-- У нас тут старое тихое пролетарское захолустье.
-- А вы свинья! -- вдруг сделал въедливое замечание
придурку в картузе непонятный гражданин.
-- Гришка это сделал! -- прогундосил гражданин вот c таким
лицом: пухленькие щечки, впалые скулы, скошенный подбородок.
-- Отставной козы барабанщик ваш Гришка, -- как всегда,
принципиально воскликнул председатель месткома Генрих
Ричардович. -- Такое ж суметь надо! Да и на что, я вас
спрашиваю, ему снег?
-- Архип Афанасьевич, так в субботу или в пятницу? --
задал приличествующий случаю вопрос пройдоха c вытаращенными
глазами. -- Я что-то в последнее время нашей "Немправде" не
доверяю...
-- В ночь c субботы на воскресенье... -- ответил
потерпевший. -- Лег спать -- снег был, просыпаюсь утром, выхожу
во двор -- нет его. Вот такая вот мать за ногу. Я было думал,
расстаял, смотрю -- лопатой гребли. Все подчистую, товарищи,
стилибонили. И где ж у людей совесть?
-- Вот так дела... -- гримасничая, протянул
рабочий-ударник c красной мордой и, отхлебнув пива, вдруг
брякнул первое, что пришло в голову: -- Буржуи недорезанные это
сделали.
-- Гришка уволок, его работа.
Радий Нифонтович Добрынин, пожарник в отставке, был
другого мнения:
-- Кисейная барышня ваш Гришка!
Мужчина лет сорока, пенсне которого выдавало в нем
интеллигента, помыслил так:
-- Видите ли, в чем дело? Каждому здравомыслящему
горожанину, а немешаевцу тем паче, известно, что наша почва
является дерново-подзолистой, профиль ее состоит из
перегнойного и иллювиального горизонтов. Поэтому для плодородия
перегнойного горизонта, кроме снега, необходим навоз. У вас
навоз в целости, Архип Афанасьевич?
Рабочий-ударник Рудольф Антипин постучал пальцем по
собственному лбу и пригрозил так:
-- Навоз-то в целости! А вам, товарищ, слова не давали!
Хотя сказывают, он пригрозил вот так: "Тебе, лох
занюханный, слова не давали!" Но разве ж можно верить сплетням?
Однако по поводу этой подозрительной личности, Рудика Антипина,
однажды такое шептали, что даже у опытной сплетницы тетки
Агафьи мозги закипели и пришлось ей лечиться в немешаевском
Доме скорби аж до кануна первого пятилетнего плана.
-- А за три дня до этого мне на работе барашка в бумажке
предлагали, взятку то есть, -- моргая глазками, поведал
потерпевший. -- Я отказался. Может, c этим как-нибудь связано?
А, товарищи?
-- Кто предлагал? -- вскидывая подбородок и c умилением
щуря нос, спросил толстяк c баварскими усиками.
-- Приезжий какой-то.
-- Нет, снег слямзил наш, немешаевский, -- изнесли в
толпе.
-- Гришка это сделал.
-- Вот заладил! Гришка, да Гришка! -- прошипел
лупоглазенький гражданин. -- Говорят ему: алиба у Гришки. Его
Устин, сторож "Немпищторга", зрил. Всю ночь горькую они пили!
-- Как же мне теперь без снега, товарищи? -- просительно
воскликнул потерпевший Глобов. -- Я теперь, выходит, без овоща
останусь?..
-- Может, еще выпадет, -- успокоил толстяк c усиками.
-- А вы когда наметили копку?
-- Не выпадет, лето на носу, -- поднимая указательный
палец вверх, словно собираясь проповедовать, произнес средних
лет гражданин c фараонской бородкой.
-- Точно -- не выпадет! -- промямлил собутыльник
фараонской бородки -- гражданин в очках c фининспекторским
личиком.
-- Гришка это сделал...
-- Вот лоханутый! -- интеллигентно отозвались рядом. --
Вам же цыркнули: у Гришки алиби. Не понимаете? Алиби!
-- Вся почва к лету пересохнет, -- слезно пробубнил
потерпевший и вдруг крикнул c детским отчаяньем: -- Да и вилы я
еще не купил! Где же у людей совесть?!
-- Вилы готовят летом, а грабли зимой.
-- Заткнись, вшивый! -- грозно заметил рабочий-ударник
Рудольф Антипин, словно пытаясь сказать: "Молчи, пистон. Ты еще
на авто "би-би" говорил, когда я за рулем ездил".
-- Действительно, гражданин, что это вы тут по верху
плаваете, за вершки хватаясь? -- в один голос бухнули бывшие
хозяева частного ресторанчика Виктор и Анна Прищепа. -- Нашли
время верхоглядничать!
-- Я не верхоглядничаю!
-- Конечно не верхоглядничаете! -- заблекотали два
Сереги-лесника в фуражках c золотым зигзагом на околыше. -- Вы
дребеденничаете! Белибердой нас поливаете!
-- Буффонит он, -- захихикал от удовольствия бывший крупье
Андрей Мирошниченко. -- У нас в казино таких огурчиков без ножа
резали!
Интеллигент посмотрел на всех бычком.
-- Давайте все же разберемся, граждане! -- c отчаяньем
махнул рукой потерпевший. -- Ведь у меня снег украли! А вы тут
лясы точите!
-- И все равно я скажу и отвечу всем. Слышите? Всем! -- не
выдержал интеллигент. -- Навоз, товарищи, важнее снега... Эх
вы, неграмотные!
-- Кто же спер снег? Вот в чем вопрос...
Таким макаром беседа продолжалась еще долго, пока,
наконец, как-то само собой не выяснилось, что снег похитила,
пробравшись сквозь заградительный ряд, подозрительной
наружности бабка Гликерия из близлежащей деревни Варваровки. А
нужен он ей был по надобности хозяйственной, для огорода, землю
орошать, значит. А почему скрала именно у Аввакумова? Так дом
его на окраине стоял, чего ж зря куда-то тащиться? Да и не
крала она вовсе снег этот, а лопатой его, да и в телегу-то свою
покидала, и увезла восвояси, в деревню к себе, стало быть. На
кой черт, граждане-товарищи, ей красть? Взяла она! Жлобы, а
косят под порядочных граждан!..
Граждане Немешаевска мало чем отличались от жителей любого
другого населенного пункта молодой советской республики. Еще
оставшаяся на свободе интеллигенция, как правило, старалась не
упускать последних известий о новых трудовых свершениях на
великих стройках первой пятилетки. Кустари-одиночки искали
случайных клиентов. Алкоголики просили у своих собутыльников
взаймы "до первой же получки". Партийные и другие совработники
решительно выступали на различных митингах и собраниях, убивая
меткими лозунгами повсюду притаившихся контрреволюционных
гадюк. Просто люди жили беспокойной жизнью, опасаясь, что
наступят еще более худшие времена.
И только Петр Тимофеевич Ключников был далек от всего
этого. Петр Тимофеевич не любил собраний, жил припеваючи, хотя
точно знал, что суровые времена уже не за горами, и никогда не
брал взаймы, так как сам давал. Гражданин Ключников был простым
беспартийным советским нэпманом. Он представлял в городе
частновладельческий сектор акционерным обществом "Карт-бланш".
Обществу принадлежали несколько продовольственных лавок,
небольшая кофейня на улице Дворовского и приносивший неплохие
барыши шинок "Пиво-водка" на Центральной площади. В свои
тридцать семь c хвостиком брюнетистый Петр Тимофеевич выглядел
полулысым. На его румяном лице кое-где уже обозначились тонкие
линии морщин. Глаза были всегда опрокинуты внутрь, а ямочка на
подбородке продолжала привлекать внимание дам.
Рано утром, когда первые петухи еще не успели приступить к
исполнению традиционных концертов, шинкарь Ключников страстно
умывался, стряхивал воду c рук, отшлифовывал зубы щеткой
фабрики "Мосщетсоцзуб", вытирался утиральником, опрокидывал в
свой растущий животик кусок холодной курицы или телятины,
сдобную булку и чай, потом делал легкие дыхательные упражнения
по системе индийских йогов и, как угорелый, мчался в свою
контору. В конторе в такую рань он никого не заставал. Брови
Петра Тимофеевича хмурились необычайно, но он садился в свое
высокое конторское кресло, закатывал рукава ситцевой рубашки,
пододвигал к себе счеты c пальмовыми косточками и, пыхтя от
удовольствия, принимался за работу. Смысл ее состоял в том, что
необходимо было свести вчерашний дебет c сегодняшним,
"гипотезным", как он выражался, кредитом. Работал он c огромным
терпением и до тех пор, пока "гипотезный" кредит наконец, не
появлялся в лице одного из служащих c денежным переводом в
трепещущих руках.
В характере Петра Тимофеевича была одна любопытная черта:
ему нравилось читать газеты. Ни к каким течениям, направлениям,
блокам он, конечно же, себя не причислял, но за колебаниями
генеральной линии партии следил зорко, считал себя на
незатейливом политическом поприще докой и убедительным
прорицателем. В свое время дока действительно вычислил, что как
только товарищ Каменев выступит на XIV съезде партии c докладом
о насущных проблемах народного хозяйства, ВСНХ введет
коммерческий кредит. Как убедительный прорицатель, Ключников
был первый в Немешаевске, кто выяснил, что оптимальный вариант
первого пятилетнего плана на самом деле был максимальным. Это
открытие почему-то вспыхнуло в его мозговых извилинах сразу же
после прочтения брошюры московских литгениев Ильинкова и
Панферова "Котлован победы". Слезы смеха ползли по лицам коллег
товарища Ключникова, когда он c шизофреническим блеском в
глазах доказывал им, что 1930 год будет годом мяса и, когда в
мае, действительно, началось поголовное истребление коров,
быков и тому подобного скота, те же коллеги от досады грызли
свои ногти...
Однако в год великого перелома у Петра Тимофеевича
политическое прорицательство сменилось обыкновенным
человеческим страхом, и поэтому он уже никому ничего не
доказывал и не рассказывал. Прочитав в "Немешаевской правде"
статью о Магнитке и Кузнецке, он неожиданно для себя понял, что
теперь страна будет жаждать не только чугуна и лозунгов
сталелитейного типа "Домну -- в срок!", но и политических
спектаклей c заключительными актами более яркими, чем
избавление партии от "уклонов", а народа от
инженеров-вредителей -- шахтинских и "промпартийных". C января
1931 года беспартийный дока по части политики не стал доверять
даже самому себе: "Повяжут, скуют и куда подальше отправят!" --
горестно шептал он и полагался на здравый ум -- если дела не
ладились, и на холодный рассудок -- если они вовсе не клеились.
Глава III ЯБЛОКО РАЗДОРА
В тот самый вторник, когда в Москве товарищ Лиходеев
сделал доклад "О борьбе c искривлениями позвоночников при
строительстве социализма", когда на остров Соловецкий, воплощая
в жизнь лозунг: "Соловки -- рабочим и крестьянам!" прибыла еще
одна группа граждан, когда в Кузнецке сидевшие под старой
телегой рабочие шептали: "Здесь будет город-сад!..", а в
деревне Варваровке от бабки Гликерии ушла в колхоз последняя
курица, Петр Тимофеевич Ключников окончательно поссорился со
своим близким другом, необыкновенным взяточником и
ответработником исполкома Ираклием Давыдовичем Суржанским.
Произошло это так быстро и так нелепо, что Петр Тимофеевич
надолго лишился всяческого аппетита, что c ним случалось весьма
редко, пожалуй, только по красным дням календаря. Ссора эта
строилась давно, и первый камень в строительство, как считал
Ключников, заложил Ираклий Давыдович. Противоположного мнения
был коммунист c большим стажем товарищ Суржанский.
В тот злополучный день бывшая пепиньерка Александра
Станиславовна, дражайшая половина Петра Тимофеевича,
благородная женщина в теле, но не совсем толстая, одним словом,
толстушечка, приготовила макароны по-флотски.
Макароны супруги решили съесть за ужином, на который был
приглашен партиец Суржанский.
Дубовый стол Ключниковых, стоявший в столовой их
пятикомнатной квартиры, пленял своей скромной нэпмановской
сервировкой. Он был покрыт скатертью из голландского полотна,
