называл, покормив лошадь, отправился в сарай, где лег на солому
и принялся плевать в бревенчатый потолок, причем попадал
довольно удачно, то есть в одно и то же место.
Великий комбинатор появился в правлении в тот самый
момент, когда конюх Петрович видел уже второй сон. Без труда
отыскав приемную директора, бросив секретарше: "Не слышу стука
клавиш!", он пнул директорскую дверь, ворвался в просторный и
чистый кабинет и, бросив саквояж на диван, резво подошел к
столу.
-- Что же это у вас в хозяйстве творится, Андрей
Тихонович?
Директор оторопел.
-- А что?.. а... где?..
-- Гурий, -- Остап сунул руку для приветствия и тут же ее
выдернул, -- Исидор Кириллович Гурий, -- быстро представился он
и, не меняя интонации в голосе, продолжил: -- Направлен к вам
администратором. Я имею в виду конюха Петровича. Где же
дисциплина? Секретарь-машинистка тоже хороша! Я даже не слышал
стука клавиш! Непорядок! Возле кормового сарая грязь водится и
в количестве предостаточном.
-- Товарищ, товарищ...
-- Товарищ Гурий, -- напомнил о себе Остап.
-- Вы к нам администратором?
-- Администратором.
Ум Остапа быстро овладел ситуацией, и поэтому слова пришли
сами. Великий комбинатор начал жарко толковать о необходимости
культработы, профучебы, создания музыкально-драматической
студии и кружка гармонистов-пианистов, без лишней помпы
заговорил, что кривая безработицы в США лезет вверх, c военной
отчетливостью предложил соорудить агитационный гроб и
возглавить политический карнавал, призвал всех к
сознательности, наконец, закончил горячими словами о том, что
он, Гурий, как человек социалистической закалки, поможет все
это претворить в жизнь.
-- После института? -- Андрей Тихонович рывком пожал
администратору руку. -- На практику?
-- На практику.
-- Бурлит молодая кровь!
-- Бурлит, товарищ директор, бурлит.
-- Ах, молодость, молодость. Энергия! Задор! Люблю я вас,
энтузиастов, черти вы, лешие! И все-то вы подмечаете! Молодец!
-- Так стараемся, Андрей Тихонович, стара...
-- Но будьте проще, молодой человек, будьте проще, тогда к
вам потянутся люди. Мы тут все -- люди простые, без выкрутасов.
-- Это уж точно.
-- Ай-да молодец, не успел приехать, сразу включился в
работу! Ай-да молодец!
-- Андрей Тихонович, хозяйство-то покажете?
-- А как же! Перед вами, молодой человек, открываются
врата великих возможностей! Щас мы c тобой все посмотрим. Я
вижу, мы c тобой сладим.
И он похлопал новоявленного администратора по плечу.
Директор Прилежаевского конного завода товарищ Ляшко
оказался ни кем иным, как бывшим похитителем женских сердец. В
коннозаводстве за ним прочно закрепилась кличка "бабник". От
любовных приключений молодости у бабника сохранились лишь его
собственные стихи, которые так глубоко затерялись в его памяти,
что проступали наружу лишь в том случае, если он был в хорошем
расположении духа. Но, так как в хозяйстве была всего одна
представительница слабого пола -- секретарша Ирина Ивановна
Мащенко, строгая девушка-комсомолка, бабнику ничего не
оставалось, как только руководить, следить за хозяйством, одним
словом, работать. Андрей Тихонович был видным человеком c не
лишенными приятности чертами лица, чуть толстенького, но зато c
широкими бровями типа "Ай да прелесть!" и несколько
подмигивающим левым глазом, дескать, работаем, подключайтесь и
вы, товарищ, несколько брюнетист, но не так чтобы, и несколько
красноват, но только когда выпьет. Лысины на лбу не было, но
зато штиблеты у него были такого огромного размера, которому
вряд ли где можно найти соответствующую ногу; рубашка была
обыкновенная -- серая (зеленых рубашек Андрей Тихонович никогда
не носил), и, наконец, голову директора венчала глупейшего вида
прическа, сделанная на манер "Черт меня подери!".
Ровно в половине двенадцатого товарищ Ляшко, бубня себе
под нос: "А ты меня не полюбила, а я тебя любил,
трататульки-тра-тата!", отодвинул засовы на воротах конюшни,
распахнул створки и радостно вошел внутрь. За ним последовал
виновник его веселого настроения администратор Гурий.
-- Добрая лошадь никогда не выигрывает, -- наставническим
голосом молвил директор. -- Ее всегда нужно стегать кнутом,
чтобы принудить страхом наказания приходить первой!
-- Иначе она будет приходить в конце поля? -- добавил
администратор.
Директор кивнул, размеренной походкой миновал три бокса и
остановился.
В деннике стоял великолепный жеребец.
-- Вот, Исидор Кириллович, гордость нашего завода, а
может, и всей республики. Черный Вихрь. Ему три года. На моих
глазах вырос. Мы возлагаем на него большие надежды.
Администратор профессиональным взглядом окинул лошадь.
Черный Вихрь равнодушно посмотрел на администратора.
-- Хороший трехлеток, -- c пониманием дела заключил
администратор. -- И все-таки нужна ласка. C любой лошадью можно
найти общий язык.
-- Вот когда она переработается, тогда нужна и ваша ласка.
-- Хорошая мысль.
"На Черном Вихре, пожалуй, и остановимся" -- подумал
Остап, а вслух, как бы между прочим, поинтересовался:
-- Дорогой, наверное, жеребец?
-- Черный Вихрь? Еще бы! Ведь он чистых кровей. Тут к нам
как-то буржуи приезжали, золото за него давали. Вы c ним
поосторожней, он у нас раздражительный.
Они прошли дальше. Навстречу им плелся заспанный конюх
Петрович.
-- Опять ты, Петрович, разгоряченную лошадь в конюшню
поставил!
-- Да что вы, Андрей Тихонович.
-- Что вы, что вы! Дождешься ты у меня! Небось, снова
сивухи нализался!
-- Не прельщался я...
-- Не прельщался! Почему в прошлый раз после потения
Пиринейку не прикрыл?
-- Да прикрывал я.
-- Прикрывал! Ох и дождешься ты у меня!.. Вот так и
работаем, Исидор Кириллович, вот так и трудимся. А вы говорите,
дисциплина... Савелич, осторожней давай рожь, осторожней! Ну
прямо как дети... Стрижка у нас в октябре, за копытами
ухаживаем педантически.
-- Как ухаживаете? -- c восхищением спросил администратор.
-- Я говорю, педантически, -- повторил Андрей Тихонович.
Администратор одобрительно закивал головой.
-- А вы молодцом, товарищ Гурий, -- похвалил директор. --
В карьере, точно говорю, преуспеете. Не то, что наши
самоуверенные болваны. Взять, хотя бы, Кима. Это же паяц!
Натуральный паяц!.. Конюшни, как сами видите, у нас хорошо
проветриваются, светлые, сухие. В общем, конюшни у нас, товарищ
Гурий, теплые. Кормим или за час перед дрессировкой, или,
главным образом, вечером, после работы. Главный корм, ну это вы
тоже знаете, составляют овес и луговое сено.
-- Не перенапрягаете?
-- Я же вам говорил: лошадь может работать двенадцать
часов в сутки, если ей давать достаточно корма и не
переутомлять ее чрезмерной скоростью.
-- Да, да, да...
-- У нас заведено так, что за каждыми тремя
кобыло-единицами ухаживает один конюх. Сами видите, кобылы
находятся то в стойле, то в загоне... А здесь у нас родилка.
Жеребята всегда остаются c матками -- мы не звери. Будет Ким
Родионов трепаться по этому поводу, вы ему ни в коем разе не
верьте... -- Андрей Тихонович подошел к маленькому годовалому
жеребенку. Жеребенок лежал на земляном полу. -- У, ты моя
лапочка золотая! Ты что на меня свои глазенки таращишь? Что там
у тебя, мой золотой, в голове? А? Отвечай, мой хороший. --
Жеребенок, прижав уши к голове, попытался встать на ноги. Но
так и не встал. -- Сами видите, Исидор Кириллович, в нашем
хозяйстве триумф добросовестного ухода.
-- Как вы сказали?
-- Триумф.
-- О, конгениально!
Директор улыбнулся и вошел в соседний бокс, щедро
устланный соломой. Здесь он нежно провел опытными руками по
брюху серой в яблоках кобылы и голосом колхозного ветеринара
заключил:
-- Через день эта приспущенная кобыла должна понести.
Администратор понимающе кивнул.
В это время в конюшню быстро, словно по раскаленной крыше,
вошла знаменитость Прилежаевского конного завода
спортсмен-наездник, он же комсорг c подмоченной совестью Ким
Родионов.
-- Андрей Тихонович, -- сдержанно заговорил он, -- там вас
к телефону. Из райкома звонят.
Нос у комсорга был вздернут до необычайности.
-- Да-да, иду. Вот, это наш наездник Ким Родионов. Тот
самый... Познакомься, Ким. Наш новый администратор Исидор
Кириллович Гурий.
-- Ну здравствуйте, товарищ Ким, здравствуйте!
Директор засеменил из конюшни.
-- Значит, вы наш новый администратор? -- поздоровавшись,
начал комсорг. -- Вы уже включились? Нет? Да? А директор вам
уже все показал? Нет? Да? Вы профессионал? Нет? Да? И это
хорошо. А я вот уже скоро как три года на этом заводе.
-- Три года? А в гонках в последний раз когда участвовали?
Я тут был на ипподроме в Москве...
Наездник надулся, точно индийский петух, и заносчиво
воскликнул:
-- Вы задеваете мое наездническое честолюбие.
Он хмыкнул, обнял шею красивой и стройной лошади c тонкими
ляжками и блестящей гнедой шерстью, надел на нее уздечку c
кистями, взял под уздцы, вывел из денника и, наконец, сел на
нее верхом. Конь, фыркая, слегка прыгал, заставляя Кима
наклоняться и откидываться назад. Остап усмехнулся: "Высоко
парит!" Ким же хлестанул коня по бокам нагайкой и поскакал на
конное поле. Зрелище было великолепным. Земля слегка тряслась
под копытами стройной гнедой. Наездник выровнял перед прыжком
шаг и c захватывающей скоростью перелетел через препятствие из
ивовых прутьев.
Остап закурил. Наездник был ему не интересен.
Десять минут понадобилось Киму Родионову на показ скаковых
выкрутасов.
-- Тпру!
Администратор торжественно улыбался.
-- Впечатляет! Сразу видно, что вы лошадник c рождения.
Ким c апломбом слез c лошади, отвел ее назад в стойло,
после чего выдал вот такой текст:
-- Вы, наверно, не знаете, что пригодными чистокровными
жеребцами считают таких, которые испытаны на бегах. А вот
товарищ Принцев-Огольский, вы, наверно, про него слыхали, это
наш бывший администратор, покупал кого попало! Ведь жеребцов-то
только я умею выбирать. Где там! Один по конным ездил. Вы
знаете, сколько продолжается беременность матки? Нет? Да? Никто
не знает! Одиннадцать месяцев!..
-- При чем здесь это? -- прервал его Остап, а про себя
подумал: "Вот навязался".
-- Как же причем, товарищ Гурий?! Как же причем? Вы, как
администратор, обязаны это знать. А вот Андрей Тихонович этого
знать не желает. Он уже через два месяца отнимает жеребенка у
матки -- и на продажу. Не завод, а конная биржа. Тут скоро так
будет, что нам останется разве только скрещивать осла c
кобылою...
-- Ну это вы зря.
-- ...и получать мулов! Точно вам говорю! Не верите? Нет?
Да? Год назад взял я для тренировки двухлетку Гордого,
понятливый такой жеребец, восточная порода. Полюбил я его,
дрессировал целый год. А он его цирку продал! Неделю тому
назад!
-- Кто продал?
-- Как кто? Андрей Тихонович!
-- Вы что же, товарищ Родионов, жалуетесь?
-- Представьте себе, что да!
И по его лицу расползлась блаженная улыбка, улыбка
человека, получившего возможность кому-либо на кого-либо
накапать.
-- Кому же мне жаловаться, как не новому администратору.
Ляшко всех в дугу гнет! Всех! И вас гнуть будет! Ведь ясно же,
что старых коняг, изъезженных, продавать надо, а не этих...
