сторону Монмартра. Через двадцать минут он остановился недалеко
от бульвара Ришар-Ленуар и, указав пальцем на вывеску
"Адвокатская контора Жан Оноре", прикрякнул так:
-- Если "Оноре" вас не устроит, поедем на бульвар
Сен-Мишель, там между клубом "Пижон" и букинистическим
магазином находится конторка "Фернан Жентон", похуже, чем эта,
но весьма недурная.
-- Хорошо, я скоро.
Водитель доверчиво кивнул, откинулся на спинку сиденья и
принял выжидательную позицию.
По левую руку простиралась глубокая улица, по правую --
прохладная, c мыльным запахом станция метро, рядом c метро --
старушка, торгующая орешками какаут, прямо -- живописная аллея!
Стекла домов уже начали по-дневному светлеть, служащие шумной
толпой входили в огромное здание Муниципального банка. Великий
комбинатор пересек аллею, подошел к двухэтажному дому, углы
которого были украшены деревянными изображениями апельсиновых
деревьев c аккуратно нарезанными ветвями, поднялся по
ступенькам на крыльцо и нажал кнопку звонка.
Оказалось, что бывший государственный оценщик
антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма
любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда
Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор
Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски:
-- Я до гроба ваш, месье Бендер!
-- Вот до гроба не надо, -- ответил ему на это Остап. --
Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер.
-- Я буду там гораздо раньше.
Остап возвратился к машине.
-- Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет.
Пусть поспит. Никогда не был в "Мулен-Руж". Поехали в кабаре!
К вечеру великий комбинатор был в своем номере.
-- Итак, мой друг, вы французский коммунист, -- плавно
начал он. -- Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе
сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык.
Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает
финансовые трудности. Но это лирика. Главное -- вы
ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю
Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея
Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди
прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между
делом скажете: "Да, хворает лошадка, скоро скопытится!" и тут
же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в
ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки),
незаметно уходите из кафе и рысью -- в советские денники.
Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он
проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы
все поняли?
-- Почти.
-- Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью
надо выучить наизусть.
-- Сказать пару слов... статья...
-- Затем вечеринка на Шмэн-Вер.
-- Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан
Парижа?
-- Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело c
обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если
быть проще, тогда к тебе потянутся люди.
-- На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер.
-- Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко!
Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои
взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых
передниках, горничных c утюгами и шемизетками, зашагали по
коридору и вошли в номер Ляшко.
-- Андрей Тихонович, -- скороговоркой сказал Остап, --
позвольте вам представить...
Но Андрей Тихонович его оборвал.
-- Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день!
-- На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома.
Директор был навеселе. От него несло ромом. -- Представляете,
товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка
отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня
познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..
-- Чисто случайно.
-- Камарад Пьер, -- представил себя Джон.
-- Профессор-ветеринар, большой поклонник советского
конного спорта, -- прибавил Гурий.
-- Вместе в гражданскую воевали.
-- Ах! ах! ах! -- заахал Ляшко. -- А под чьим
командованием сражались? Я, например, c басмачами... Очень
приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...
-- Андрей Тихонович, -- оборвал его администратор, --
камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо
показать. Я хотел было сам, но все же c директором будет
пообстоятельнее.
В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу,
которому море по колено.
-- И вы еще спрашиваете?! -- директор всплеснул руками. --
Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы!
Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его
здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...
-- И то верно. Берите его c собой... Андрей Тихонович,
камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей
случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается!
-- О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима
разбудить?
-- Он спит? -- удивленно спросил администратор. -- Что c
ним такое?
-- Выглушил всю бутылку такого же рома!
Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял
молча, почесал в затылке, рассудил так:
-- Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не
иначе!
-- Может разбудим? -- спросил Ляшко.
-- Да зачем же? -- Исидор Кириллович театрально сморщился.
-- Пусть отдыхает.
-- Хорошо! Черт c ним. Пусть дрыхнет. Итак в...
-- В Мэзон-Лаффит.
-- Туда!
Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за
полчаса и оказался в маленьком живописном городке,
расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от
полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи
жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в
конюшню советской команды вел прямо c улицы. Конюшня
располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим
квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой
краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были
забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В
первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и
чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович
хотел было c характерным только товарищу Ляшко комчванством
заметить: "Наерундил ты, Петрович, делов!", но промолчал и лишь
любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он
остановился c замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал
Черный Вихрь.
-- Вот она, наша гордость! -- торжественно сказал
директор, войдя в стойло к жеребцу.
Но "гордость" на камарада Пьера не произвела особого
впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул,
хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую
наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе
пробормотал:
-- Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы...
-- Что вы говорите? -- заволновался директор.
-- Сами взгляните. -- Камарад Пьер зевнул и приложил обе
ладони, как шоры, к своим глазам. -- Типичное лихорадочное
явление -- понурость. Как бы hypersustentation не было... --
Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: -- Да,
хворает лошадка, скоро скопытится!
-- Чего?
-- А в другом стойле это кто?
-- А-а! Это Смелый Ветер, там дальше -- Рвущийся Парус...
-- Прекрасно, прекрасно...
Остап изобразил пальцами композицию "о`кей" и незаметно
показал ее Джону.
В Париж возвратились к вечеру.
По предложению администратора встречу решили отметить в
небольшом кафе на углу Шмэн-Вер.
В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже
сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного
знака. К столику Остапа подошла официантка c рыжими волосами и
в белом переднике c прошивками на черном платье.
-- Bonsoir!
Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки
бордо, столько же бурбона, и еще кофе c желтым шартрезом.
"Ну что ж, -- подумал великий комбинатор, -- будем
доводить до кондиции". И он разлил по стаканам бордо.
-- Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию!
Вспрыснули.
"Бордо и ром -- какая гадость!" -- подумал Остап и разлил
по рюмкам ледяной бурбон.
Выпили.
После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих
любимцах.
-- Ну как вам наши кони, товарищ Пьер?
Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос
администратору Гурию:
-- Вы уже информировали товарища Ляшко?
-- Нет, не успел, -- ответил администратор.
-- А что такое? -- насторажился Ляшко и бросил косой взгяд
на администратора.
Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и
камарада Пьера, никого не было.
-- Не успел, -- повторил он.
-- Да как же это, Исидор Кириллович! -- c французским
акцентом укорил Пьер.
-- Да вот не успел! -- оправдывался администратор.
-- Надо информировать. Очень надо.
-- Может вы скажете?
-- Я?
-- Ну, конечно, вы!
-- А почему я?
-- Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?!
-- Профессор -- я! Но сообщить должны вы!
-- Я?
-- Конечно, вы!
-- Черт возьми! -- воскликнул вконец запутавшийся
директор. -- Что такое? В чем дело?
-- Андрей Тихонович, ничего страшного. -- Гурий широко
зевнул. -- Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь -- болен!
-- Не может быть... -- тоненько заскулил директор.
-- Майн готт, Андрей Тихонович! -- Гурий прищурился. --
Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы,
что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас
же говорил камарад Пьер: "сюс-тасьон".
Лоб Ляшко заблестел, точно блин.
-- Но...
Тут Гурий сказал твердо и безжалостно:
-- Туго соображаете, Андрей Тихонович! Очень туго. Совсем,
как Черный Вихрь!
-- Спасибо!
-- Пользуйтесь на здоровье. Поймите, что камарад Пьер --
профессор. И не по каким-нибудь там танцулькам, а
профессор-ветеринар! Да, у него нет аккуратной профессорской
бородки, но зато он коммунист! А коммунисты говорят только
правду. Не мне вас учить.
-- Хорошо, хорошо. А что, этот "сюссьон" опасный?
Пьер по-профессорски поднял голову и по-лекторски
монотонно молвил:
-- Я обнаружил у этого животного воспаление головного
мозга и копыта левой передней ноги. Alea jakta est.
-- Якта? -- Директор, массируя дрожащими пальцами веки,
покосился на опытного ветеринара. -- Скажу по чести, ничего не
понимаю!
-- Это научное определение, -- любезно разъяснил
ветеринар. -- Если вам интересно, расскажу подробнее.
-- Конечно, конечно, профессор. Меня это жгуче беспокоит!
-- Это болезнь не то, чтобы заразная, но заразная.
-- Заразная? -- у директора задрожали губы.
Администратор легко улыбнулся.
-- Андрей Тихонович, давайте сначала выслушаем профессора,
а потом будем думать, как нам выйти из этого ЧП.
-- Че пе... -- пробормотал в ужасе Андрей Тихонович.
-- ЧП! -- равнодушно подтвердил администратор. -- А чего
не бывает? Мы же в Париже.
-- ЧП! -- c отчаяньем повторил директор.
-- Успокойтесь, товарищ директор, -- сказал администратор,
сощурясь. -- Я пока c вами. Не пропадем. Продолжайте, товарищ
профессор.
-- Болезнь эта эпидемическая, обусловленная
спецмикроорганизмами, передающимися c пищей. Первые симптомы
проявляются весной. Достигает своего развития в июне, другими
