вам отдам.
-- Весьма вероятно, что дождик этот -- надолго. Или нет?
-- Как вам сказать...
-- А знаете, что я знаю? Я знаю удивительнейшую историю!
Жили-были попугай и канарейка. В вольере жили. В неволе. Но в
один прекрасный день улетели. И вот тогда попугай стал принцем,
а канарейка принцессой! Ах, как это хорошо вы придумали c
"Немхересплюс"! Вы уже посчитали возможную прибыль?
-- Не беспокойтесь, Назар Ярославович, сальдо всегда будет
в нашу пользу!
-- А что же это мы без чая сидим?
Председатель нажал на краю стола зеленую кнопку, вызвал
Зосиму Денисовну и распорядился принести чай.
-- Помните, как у Пушкина, он тоже, кстати, любил
пернатых, по чашкам темною струею уже душистый чай бежал.
Чай был подан в стаканах, вставленных в серябряные,
почерневшие от времени, подстаканники.
-- Удивительно ароматный у вас чаишко, Захар Ярославович!
Удивительно наварист!
-- Так, значит, говорите, что доппроизводством
"Немхересплюс" обладать будет... А не опасно ли?
-- Все схвачено, Назар Ярославович, все в моих руках.
-- А ну-ка пой, пернатая! -- не унимался председатель.
Назар Ярославович был миловиден и зрелищен со своими
птичками. Очертания его лица были такими ласковыми и
трепетными, что те немногие строгие морщины, которые собирались
на его прехорошенькой мордочке, когда Вовка не хотел петь,
лишний раз подчеркивали удрученность ласкообразной натуры
председателя немешаевского исполкома. В скобках заметим, что
товарищ Канареечкин занимал кресло председателя по роковой
ошибке областного партчинуши Лилипутчикова Ливрея Леонидовича:
так сложилось, что в то время, когда председатель Комодчанский
погиб от кулацкой пули, пост пустовал без году три месяца:
партийцам было страшно, -- и поэтому дело было пущено на
самотек, а когда подвернулся Канареечкин, все решили, что
лучшего хозяина города им не найти.
-- А цветочек-то я и забыл полить!
И Назар Ярославович полил цветочек. Цветочек издал
раздражительный запах, а Назар Ярославович крякнул от
удовольствия.
-- Вечером, говорите, приезжает?
-- Мне киблограммой сообщили.
-- Телеграммой? Так, значит, пайщики найдены! Ах, как же
это чудно! Немешаевск и лучший сорт хереса!
-- В докладе на партактиве так и сформулируйте свою речь:
в год великого перелома наш город внес свой посильный вклад в
перевыполнение грандиозного плана первой пятилетки.
-- Как вы сказали? -- засветилась прехорошенькая мордочка
городского головы. -- Подождите, я запишу!
Председатель начал так проворно писать, что его глаза еле
успевали следить за ручкой.
-- ...планов первой пятилетки. Вот так! Ах, как это
прекрасно!
В Немсоцбанк Петр Тимофеевич шел c драгоценной папкой, в
которой находились учредительные документы "Немхересплюс".
Нужно было завизировать расчетный счет и ждать перевода из
Москвы.
Но ждать не пришлось.
В вестибюле банка вот уже битый час околачивался Александр
Иванович Корейко.
-- Петр Тимофеевич? -- бухнул спроста подпольный
миллионер, завидев полулысого брюнета c румяным лицом.
-- C кем имею честь? -- раздраженно спросил брюнет.
-- Успокойтесь. Что вы кричите?
-- Я не кричу!
-- Вы ждете курьера из Москвы? -- намекнул Корейко.
-- Жду, но к вечеру, -- блеснул глазами брюнет.
-- Курьер перед вами, здравствуйте!
-- Добрый день.
-- Документы готовы?
-- Вот...
-- Торопитесь, по моим сведениям, перевод уже пришел.
-- Оперативно! Конторы еще нет, а деньги на ее счет уже
поступили! Однако, оперативно!
-- Вот вам отношение со спецсчетом Внешторга. Отправляйте
немедленно!
И мошенники поднялись по банковской лестнице на второй
этаж.
Петр Тимофеевич быстро подписал необходимые бланки, сдал
их в окошко бухгалтерии и тут же оформил перевод c плательщиком
"Немхересплюс", а получателем "Внешторг". Всеми этими быстрыми
действиями он вызвал немалое, но справедливое удивление со
стороны главного бухгалтера Немсоцбанка Гопш Ирины
Владимировны.
-- Как же это так, товарищ, -- деликатно улыбнулась она,
-- деньги поступили из Москвы, а вы их опять в Москву?
-- А что вас, собственно, смущает?
-- До сегодняшнего дня у вас был счет c очень мизерным
сальдо в дебете. А тут на тебе! Не понятно!
-- Что вам не понятно?
-- Все непонятно.
-- C Канареечкиным все согласовано!
Этот аргумент развеял все сомнения и перевод, как сказал
бы великий комбинатор, полетел белым лебедем в Москву на
спецсчет Внешторга. Вслед за переводом отправилась и телеграмма
на имя Остапа Бендера:
"Срочная москва немешаевск деньги получены и отправлены
зпт выезжаю курьерским тчк ждите корейко".
Все подпольные миллионеры несчастливы по-своему, и
Александр Иванович Корейко не был исключением: злая судьба
подстерегала его на немешаевском железнодорожном вокзале.
Глава XXVI МУЖЧИНА НЕ ПЛАЧЕТ, МУЖЧИНА ОБИЖАЕТСЯ!
Если утром в Немешаевске было, мягко говоря, скверно, то
вечером стало еще гаже, в прямом смысле этого слова: улочки
города покрылись такой непролазной грязью, что жителям
оставалось только сморкаться в занавеску и гонять чаи.
Пока Александр Иванович медленно продвигался на вокзал по
гадкому бурому киселю и матерился оттого, что грязь залезала в
голенища сапог, лицо Петра Тимофеевича медленно покрывалось
россыпью цыганского пота ибо, он увидел в дверях тонкие
красноармейские усики, принадлежащие молодцу c короткой
мальчишеской стрижкой... На колючих плечах молодца покоилось
двубортное плащ-пальто из прорезиненной ткани цвета хаки c
отложным воротником. К воротнику были пришиты шинельные петлицы
ОГПУ. Цвет петлиц указывал на то, что их владелец является
капитаном.
Капитан потуже затянул ремень, послал вперед нарочного:
предупредить Свистопляскина, что враг народа пойман, и вошел в
зев дверного проема.
-- Собирайтесь, Петр Тимофеевич...
-- Куда?
-- Туда, где вас быстро разъяснят.
-- Где?
-- Не будьте наивным!
Петр Тимофеевич суетливо начал надевать на себя пальто.
-- Да не наряжайтесь вы в теплое, -- дохнув на него
водкой, забурчал капитан. -- У нас в управлении жарко! В
частности тебя, пупырчик нэпманский, будет мучить зной.
Капитан противно рассмеялся.
Они вышли на улицу Парижской коммуны. Дождь, дождь, дождь
не переставал идти. Сквозь мутно-серую завесу виднелся черный
воронок. Открылась задняя дверца. Пахнущий махоркой салон
принял в свои объятья несчастного нэпмана. Ключников в
последний раз посмотрел на двухэтажный дом No 23-бис. Заурчал
мотор, воронок понесся по Парижской коммуне и через пару минут
свернул на проспект Диктатуры пролетариата.
В тесной приемной начальника немешаевского ОГПУ кипела
деятельность: проносились фельдъегери, адъютанты, вельможи во
френчах, юркие и не так чтобы штатские, моложавые барышни c
блокнотиками в руках; широкогрудая секретарша Сонечка ритмично
выстукивала приказы и постановления на пишущей машинке "Эрика".
Ключникова буквально втолкнули в приемную, а затем в
кабинет Свистопляскина. Мебель в кабинете была большей частью
старинная, конфискат. В серванте стоял мейсенский, c темными
узорами сервиз, тоже конфискат.
Роман Брониславович поднялся из-за стола, поначалу был
чрезвычайно вежлив c арестованным, затем вежливость сменилась
повышенным тоном, потом криками, после криков к допросу
приступил капитан Ишаченко. Альберт Карлович ловким движением
кадровика раскрыл желтую папку, c минуту порылся в ней, вытянул
из общей пачки какой-то листок, пробурчал: "Вот c этой,
пожалуй, мы и начнем", подошел к Ключникову, двинул ему по
челюсти, рявкнул:
-- Ну что, козел, горя хапануть хочешь!
Капитан был в гневе. Губы дрожали.
-- Начнем, гнида, c "Карт-бланша". Чем вы занимались в
"Карт-бланше"?
-- Я...
-- Отвечать, лошадь нэпмановская!
"Сам такой. Держиморда!" -- подумал Ключников, а вслух
проворчал:
-- Скажите толком, Альберт Карлович, в чем меня обвиняют?
-- Кто подтолкнул репортера Фицнера к написанию
антисоветской статьи? Кто?
Капитан щелкнул пальцем, ввели Василия Марковича c синяком
под глазом.
-- Вам знаком этот человек? -- яростно спросил капитан,
обращаясь к Фицнеру.
Фицнер медленно поднял голову и печальными глазами
взглянул в лицо Ключникова. Этот человек был знаком ему лишь по
карикатуре, опубликованной в "Немправде" в день Собачьего
холода.
-- Боюсь ошибиться, -- хлопотливо запнулся Фицнер, но
по-моему, это нэпман Ключников.
-- Хорошо. А вы, гражданин Ключников, узнаете этого
человека?
-- Не имею чести.
-- Та-ак... -- протянул капитан. -- Вы были правы, Роман
Брониславович, налицо контрреволюционный нэпмановский заговор.
Цель -- путем вооруженного выступления, скажем, в ночь c 24 на
25 мая текущего года, разгромить советские учреждения и
захватить, таким образом, власть в свои руки... Ключников --
лишь пешка в этом заговоре. Фицнер -- ответственный за захват
печатных органов Немешаевска... Репортер Фицнер, вам знаком
этот документ?
И c этими словами он поднес к носу Фицнера листок
оберточной бумаги, на котором огромными буквами было
напечатанно:
ВОЗЗВАНИЕ
Немешаевцы! Советская власть доканала справедливых
немешаевских тружеников. Она забрала у нас все: лошадей, одежду
и последнюю кровлю, необходимую к существованию. Властелины
коммунарного разорительства рушат ваши хозяйственные замыслы,
рушат ваши семьи. Граждане! C этими приятелями чертей,
разбойникам пособничающими, хулиганам потакающими, грабителям
помогающими, религию и церковь православную оскверняющими надо
кончать! Надо c дубинками в руках избавиться от этих приятелей
жидовских кормителей. И в этом нам помогут черносотенные
офицеры, нэпман Ключников и репортер Фицнер. Выступаем в ночь c
24 на 25 мая.
Долой Советы! Долой ОГПУ!
Василий Маркович читал воззвание про себя и c каждой
прочитанной строчкой обнаруживал в себе внутренний страх, о чем
свидетельствовало частое щелканье языком и губами. Он несколько
раз повертел перед глазами страшную бумагу и отдал ее капитану,
брезгливо вытерев руки о фалды пиджака.
-- Клевета поносная!!! Вы же меня знаете, Альберт
Карлович! Я этого не мог написать!
-- А кто написал, Пушкин?
-- Только не я... -- дрожащим от волнения голосом ответил
Фицнер.
-- А ну-ка, Альберт, дай-ка мне какую-нибудь статью этого
подонка... -- участливо пробормотал Свистопляскин. -- Так...
Сверяем... Получаем... Да это же ваш стиль, Василий Маркович!
Нехорошо! Очень плохо!
-- Я не писал! -- несколько поднимаясь, вспыхнул репортер.
-- Ну, это же заговор! -- Свистопляскин был очень доволен.
-- Все ясно, -- продолжал Ишаченко. -- Кто вами руководит?
Где штаб? Штаб, спрашиваю, где? Отвечать!
Ключников и Фицнер, не сговариваясь, выжидательно молчали.
-- Хорошо. Я вас заставлю говорить! Вы у меня петь
будете!.. Гражданин Ключников, вы имели знакомство c
гражданином Суржанским?
-- Ираклием Давыдовичем?
-- Ираклием Давыдовичем, мать его!
-- Да, я его знаю!
-- А знаешь ли ты, нэпман поганый, что твой дружок
расстрелян?
-- Я...
-- А вот и его показания...
Ключников взял листок.
-- Можешь, подлюка, не читать. Я тебе, жидомор, так все
скажу. Суржанский был обвинен во вредительстве. Он предал
