Козлевич, (помнишь, я тебе рассказывал про него?) остановил
свою "Антилопу" у того самого серенького домика c обыкновенной
серенькой вывеской "Отдел записей актов гражданского
состояния"... Если бы да кабы... я бы тогда у него спросил:
"Адам, это что? Так нужно?" -- "Обязательно", -- ответил бы он.
-- "Слышите, Зося, (ее звали Зося Синицкая,) Адам говорит, что
это обязательно нужно". -- "Ну раз Адам так говорит..." И мы бы
вошли в серенький домик влюбленными, а вышли бы супругами:
передо мной стояла бы жена, а я стал бы простым управдомом.
Мечты... мечты... мечты идиота. Ничего этого не произошло.
Приятны воспоминания о минувших невзгодах...
-- Значит, все зависило от водителя "Антилопы"?
-- От обстоятельств, моя прекрасная Елена! Его величество
случай правит миром... C тобой, Элен, все по-другому! Да, я
сначала говорил тебе комплименты ради этой дурацкой комбинации.
Но ведь уже и тогда я выражал свое восхищение тобой. В какой-то
момент внутри меня что-то щелкнуло, зажглось, задергалось,
закипело. Такого никогда не было... Я понимаю, что семейная
жизнь это вытрезвитель любви... любви... Ты поедешь со мной?
Элен сидела, задумавшись.
-- Я брошу к вашим ногам мир, моя царица! У нас будет свой
дом в Швейцарии... в бананово-лимонном Сингапуре... или в
городе моей мечты... По широким ступеням вы спускаетесь к
серебристому лимузину. На вас темное вечернее платье,
бриллантовое колье... Лиловый негр вам подает манто, и вы... Вы
едете со мной, Элен?
-- Ты действительно этого хочешь, дорогой Парис?
-- Да, мы соединены судьбой для блаженства! Но здесь оно
невозможно!
-- Но там у тебя еще нет дома c широкими ступенями: ни на
Женевском озере, ни на Елисейских полях... -- Элен добродушно
смеялась.
-- Благодаря тебе, дорогая, мы сменим этот Екатерининский
сад на Елисейские поля.
И влюбленный Парис в двух словах описал ей аферу,
связанную c денежным переводом.
-- Это низко, Остап! -- вспыхнула Элен, чувствуя, что к
горлу подступил комок.
-- Только не уходи. Это слишком просто... Ты можешь
кричать, обвинять -- все, что угодно, но только не уходи.
-- Это очень низко.
-- Я скажу честно и поэтому, может быть, грубо: человек
потому и получился из обезьяны, что сумел взять дубину и начал
колотить ею по головам других обезьян... Совесть -- это хорошая
штука, когда она есть у других.
-- Но ведь все это шито белыми нитками.
-- Завтра или послезавтра деньги уже будут на спецсчете
Внешторга.
-- А причем тут Немешаевск?
-- Связующее звено.
-- Меня могут уволить.
-- Не думаю.
-- Ты не оставляешь мне никакого выхода.
-- Что ты здесь теряешь? В этой стране кончилась
прекрасная эпоха.
-- Значит, ты меня обманул: пока я ходила на мнимую
встречу c твоим Корейко, ты подпечатал бланк перевода?
-- Не мог же я прийти к начальнику отдела переводов и
сказать: "Здравствуйте, товарищ! Помогите, пожалуйста,
подделать перевод?" -- "Для чего?" -- "Да, пустяки: мне не
хватает для полного счастья десяти миллионов!"
-- И ты использовал меня.
-- Мне очень хочется показать тебе Париж во всей его
красоте! Ты поедешь?
-- Ты меня подло подставил.
-- Ты права: я не ангел!
-- Ты мошенник.
-- Да, в честности меня упрекнуть нельзя.
-- Ты лгун.
-- И в этом ты права.
Тепло улыбаясь, Остап взял ее за плечи, Элен отвела глаза,
но не пыталась освободиться.
-- Ты поедешь со мной?
Она не сердилась. Посмотрела на него, улыбнулась.
-- Чтоб ты меня опять обманул?
-- Только не тебя! -- патетически произнес Бендер. --
Прекрасная гвоздика не должна стоять в безобразном кувшине. Ей
нужна ваза из чистейшего хрусталя.
Тут он полностью покорил Элен. Она понимала, что любима, и
в своей душе ощущала любовный огонь.
Вечерело. Легкий ветерок играл душистыми волосами Элен.
Усталое солнце прощалось c Москвой. Элен беспечно провожала
его. Ей было хорошо. В юных глазах сияло счастье.
Глава XXV ТОВАРИЩ КАНАРЕЕЧКИН
Да, но мы совсем забыли о простом советском нэпмане
гражданине Ключникове. Где же этот убедительный прорицатель? В
каких краях витает его алчная душа? Может, c ней сталось то же
самое, что привелось испытать несчастному герою сновидений
подпольного миллионера? Говорят, что Петра Тимофеевича видели в
здании исполкома, а затем он мелькал в прокуренных коридорах
Дома печати. Рассказывали также, что за ним следят то ли
товарищи из ОГПУ, то ли смазливые мордашки из городской
милиции. Как бы и что там ни было, Петр Тимофеевич был
приговорен Ее высочеством судьбой к тяжким испытаниям. И причин
тому было не мало, ибо вечером в немешаевском Доме печати в
отделе "Параллели и меридианы", прислонившись к дверному
косяку, стоял грозный капитан Ишаченко и c нетерпением ожидал
репортера Фицнера. В руке капитан держал свежий номер
"Немешаевской правды". Весь вид Альберта Карловича говорил о
том, что "плохо придется этому ишаку подорванному, ох, как
плохо придется этому оленеводу!"
Но это будет вечером, ибо дальнейшие события показали, что
Его величество случай поплевал на страницу, перевернул ее назад
и настало утро. И в это утро Немешаевск посетило
горе-злосчастье в виде проливного дождя. Тут уже постаралась Ее
высочество судьба. Она распорядилась так, что в предвестии
этого самого дождя c вечера появились кучевые облака, за ночь
разросшиеся и принявшие форму отдельных узких башен. Воздух, и
без того свежий, стал озонированным до крайности. Грязь,
притоптанная к тротуарам, смывалась, стекая в водостоки.
Канавки в садах наполнялись водой. Граждане, озлобленные на
местного шофера Дмитрича за то, что тот моет исполкомовский
автомобиль на Центральной площади водой из городского
водопровода, успокоились, и разве что мило глазели на площадь и
автомобиль через мутные оконные стекла. А дождь тем временем
набирал силу. Ветер мотался сикось накось. Где-то вдали, за
рабоче-крестьянским горизонтом, прогремел, как бы резвяся и
играя, тютчевский гром, сверкнула некрасовская молния, хлынул
ливень. В лужах забулькало, как в варящейся пшенной каше.
Слякоть по тихим немешаевским улочкам была непролазная, она
чавкала, булькала, пузырилась под бесчисленными ударами
холодных капель, в общем, еще немного -- и все к черту затопит.
Небо, точно прорвало. Тучи, те самые горьковские тучи,
наступали на город. О золотых весенних солнечных лучиках
приходилось пока только мечтать. Какие могут быть лучики, если
проклятый ливень нещадно хлестал Немешаевск? Все шло к тому,
что весь день будет пасмурным или, того хуже, дождливым.
В истории Немешаевска этот день, впоследствии названный
старожилами города днем Великого дождя, занял такое же место,
как и день Собачьего холода.
Так вот, этот самый дождь и поливал почем зря трехэтажное,
c колоннами и расписным порталом, здание немешаевского
исполкома, построенное в 1912 году на месте снесенного
мухоморосжигательного завода и, по придурковатому желанию
архитектора, украшенное узорной кирпичной кладкой, вследствие
чего исполком издали напоминал одну из газгандских мечетей.
Когда же косые и прямые полосы дождя начали сверкать
серебром, промокший до последней нитки Петр Тимофеевич
Ключников c думой: "Опять придется блином масляным в рот лезти"
подвалил к зданию исполкома. В исполкоме было тепло, но пахло
сыростью и ватерклозетом. Войдя в приемную председателя, Петр
Тимофеевич небрежно поздоровался c секретаршей Зосимой
Денисовной, девушкой, c глазами пылкими, которой было
всего-навсего 18 лет и 32 зимы, без приглашения вошел в
кабинет, шаркнул ногой и сел в кресло возле стола. Назара
Ярославовича он застал за весьма интересным занятием: Назар
Ярославович подносил в стаканчике воду линялой канарейке.
Болшая клетка висела на окне, рядом со шкафом, аккуратно
набитым книгами.
-- А-а, Петр Тимофеевич?
-- Наикрепчайшего вам здоровьица, многоуважаемый Назар
Ярославович!
-- Не поет птица, не щебечет!
Толстячок Назар Ярославович очень любил птичек, обожал
поливать цветочки, увлекался рыбной ловлей и ненавидел дождь. В
исполкоме про него говорили так: "Наш председатель такая душка!
Наш председатель такая лапочка! Ай да человек, наш
председатель!"
-- Дождь... что ей петь?!
-- Запоет, -- успокоил себя председатель и погладил свою
бородку, местами съеденную молью.
Канарейку звали Вовкой. Вовка на самом деле был самкой,
поэтому петь не умел.
Назар Ярославович протяжно свистнул. Серенькая головка
завертелась и наклонилась вниз, после чего птичка пискнула, но
петь напрочь отказалась.
-- Вы по поводу "Немхересплюс"?.. Все уже готово... Вот
документы. В банке счет открыт, номер тот же, что я вам сообщал
раньше, нужно только его завизировать.
На председателе была тафтяная желтая манишка, на которой
красовался жилет канареечного цвета c полосками из бордового
бархата.
-- Птички -- это так прекрасно! -- проворковал Назар
Ярославович.
Его золотистые без седины волосы нежно перекликались c
жилетом.
-- Так и есть, Назар Ярославович, удивительно прекрасно!
-- подобострастно воскликнул Петр Тимофеевич.
Председатель подошел к окну и забарабанил пальцами по
подоконнику.
-- А гадюка-дождь так и хлещет, -- бормотал он, -- так и
льет!.. Вот и еще одно дельце организовали. Вот, возьмите.
-- Да, и вам хорошо, Назар Ярославович, и я в накладе не
останусь.
-- А что Москва? Нашли пайщиков?
-- Сегодня должен приехать курьер и, думаю, c хорошими
весточками.
Глаза Назара Ярославовича, как на беду, были маленькие,
канареечные. А то можно было бы сказать: "В его глазах птицей
летала радость".
-- Это же как здоровски! Это же... В нашем городе будет
производиться лучшее в республике вино! Правда?
-- И все благодаря вашей старательности, дорогой вы наш
Назар Ярославович!.. -- и тут же польстил: -- Яблочко вы наше
наливное, Назар Ярославович! Ждите повышения по партийной
линии.
-- Да уж... А гадюка-дождь так и хлещет, так и льет...
Кенар, кенар, канареечка спой мне, лапушка-соловушка!
Птичка покосилась на председателя, подпрыгнула, поморгала
своим бисерным глазком, чивикнула, но петь опять-таки
отказалась. В ответ на это безобразие Назар Ярославович нервно
погладил свою рубашку в просторную канареечную клеточку,
поправил галстук, потом его одернул, потеребил усы и ласково
сказал через зубы:
-- И что им надо, пернатым? Все у них есть: зерна,
водичка... Знаете, что я вам скажу, Петр Тимофеевич, горя они
не знали. Горя не видели, вот что я вам скажу! Правда?
-- Конечно, правда!
-- Спой, соловушка!.. Вот же гадство -- молчит пернатая.
Не щебечет. Говорили мне, чтоб я завел чернобелого чибиса или
пигалицу, или симпатичного зеленого чижика. Чижики так весело
щебечут, к рукам привыкают. Это не то, что снегири -- скрипят
да скрипят. Я так и не понял, Петр Тимофеевич, для чего нам
нужен "Немхересплюс"?
-- На всякий пожарный.
-- И это правильно.
-- Часть продукции "Немхерес" будет производить
"Немхересплюс", и так как директор этого "плюса" -- ваш
покорный слуга, то деньги от его деятельности пойдут в ваши и
мои карманчики. Уж меня ты вы, Назар Ярославович, знаете -- я
кривить душой не умею. Крошечку себе возьму, а остальное все
