- Именно.
-- Но для чего? И кто? Кому это надо? C какой целью?
Может, враги партии?
-- Цели у людей бывают разные. У вас, кроме врагов партии,
есть другие враги?
-- Как вам сказать...
-- Как есть.
-- Один враг, если можно так сказать, появился недавно. Я,
знаете ли, накануне до того злополучного дня был в гостях у
Ключниковых. Они меня сами, сволочи, пригласили. А потом
Александра Станиславовна набила мне морду. Фонарь поставила.
Представляете? Какие же они гады!
-- Ключниковы?
-- Они... Этот нэпман пустил по ветру все мое состояние. Я
имею в виду двадцать тысяч. Сейчас этот гад собирает барыши.
Вот это шинок -- собственность его акционерного общества. А я
только и имею одно право -- выпить здесь кружку пивка.
-- Что вы говорите?! -- c фальшивой ноткой возмущения в
голосе воскликнул Остап. -- Так этим ларьком владеет ваш
Ключников?
-- И не только этим. Под ним практически все питейные
заведения Немешаевска.
-- Это очень хорошо и как раз то, что мне нужно.
Акционерное общество, говорите?
-- Да. "Карт-бланш" называется.
-- Конгениально. "Карт-бланш" и император-кооператор!
Зачем же вы пришли к чете этих "Карт-бланшей"?
-- Они меня сами пригласили, товарищ Бендер, я не мог
отказаться. Я пришел. А они мне морду...
-- То есть, вы получаете удовольствие, делая то, что вам
не нравится? Вы что, идиот?
Ираклий Давыдович не смутился. Он всем туловищем подался
вперед, придвинулся вплотную к Остапу и, приставив губы к его
уху, зашептал:
-- Я знаю, как этот тип стал владельцем "Карт-бланша"...
Ключников, едят его мухи, весь город к рукам прибрал. Весь
город, товарищ Бендер. Это я вам говорю, как ответработник
исполкома. Я ему сам во всем помогал.
-- Понимаю. Получаете взятки. Тесните честных людей.
Награждаете негодяев. -- Остап поднял палец. -- Статья сто
четырнадцатая. До трех лет.
И он изобразил на пальцах небо в клеточку.
-- Не шутите так, товарищ Бендер, -- не отходя от Остапа,
прошептал Суржанский. -- Он очень богат. Очень. Весь город,
стервец, к рукам своим нэпмановским прибрал...
Внутри у Ираклия Давыдовича кипела тайная злоба, а зависть
без жалости терзала его партийное сердце. Остапу даже
показалось, что этот партоша вот-вот лопнет от мести.
-- Хорошо! -- Бендер сурово посмотрел на партийца. -- Но
вернемся от вашей познавательной околесицы к нашему следствию.
Итак, до последней встречи c четой Ключниковых ваше запятнанное
взятками лицо было невредимым?
-- Да, товарищ Бендер. -- Слово "взятками" Ираклий
Давыдович предпочел не оспаривать.
-- И партбилет был на месте?
-- Да, товарищ Бендер.
-- Понятно. И вы не знаете, кто у вас свистнул партийный
билет?
-- Нет. А откуда мне знать? Думаю, потерял где-то. Ведь
так? Так.
-- Вы уже c кем-нибудь беседовали о пропаже?
-- Беседовал? Вам, товарищ Бендер, легко говорить.
Беседовал! Это, извините великодушно, мягко сказано. Беседовал!
Вы видите мое лицо? Следователь ОГПУ со мной побеседовал!
-- Так что же, вас забирали в "гепеу"?
-- Я сам к ним пришел.
-- Сами? Вы это -- серьезно?
-- Вполне.
-- Нет, вы точно -- идиот! Теперь мне совершенно ясно, что
ваша голова до краев наполнена только решениями партактивов.
-- А что мне оставалось делать? Потерять партбилет -- не
шутка вам. Это хуже, чем потерять деньги. Потеря партбилета --
это потеря партийной чести. Это плевок в рабоче-крестьянские
завоевания. Партия этого не прощает. А я, товарищ Бендер,
человек честный!
-- И вас вот так просто отпустили?
-- C тем, чтобы через неделю я вернулся c партбилетом.
Или...
Но Остап не дал ему договорить.
-- Все ясно. Из нашей слезощипательной беседы я почерпнул
три бесповоротных факта. Первое. Я четко знаю виновника вашего
так называемого горя. Второе. Здесь чувствуется неплохая
комбинация. И третье... Вы живете один?
-- Один... Уже восемь лет. Муся, моя супруга, чтоб она
гикнулась, ушла от меня в двадцать третьем...
-- Это хорошо. Я буду жить у вас.
-- Пожалуйста, живите себе на здоровье, -- умоляюще
произнес Суржанский. -- Только найдите мне партбилет. Заклинаю
вас, товарищ Бендер.
-- Конечно найду, -- уверенно пообещал Остап. -- Ваша
книжица теперь для меня стала путеводной звездой. Как говорил
друг моего детства Мишель Буане, начало комбинации есть. Карты
розданы. Игроки расселись. Командовать игрой буду я. Звучит
талантливая фантазия для фортепиано c оркестром. Аплодисментов
не жалеть! Ничего, взойдет солнце и перед нашими воротами! Ну
же, шире шаг! Ведите меня в свой замок, благородный барон в
изгнании!
Глава VII СОННЫЙ ДОМИК ПАРТИЙЦА СУРЖАНСКОГО
Некоторое время спустя две фигуры появились в Студенческом
переулке. Исполкомовский барон в изгнании и его молодой
спаситель подходили, обнявшись, к сонному домику, построенному
из горизонтально уложенных бревен в духе классической колхозной
архитектуры: двускатная крыша, покосившийся фундамент и
расхлябанные наружные ставни.
На глазах Ираклия Давыдовича показались первые за
несколько последних дней лишений счастливые слезы.
-- Я знаю, как этот тип стал владельцем "Карт-бланша", --
прошепелявил он, учтиво открывая дверь.
-- Меня это не интересует, -- сухо промолвил Остап, --
пока не интересует, так будет точнее. Расскажите о состоянии
его сегодняшних дел. В частности, о его связях c исполкомом,
местными деловыми кругами и банком.
-- Деловыми кругами? Вы смеетесь! Дела теперь всюду в
упадке. От старого уже почти ничего не осталось. Ключников --
это и есть "деловые круги" нашего города. Его терпят только
потому, что он напрямую связан c товарищем Канареечкиным.
-- Это кто?
-- Председатель исполкома...
-- И что же?
-- Скоро и "Карт-бланш" сожрут. Читали последние
постановления? Хотя... что я говорю? Вы же...
В домике Суржанского оказалось три комнаты. Вся обстановка
в доме свидетельствовала о том, что его хозяин был холостяком.
На выбеленных известкой стенах висели многочисленные портреты
партийных и государственных деятелей. Дощатый пол был окрашен в
светло-коричневый цвет. Пол был грязный. В первой комнате возле
окна стояли кровать и письменный стол. Вторая комната, которая,
судя по всему, функционировала как спальня или как еще черт
знает что, была меблирована железной кроватью. Постель имела
беспорядочный вид. Дверь в третью комнату оказалась закрытой.
-- А вы, соломенный вдовец, неплохо устроились.
Остап радовался в душе, что ему повезло в этом богом
забытом Немешаевске.
-- А что в той комнате?
-- Это комната моей бывшей супруги, -- поспешно ответил
Суржанский. -- Вам, правда, у меня нравится?
-- Да. Типичное жилье советских партийцев, не обремененных
семейными узами. Для полного комфорта не хватает настенных
часов c кукишем.
-- А почему вас заинтересовал "Карт-бланш" и Ключников,
чтоб его мухи поели?
-- Ираклий Давыдович, пока вопросы задавать буду я! А вы
будете отвечать. Так как именно мне вы обязаны своим будущим
спасением, -- нервно ответил Остап. -- И вообще, долго я тут c
вами пестоваться не намерен. Будете плохо себя вести, -- Бендер
улыбнулся, -- превращу ваш дом в виварий, а подопытным кроликом
назначу вас.
Тут Ираклий Давыдович сжался в комок, вытаращил глаза,
начал ими дергать, после чего поводил взглядом сначала по
комнате, затем по Остапу, и, наконец, понял, что его спаситель
просто пошутил. Изобразив на своем круглом лице светлую улыбку,
партиец нежно проворковал:
-- Да-да-да. Я просто так спрашиваю... чтоб разговор
поддержать. Вы не поймите меня правильно.
