партийной чести! Это плевок в рабоче-крестьянские завоевания.
Партия этого не прощает. И не ждите пощады. Вы плюнули на
рабочий класс. А как можно плевать на рабочий класс, когда
благодаря этому самому рабочему классу от Москвы до Чукотки и
от Остеко-Вогульска до Москвы звучат позывные Коминтерна.
Пролетарский голос звучит по всему миру. А тут и мировая
революция на подходе... Потерять партийный билет! Да как же это
возможно? А? В гражданской войне трудящиеся PСФСP разгромили
войска белогвардейцев и интервентов, а вы спустя десятилетие
заявляете партии, что потеряли партийный билет. Это как же
понимать, товарищ... тьфу, какой вы нам теперь товарищ? --
здесь лекторский запал у Альберта Карловича подошел к концу. --
На! -- капитан выставил подследственному довольно ядреный
кукиш. -- Контра ты -- и все тут! Слухай сюды, фраер
занюханный! -- капитан поманил пальцем. -- Сюды, сказал! Ты что
тут варежку разинул? Ты у меня тут под двадцать восьмым
номером! Понял? Кому, контрик, партийный билет загнал?
Контрик сидел, как вкопанный. Лица на нем давно не было.
-- Я вас спрашиваю, гражданин, -- повторил свой вопрос
Ишаченко. -- Вы кому билет загнали партийный? Вам что, опять
морду бить?
-- Нет, нет. Да, я виноват. Но товарищ... гражданин...
Нельзя же так. Ведь нельзя же ведь так... Вы же помните: тогда
еще снег шел. Ведь так? Так.
-- Ну, пес смердячий, ты меня вывел...
Так и не мог ничего толком сказать ответработник исполкома
Ираклий Давыдович Суржанский. Из его кровоточащих губ, правда,
иногда вырывался привычный для него рефрен, впоследствии
ставший знаменитым: "Ведь так? Так". Но и его жалкое хлюпанье
ровно в час ночи полностью разбилось о придирчивую натуру
капитана Ишаченко. Бил капитан контру долго и больно, вкладывая
в свои удары вековую ненависть пролетария к паразитирующему
классу.
В ту зловещую и туманную ночь, когда начальник
немешаевского ОГПУ, стоя на коленях и простирая вперед руки,
давал очередной обет верности своей супруге Глафире
Афиногеновне, подследственный Суржанский был c миром отпущен
домой. Перед этим, капитан Ишаченко, рассудивший, что c
кондачка решать не надо, а на ловца и зверь бежит, держал
контру за плечи и, прежде чем вытолкнуть из кабинета, взял c
нее клятву: найти где угодно заветную красную книжку и
вернуться в управление через неделю.
И было так: в три часа ночи раскачивающееся тело Ираклия
Давыдовича тяжело двигалось, временами надолго прилипая к
обветшалым постройкам проспекта Диктатуры пролетариата. В
скором времени оно скрылось в тупике Социалистической мечты и
через полчаса вынырнуло из темноты подворотни на Центральную
площадь. Уткнувшись в постамент памятника основоположнику
научного коммунизма, Ираклий Давыдович, наконец, очнулся от
нежнейшего тет-а-тет со следователем Ишаченко, возвел на
бронзового Маркса глаза, полные слез, и пробубнил: "Нелюди!"
Через час партиец доковылял до Студенческого переулка.
Горели окна студенческого общежития немешаевского
техникума. Слышался гитарный перезвон. Студенты
асфальтно-топтального факультета резвились вовсю. Они щипали
гитарные струны и медными голосами затягивали "Песню о ветре"
из репертуара самодеятельного рабочего коллектива "Синяя
блуза":
По-чешски чешет, по-польски плачет,
Казачьим свистом по степи скачет
И строем бьет из московских дверей
От самой тайги до британских морей...
Справа от кровоточащей ссадины, поставленной капитаном
Ишаченко красовался бревенчатый домик c покосившимся
фундаментом и неуклюжими наружными ставнями. Это было жилище
Суржанского. Ираклий Давыдович, помедлив секунду у ворот,
нырнул во двор. Через пять минут он уже спал тяжелым сном
несчастного человека, которому ужасно не повезло в жизни.
Тем временем сквозь сверхмощное студенческое "У-p-p-а!" и
декларативное "Так пусть же Красная сжимает властно..." иногда
было слышно, как стучали плоские кровли, колыхались латаные
крыши домов, раскачивались ветхие заборы. Ветер бился о тротуар
Студенческого переулка, яростно сражался c остроносыми
сосульками, и они, побежденные, c сухим треском падали на
землю.
Ночь, ночь, ночь обволакивала город непроглядной теменью.
Где-то лаяли собаки и пахло кошками. Город мирно спал.
Глава VI ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
В один из весенних дней 1931 года через Немешаевск, точно
по расписанию, проследовал на Москву курьерский поезд. Он
приостановился не более, чем минуту и оставил на платформе
молодого человека лет тридцати -- в морской фуражке c белым
верхом.
Когда солнце выглянуло из-за хромово-серых туч и заиграло
на золоченых куполах пока еще не снесенных церквей, молодой
человек вышел на Центральную площадь и устремил свой взгляд на
одинокий ларек c курьезной вывеской "Пиво-водка". Рядом
кучковались городские почитатели пива и водки.
Ларек обслуживал не только членов профсоюза, но и всех
желающих. Это обстоятельство приятно удивило приезжего, уже
приготовившегося предъявить ручной штучной работы билет члена
профсоюза старгородского Учкпрофсожа. Немного помедлив, он
протянул в окошко несколько монет и, дождавшись долива, получил
массивную стеклянную кружку пенистого солодового напитка.
-- По всей видимости, наркомат внутренней торговли не
жалует это шиковое заведение своими кредитами, -- заключил
молодой человек, сделав небольшой глоток. -- Напиток похож на
мое любимое маджарское алиготэ, но только c привкусом сена.
Бутлегер Тыра в своем медвежьем углу поил меня гораздо лучшим
суррогатом.
Воленс-неволенс, любитель маджарского алиготэ оказался
свидетелем весьма любопытного спора. Захмелевшие
рабочие-ударники, торговцы антиквариатом, работники
немешаевской типографии "Заря социалистической печати",
интеллигент в пенсне и прочие городские активисты чесали свои
языки по поводу предстоящего сноса в Москве Храма Христа
Спасителя.
-- Да вранье все это... -- без особого жара заявил
пройдоха c вытаращенными глазами, косясь на балахон молодого
человека.
-- Храм Спасителя сносить будут. Это же ясно как день, и
понятно, как пень! -- прочувственно воскликнул рабочий-ударник
c красной мордой. -- Это же, товарищи, решенный вопрос.
-- Да поймите же вы, наконец, -- звонко воскликнул
интеллигент в пенсне на вздернутом носу. -- Как же может быть
вопрос решен, когда Храм Христа имеет пирамидальный силуэт и
одинаковостью фасадов роднится c Кремлем, а значит, и c
партией. -- Интеллигент снял пенсне и начал протирать стекла
носовым платком. -- То есть снести его никак не можно. Никак не
можно.
-- А я согласен: снесут, -- вмешался добрый толстяк c
коммивояжерскими баварскими усиками. -- И только эта дурацкая,
как ее там... Александровская церковь останется.
-- И ее, товарищи, снесут, точно вам говорю, кому она
нужна? -- довольно грубо простонала красная морда.
-- А форма и абрис глав, -- не унимался интеллигент. --
Это куда? А компактность объема? Это как? Храм контрастен c
Кремлем! Это что? Только он доминирует над городом и вместе c
Иваном Великим создает главный силуэт столицы республики. Не
снесут! Партия не допустит!
-- И что это вы, гражданин, вечно выражовываетесь в нашем
общесте? Напились -- ведите себя прилично, -- c военной
отчетливостью произнес лупоглазенький гражданин, усики которого
выдавали в нем красноармейца.
-- Я не выражаюсь, а доказываю вам, малограмотным: будет
стоять Спаситель. Будет! Что я могу сделать, если у вас сердца
мохом обросли!
-- Молчал бы ты в тряпочку, вшивый, а то как дам больно!
-- пригрозил лупоглазенький. -- Товарищи, а может это контра?
А?
"Сам ты контра", -- подумал интеллигент, напиваясь своим
пивом.
-- Алкаш-выпивоха, а под интеллигента подстраивается, --
сказал в унисон гавканью подзаборной собаки узколобый тюфяк. --
Недоносок, заткни фонтан!
Эти слова, влетевшие в голову, будто их туда вкрутили
отверткой, непременуемо отразились на лице интеллигента: лицо
посерело. Интеллигент забеспокоился: начал вертеть во рту
палец, грызть ногти.
-- Его надо под холодный душ, -- залихватски сплюнула
красная морда, -- чтобы из него дурман вышел и побольше
нашатыря, чтоб он в себя пришел.
-- Из-за таких вот интеллигешек и говорят, что блестящее
будущее Немешаевска осталось позади! -- проталдычил идиот без
лица, то есть лицо-то у него имелось, но запомнить его было
невозможно, даже прожив c этим идиотом год в одной комнате.
-- А я слышал, что уже приказано снести, -- зевнул и
одновременно окнул заскучавший брюнет c ненатуральным лицом. --
Прессу читать надо. Чего тут спорить?
-- Памятник царю перед храмом снесли, и Спасителя снесут,
-- самодовольно сообщила красная морда. -- Вопрос, товарищи,
решенный.
Интеллигент в пенсе молчал.
-- А что же на его месте? -- c неожиданной суровостью
протянули красные глаза. -- Что?
-- А я вам говорю, что уже и артель "Монолит" создана и
проект готов. "Памятник освобожденному труду" называется, --
отрывисто ответствовала красная морда. -- Этот, как его...
-- Дворец Советов, -- послышалось c соседнего столика.
-- Да, правильно, -- согласилась красная морда. -- Дворец
Советов строить будут.
-- А помните в том году антипасхальные и
антирождественские митинги? А выступления членов Союза
Воинствующих Безбожников? Как вы думаете, для чего все это? --
ничуть не смутившись, хихикнул только что подошедший белобрысый
гражданин. -- Для чего?
-- Точно! -- со смехом воскликнула красная морда,
протягивая белобрысому лопатообразную ладонь. -- Здорово,
Силыч!
-- Для сноса, -- вставил добрый толстяк c баварскими
усиками. -- Не стоит и сомневаться.
-- Значит снесут, -- кукарекнул красноармеец. -- Да и черт
c ним.
-- А я думаю, что вся эта антирелигиозная истерия лишь для
того затеяна этими эсвэбэвцами, чтобы мы c вами здеся вместо
пива сельтерскую c вишневым сиропом глушили, -- неожиданно для
всех прокомментировал мужчина лет сорока c брюхом хлебного
агента. -- Вот тогда и посмеемся.
-- Это почему? -- удивились коммивояжерские усики.
-- Откуда я знаю? Думаю так, -- пожал плечами хлебный
агент.
-- А вы как думаете? -- прохрюкала красная морда,
обращаясь к интеллигенту, собравшемуся уходить.
-- Спросите у Антипина, -- огрызнулся спрошенный, сверкнув
пенсне.
-- А что тут говорить? По газетам известно, что идет
реконструкция Москвы, -- великодушно ответил за очкарика
гражданин средних лет c фараонской бородкой, по всей видимости,
работавший гардеробщиком в "Немправде". -- Сами знаете... Что
было сделано из Тверской? Улица Горького. А из Предтеченского
переулка? Большевистский. Значит, и из Спасителя Дворец Советов
сотворят.
-- А где, я вас спрашиваю, Сухарева башня и Красные
ворота? -- возмутился собутыльник фараонской бородки --
гражданин в очках c фининспекторским личиком. -- Где? В
сортире. Там же и церковь Успения и собор Казанский. Снесли, а
строить ни черта не хотят. Так же и Спасителя снесут, а на его
месте -- шиш! А вы все на свой салтык талдычите: снесут,
снесут. Снесут -- да! А построят -- шиш c перцем!
-- И я говорю, что дворец не построят, -- не унимались
вытаращенные глаза.
-- Шиш там построят, -- закрывая лицо руками, пробубнил
