Ишаченко достал блокнот и, глядя в него, залихватски
отрапортовал:
-- Товарищ полковник, после небольшого опроса свидетелей
выяснилось, что вражеский элемент остановился в этой гостинице
в тридцать четвертом номере. По показаниям портье, преступник
жил в этом номере около недели.
При упоминании капитаном портье, послышался стон избитого
индивидуума: в углу вестибюля, оперевшись на кадку c пальмовым
деревом, отплевывался кровью маленький, худенький человек в
мятом фраке и c опухшим, словно подушка, лицом.
-- Платил щедро, -- не меняя интонации в голосе, продолжал
капитан, -- час назад смотался. В номере оставил недоеденный
завтрак.
-- Угу! -- одобрительно протрубил Зотов. -- Молодец,
капитан, быстро ты его выследил... Может, почуял слежку? Как
думаешь?
-- Вещь возможная.
-- И я говорю, что возможная.
-- Предупредить его мог только Корейко... -- Капитан
почесал за ухом. -- Телеграммой. В нашем управлении это сейчас
выясняют.
-- Долго выясняете, очень долго, капитан.
-- Его сам Свистопляскин обрабатывает.
-- Что мне твой Свистопляскин? Не вижу работы... Где же
искать? Норкин! Норкин, мать твою!.. Фотографии сюда!
Молодой болван c характерыми ушами, похожими на унитазы
усть-сысольского производственного объединения "Соцсантехпром",
шаркающей кавалерийской походкой (ноги дугою, носки внутрь,
пятки наружу, коленки порознь, таз низкий, уши врозь) подскакал
на своих двоих к полковнику и, вытянув из полевой сумки
небольшую пачку фотографических снимков, протянул их Зотову.
-- Когда успели? -- удивился капитан.
-- Фотографический постарался! -- горячо воскликнул
полковник. -- Вот, капитан, рожа организатора тайного союза
"Меча и орала".
Ишаченко взял одну из фотографий. Снимок был совершенно
неудавшийся: практически безглазое лицо великого комбинатора
напряженно улыбалось и все подробности его богатой внешности
никак не передовало. Капитан около минуты смотрел на карточку,
повернул ее оборотной стороной, понюхал.
-- Можно?
-- Бери... Вот же поганяло хренов! Навязался нам на
голову! Давай-ка, капитан, попробуем мыслить.
Глагол "мыслить" был сказан c таким напрягом, что было
ясно: полковник Зотов приступал к умственным упражнениям весьма
редко, а если и приступал, то c недовольством.
Чекисты опустились на небольшой кожаный диванчик. Зотов
предложил Ишаченко папиросу.
-- Деньги у него были, так?
-- Так точно, товарищ полковник.
Блокнот в руках Ишаченко вновь зашуршал, лихорадочно
застрочил карандаш, появилось несколько фигурных строчек.
-- Да перестань там свои писульки строчить... Ты выяснил
какие рестораны посещал этот франт?
-- Виноват! Недопер, товарищ полковник.
-- Недопер... В трубку высморкайся, тогда допрешь! И чем
только у вас там в Немешаевске занимаются?.. Норкин! Норкин,
мать твою!
Притащился той же походкой тот же молодой болван c ушами.
-- Норкин, -- сказал полковник ужасным голосом. -- Портье
сюда!
-- Есть!
-- Сменщика его уже взяли?
-- Везут!
-- Ладно, давай этого.
Портье сняли c пальмового якоря и приволокли к полковнику.
Кровью он уже не отплевывался. Теперь все было наоборот: губы
его походили на плотно сжатые тиски. Увидев такие губы, глаза
Зотова почему-то вспыхнули тайной злобой.
-- Как звать? -- хрипло тявкнул полковник.
-- Лафунтий Эрнестович...
-- Фамилию спрашиваю, придурок! -- взорвался Зотов.
Лафунтий Эрнестович надул губы.
-- Щипачкин я, товарищ полковник.
-- Вот что, сыкун форточный, сейчас ты мне про этого козла
расскажешь все! -- Полковник показал фотографию и c желчью в
голосе прибавил: -- Понял? Все! Все, что знаешь и о чем только
догадываешься! У меня, как на исповеди...
-- Они... их... приехали...ло... двое, c виду культурные,
почти, сказать точнее, иностранцы...
-- Паспорта?
--...
-- Почему поселили?
--...
-- Щипачкин, отвечать!
-- Хорошо заплатили... -- проболтался портье.
-- Так.
-- Закрыли глаза, дали им тридцать четвертый! Это дорогой
номер, товарищ полковник.
-- Сколько же ты, пес смердячий, от этих врагов народа
получил?
-- Я не знал, что они враги!
-- Сколько?
-- Триста... нет... четыреста, -- оговорился портье, -- и
Хуликин пять сотен.
-- Напарник?
-- Он.
-- Мурчи дальше.
-- Позавчера он c девицей приходил...
-- Это который? Этот? -- Зотов указал на фотокарточку.
-- Этот.
-- Что за баба? Приметы.
-- Вроде блондинка.
Зотов крепко сжал губы: он думал.
-- Ты мне, Щипачкин, начинаешь нравиться, -- съязвил
полковник после двухминутной паузы. -- Поэтому расстреливать я
тебя сразу не буду. Все расакажешь и c чистой совестью в
Магадан поедешь!
-- По-моему, она в банке работает, -- обрадовался
Щипачкин.
-- В банке? Почему в банке?
-- Говорили... Она особенно. Про банки...
-- Ладно. Норкин! Норкин, мать твою!.. Сыпишь на Лубянку,
заходишь в фотографический, даешь им вот эти приметы, берешь
словесный и поднимаешь на ноги весь оперативный отдел. Даю два
часа. Сверим время... Вот так... В Москве банков не так много
-- прочешете все! Искать эту белобрысую кралю. Все понял?
-- Так точно! Разрешите выполнять?
-- Пошел!
Полковник Зотов довольно щелкнул пальцем, сморщил лицо,
зевнул и посмотрел на портье, затем принял свой обычный вид и,
насколько это возможно, выпятил вперед верхнюю челюсть.
-- Капай дальше.
-- Приходили поздно, уходили рано... что еще? А вот!
Как-то этот... красномордый пропал.
-- Так. Где они жрали?
-- Не могу знать... Как приехали, слышал, говорили, что на
Арбат пойдут.
-- Думаешь так или считаешь?
-- Считаю, что так, товарищ полковник.
-- Ладно, изыди! Подождем второго... Ситуация, таким
образом, меняется. Нужна баба! Ты все понял, капитан?
-- Так точно, понял! -- внятно сказал Ишаченко.
-- Через бабу выходим на него. -- Полковник c радостью
похлопал Ишаченко по спине. -- Ничего, капитан, найдем! Там где
замешана баба -- все просто. Из практики знаю!.. Вот что, на
Арбате ведь -- "Прага". Слетай-ка ты туда. Допросишь всех.
Понял? Может, он там сейчас c этой белобрысой шницеля хавает.
Все понял? Давай!
Одна нога капитана Ишаченко еще была в "Метрополе", а
другая уже входила в вестибюль ресторана "Прага".
-- Он здесь был? -- со злобой в голосе спросил капитан,
показывая смуглолицему швейцару фотографию Бендера.
Швейцар взял фотокарточку, долго вертел ее в руках, затем
приблизил к глазам, сощурился.
-- Кхе-кхе-кхе!.. Бес его знает.
-- За беса ответишь. Позже.
-- Похоже, что был, раз вы, товарищ, спрашиваете, --
чувствуя холод под ложечкой, глухо чавкнул швейцар. -- Трудно
вспомнить, сами понимаете, народу через меня тьма проходит.
Спросите, товарищ, у метрдотеля.
-- Никуда не уходить.
-- Слушаюсь.
-- Я тобой, пес смердячий, позже займусь! -- пообещал
Ишаченко и шмыгнул в зал.
Появился почтеннейшей наружности метрдотель и таинственно
обменялся взглядом со швейцаром. Капитан заметил.
-- Вы мне тут зенками не разгуливайте!
И Альберт Карлович свинтил обоим таких два кукиша c
большими грязными ногтями, что швейцара хватила кондрашка, а
метрдотель от страха дрогнул всем телом и попятился назад.
-- Куда? Нет, не уйдешь.
-- Чего товарищ капитан прикажет? -- заискивающе спросил
метрдотель.
Капитан показал фотографию.
-- Он здесь был?
-- Кхм... по-моему, да.
-- Один?
-- По-моему, один.
-- По-твоему, или один?
-- Точно, намедни был-c. Трое. Весьма интеллигентные
товарищи.
-- Ты что? -- Хочешь срок схлопотать?
-- Не желаете ли отобедать?
-- Ладно, накрывай. И чтоб быстро там у меня.
Метрдотель премило улыбнулся, захлопал крыльями, приложил
крахмальную скатерть и тотчас же побежал в официантскую.
В мгновеньи ока, нет, еще быстрее, на столик Ишаченко были
поданы яйца-кокотт c шампиньоновым пюре в чашечках, дрозды c
трюфелями, стерлядь в золоченой кастрюльке, супник c зелеными
щами и пузатый графин водки.
После того, как капитан выпил пять стопок и съел две
тарелки щей к его столику подошел высокий официант c томным
выражением лица и наколкой в виде знака доллара на руке.
-- Товарищ следователь, -- таинственно шушукнул он, -- я,
конечно, дико извиняюсь, но тот, кого вы ищите, уже ушел.
-- Как ушел?
-- C дамой.
-- Когда ушел?
-- Полчаса...
-- Ах вы вражины! В жмурки со мной играть?!
-- Куда ушел?
-- В дверь.
В сердце капитана начала вариться каша ненависти.
-- Ну, я еще вами займусь! -- сказал чекист до
чрезвычайности раскипятившимся голосом. -- Я вам еще так
втемяшу, что смерти желать будете! Вы у меня еще взбледнете! В
муку сотру!
Дело шло к полудню.
Как уже сообщалось, гражданке Долампочкиной в это утро
было все до лампочки. Но ровно в двенадцать через торцовое окно
на ее помятую физиономию упали солнечные лучи. Настасья
Феоктистовна проснулась, сделала стриптиз в обратную сторону,
сытно позавтракала, надела на свою темно-русую голову
старорежимную палевую шляпку и, сладко зевнув, вышла на балкон.
Шляпка на мадам была легкая, точно пирожное, и ее чуть не сдуло
ветром. Мадам поспешила ее придержать и машинально взглянула
вниз. В палисаднике c сиренью, набухшей, как разваренный рис,
на широкой, окрашенной охрой скамье сидели двое: блондинка в
розовом платье, которое мило рисовалось на ее стройной фигуре,
и молодой человек c внешностью белогвардейского офицера.
-- ...судьба никогда не благоприятствует c полной
искренностью, Элен. Положение хуже губернаторского. Повторяю:
тебе оставаться в Москве слишком опасно.
-- Опасно?
-- Интуиция мне подсказывает: тебя ищут. Нас видели в
"Метрополе"... И дернул меня черт тебя затащить...
-- Я могу уехать к тетке в Мытищи.
-- Ты уже решила?
-- Что?
-- Ты едешь со мной?
-- Мы что, уже сейчас отправляемся в Париж?
-- Не сейчас. Мне нужен еще месяц.
-- Остап, ты уверен, что меня ищут?
-- Можешь позвонить в банк, если сомневаешься.
-- Вот адрес. -- Элен протянула Остапу листок из записной
книжки. -- Я ждать тебя буду.
Остап спрятал листок в карман.
-- Найму таксомотор.
Он выбежал на перекресток и через десять минут вернулся на
черной легковушке c шашечками на боку.
-- Останови машину за несколько километров от дома. Я
договорился.
-- Ты меня не бросишь?
-- Что ты, глупенькая!
Элен поцеловала свой тонкий указательный палец и приложила
его к щеке Остапа.
-- Где же тебя искать?
-- Если знаешь место в мире, куда не залетают гордые
орлы-стервятники, то я буду именно там. Шучу...
-- Ты будешь всегда жить в самых светлых уголках моей
памяти!
Остап привлек Элен к себе и приложил губы к ее щеке
упоительно, страстно, ласково. Щечки девушки, осененные цветом
молодой душистой сирени, запылали нежным румянцем. Остап провел
рукой по ее мягким белокурым волосам... и тут их губы
сблизились и слились в беззвучный прощальный поцелуй.
Таксомотор c хрустальными фонарями принял девушку в свое
коленкоровое лоно, взвыл, прыгнул вперед, его заволокло пылью,
он медленно поплыл к перекрестку. Остап бросил на машину
прощальный взгляд. В ту же секунду тихий ветер сменился
порывистым, он начал свистеть, шипеть, носиться по палисаднику,
