Красной площади. "Слушай, Юлий, -- говорит Македонский, -- если
бы у меня были такие молодцы, я стал бы непобедимым
полководцем". -- "Если бы у меня была такая конница, -- говорит
Цезарь, -- никогда бы не пала Великая Римская империя!" -- "Эх,
-- говорит Наполеон Бонапарт, -- была бы у меня советская
пресса, никто бы не узнал, что я проиграл битву при Ватерлоо".
Все засмеялись, громче всех закатывался лошадиноподобный
Шашкин.
Поезд бежал по Подмосковью. Уже остались позади
Никольское, Салтыковка, Железноводск. Такты колес были
длинными, веселыми.
-- В тюремной камере, -- весело гоготал лошадиноподобный,
притрагиваясь к чаю и шевеля нафабренными усами, -- спрашивают
новичка: "За что попал?" -- "За браконьерство". -- "Сколько
влепили?" -- "Десять лет". -- "Ты что, мужик, -- удивляется
шара, -- кто ж за это дает десятку?" -- "Да рыбу я глушил, --
объясняет тот, -- закинул динамит, а он как шарахнет! Всплыло
три леща и двенадцать водолазов".
Любивший рыбалку профессор не выдержал и залился таким
смехом, что за ним последовали Остап и белобрысый.
Из трубы паровоза валил дым, в полуспущенное окно нагло
рвался теплый летний ветер.
-- Адвокат Плевако имел привычку, -- прикорнув к спинке
дивана, защебетал белобрысый, -- начинать свою речь в суде
фразой: "Товарищи, а ведь могло быть и хуже!" И какое бы дело
ни попадало адвокату, он не изменял своей фразе. Однажды
Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего собственную
дочь. Зал был набит битком, все ждали, c чего начнет адвокат
свою защитительную речь. Неужели c любимой фразы? Невероятно.
Но встал Плевако и хладнокровно произнес: "Товарищи, а ведь
могло быть и хуже!.." И тут не выдержал сам судья: "Что,
скажите, что может быть хуже этой мерзопакости?" -- "Товарищ
судья, -- огрызнулся Плевако. -- А если бы он изнасиловал вашу
дочь?"
Почему-то никто не засмеялся. Белобрысый смутился так
сильно, что вновь наступила минута молчания и был лишь слышен
душеласкающий скрип переборок.
-- Ничего, студент, анекдот хороший! -- массируя лоб,
заметил Остап, когда поезд проходил под Орехово-Зуевским мостом
и купе на какой-то миг погрузилось в полутьму. -- А вот вам из
жизни царствующих особ... -- Остап смахнул со стола зеленый
хвостик редиски, оставшийся после белобрысовской трапезы, и
легко ударил по нему: хвостик выпрыгнул в окно. -- У
императрицы Екатерины околела любимая собака по кличке Томсон.
Она попросила графа Брюса распорядиться, чтобы c собаки содрали
шкуру и сделали чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите
Рылееву. Рылеев был не из умных: он ничего не понял и
отправился к известному в то время богатому банкиру по фамилии
Томпсон (Остап выделил букву "п".) и передал ему волю
императрицы. Томпсон не на шутку перепугался, понесся к
императрице просить прощения, но по дороге помер.
Все покатились со смеху, особенно отличился
лошадиноподобный: он ржал c таким напором, что все долго могли
видеть его выставленные наружу сплошные желтые зубы.
По вагону, скрипя сапогами, прошел проводник. Он
постучался, заглянул в купе и c хрипотцой в голосе промолвил:
-- А-а, вас я уже компостировал, извиняйте, граждане...
Как только дверь за ним закрылась, поезд остановился.
Оказалось, что на решетчатом штабеле стояла корова, она
заунывно-обиженно мычала, но, послушала гудок паровоза и, звеня
колокольчиками, убралась восвояси.
-- Раз пошла такая тема... -- Белобрысый почесал нос, в
глазах его появился несдержанный юношеский блеск. -- Анекдот из
жизни князя Цицианова... Князь Цицианов, известный поэзией
рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка
разрешилась от долгого бремени семилетним мальчиком, и первое
его слово в час рождения было: "Стакан самогонки c содовой!"
-- Парадоксально интересно! -- воскликнул Остап. -- Не в
бровь, а прямо в глаз.
Поезд, гремя и охая, прорезал стрелку и перешел узкий
Петушкинский мостик. Внизу тянулась небольшая речка, берега
которой были истоптаны скотиной. По воде плавали пестрые утки.
Вдали виднелись почерневшие деревянные домики, вблизи --
шилоклювка (или какая-то другая птичья сволочь) длинным носом
старательно ковыряла кочку, где-то там, в гуще крапивы и
матово-зеленого чистотела, верещала трясогузка.
-- Рабинович удивительно похож на Ленина! -- неожиданно
громко выпалил Остап, сделал паузу и довольно долго ее тянул.
-- Гмм.. кто похож на Ленина? -- инстинктивно робея,
удивился лошадиноподобный.
-- Это анекдот.
-- А-а...
-- Так вот, Рабинович удивительно похож на Ленина.
Вызывают его в ГПУ и предлагают как-то изменить свою
наружность, а то неудобно получается. "Ну допустим, батенька,
бойодку я сбйею, -- отвечает Рабинович, -- а идейки куда девать
пгикажете?"
Профессор снисходительно улыбнулся, лошадиноподобный легко
хихикнул, а белобрысый залился таким смехом, что на его глазах
выступили блестящие детские слезы.
-- Да-а, -- протянул лошадиноподобный после некоторой
паузы, -- вот мы едем, анекдоты травим, а ведь кто-то сейчас
сидит и выдумывает их. А, товарищи?
-- Вот потому-то он и сидит, -- сказал Остап отеческим
тоном и обронил знаменитый анекдот о чукчах: -- Два чукчи сидят
на берегу океана. "Хочешь, анекдот расскажу?" -- "Политицкий?"
-- "Ну!" -- "Не надо, сошлют!"
-- А вот тоже о чукчах, -- живо подхватил белобрысый. --
Чукча говорит: "Я оцень, оцень сильно изуцаю русский языка.
Казный день я запоминая восемнадцать слов. И всего я зауцил
тысяцу слов. И это все здесь (показывает на голову), в зопе!"
Тут профессор прыснул так, что по его лицу поплыли
медленные пожилые слезы. Лошадиноподобный Шашкин фыркнул и
вписался не в тему:
-- "Ты за что сидишь?" -- "За лень. Мы c приятелем
рассказывали друг другу анекдоты. Ладно, думаю, утром донесу.
Но утром за мной уже пришли".
Едва он закончил, пенснеобразный любитель рыбной ловли
стряхнул c себя анекдот из жизни палачей:
-- Приходит палач домой. За плечами мешок, в котором
что-то шевелится. Жена спрашивает: "Что это ты притащил?" --
"Да так... халтурку на дом прихватил".
По всему купе раздался взрыв заразительного смеха.
-- Сидит обезьяна на берегу Нила и полощет веревку в воде,
-- продолжал Остап. -- Идет бегемот: "Ты что делаешь?" -- "Дай
двадцать центов, скажу". -- "Возьми. А зачем тебе веревка?" --
"Крокодилов ловлю". -- "Дура! Кто же ловит крокодилов на пустую
веревку?" Обезьяна (про себя): "Дура -- не дура, а двадцать
долларов в день имею".
Снова общий неудержимый хохот охватил все купе.
-- Сидит бегемот на берегу Енисея и удит рыбу, --
лошадиноподобный значительно посмотрел по сторонам и состроил
такую комическую рожу, что профессор рассмеялся раньше времени.
-- Мимо проплывает крокодил. "Далеко ли до Астрахани?" --
"Близко". -- "Ничего, я на велосипеде".
-- Летят два крокодила, -- белобрысый вытер платком лицо и
достал из рюкзака куль c овсяным печеньем. -- "Мы можем
упасть!" -- "Да нет, у меня во рту гайки!"
-- Профессор, давайте вы что-нибудь в этом роде, --
обратился лошадиноподобный к пенснеобразному.
-- В этом роде? сейчас... а вот! Посетитель в ресторане.
"Принесите мне кастрюлю супу." Принесли. Он берет и выливает
себе на голову. Официант: "Что вы делаете? Это же суп!" -- "А я
думал -- компот".
За окном рисовался удивительно гладкий пейзаж: высоко в
лазурном безоблачном небе нещадно палило солнце, перед
кочковатым полем, стлавшимся к лесу, узкой лентой тянулся
пыльный проселок.
-- По знойной пустыне, -- заманчиво произнес Остап, когда
в купе ворвался опьяняющий аромат зреющего хмеля, -- катится
нолик...
"Стоп! Стоп! Стоп! И еще раз стоп! Да сколько же можно
заниматься тягомотиной? -- расхорохорится нетерпеливый
читатель. -- Что это за анекдотики? -- сорвется у него c языка.
-- Тары-бары-раздобары!.. Что это за ремарочки в романе? Жесты
отчаяния? Интермедия? Зачем же играть на трепещущих струнах
читателя? Что это за смехотворные занятия? Желание вызвать
таким образом доброе расположение?.. Совершенно непонятно!"
Ну ведь могут же люди ехать в поезде и рассказывать друг
другу анекдоты?
"Не могут!"
Ну ведь могут же!
"Нет, не могут! А если и могут, то..."
Ну что ж, извольте! Итак, останавливаем поезд (вот уже и
слышен скрежет колес) и по воле того самого читателя, который
всегда прав, ссаживаем Остапа Бендера... (Где же его
ссадить-то?) ну, скажем... В общем, по воле читателя великий
комбинатор оказался в этаком степном месте, пахнущем полынью,
шалфеем и сухим знойным ковылем... Поехали дальше?
"Поехали, поехали. Это черт знает что!"
Глава XXX КОННЫЙ ПЕШЕМУ НЕ ТОВАРИЩ!
Итак, мощный социалистический поезд "Москва-Новороссийск"
остановился на маленькой степной станции -- ровно настолько,
сколько необходимо Остапу Бендеру, чтобы покинуть веселое купе
и спуститься в ковыльную степь. Остап посмотрел вслед
убегающему поезду и расправил плечи. Его глазам открылась
ровная, словно море, без края и конца, степь, степь, степь.
"Постойте, это почему же без края?! Вон там вдали
виднеется какое-то строение -- то ли хутор, то ли колхоз, то ли
конный завод. Это кто там пасется? Конечно же, русская степная
борзая. А кто там рядом c борзой? Ну да, вороная
лошадь-степняк. Значит, конный завод!"
Послушайте, дорогой читатель, вы так и будете влезать и
спорить?! Тогда вот вам стило, как говорил один пролетарский
поэт, и можете писать сами!..
Ладно, пусть будет по-вашему.
Остап поднял c земли саквояж, махнул рукой (Где наша не
пропадала!) и зашагал к маячившему в степи конному заводу.
Минут через двадцать он стоял у полуразвалившегося
кормового сарая. Неподалеку от сарая, рядом c тем местом, где
лежал очумевший от жажды пегий пес, худощавый и расстрепанный
мужичонка распрягал горячую в серых яблоках лошадь c целью
задать ей корм. Остап сладко зевнул и надвинул фуражку на нос.
При беглом осмотре мужик тянул на все пятьдесят. На нем был
пиджак, надетый на запачканную косоворотку, на ногах --
нагольные, заглянцевевшие от носки, сапоги; мужик как мужик,
разве что без усов и бороды.
-- Необразованность ты моя! -- рыкнул мужик на кобылу.
-- Что ругаешься, отец? -- немножко устало спросил Остап,
предлагая ему папироску.
-- Знамо, шо ругаюсь. Онисим, чудо без умолку, не
наездник, а хуже любого дояра!
-- Кого хуже?
-- Знамо кого. Сбрую и ту надеть по-человечески не могет!
Так и получается: канитель задарма -- это c одной стороны, а c
другой -- злобен есмь из-за этого Онисима.
-- А ты, знамо, тут конюхом числишься? -- легко перешел на
язык мужичонки Остап.
-- Конюхом, а то кем!
-- А что, отец, в вашу конюшню администраторы нужны?
-- Не конюшня у нас... Прилежаевский конный завод! Может,
слыхал?
-- Прилежаевское коннозаводство?! То самое?! -- c
фальшивым восторгом воскликнул Бендер. -- Ну конечно же! -- И
он для убедительности легко ударил себя по лбу. -- Слыхал,
отец, слыхал.
-- Ты иди, мил человек, к Андрей Тихоновичу, уж он-то тебе
все скажет, поелику директор он нашенский.
-- Гран-мерси, отец!
-- Чего?
-- Спасибо, говорю!
-- Бывай здоров.
Пока Остап искал управление конного завода, конюх
Петрович, -- иначе, как это выяснилось позже, -- его никто не
