рах в сорока пяти. Ну вот, и внизу все затихло. А Молодой все орет. Его,
видите ли, поставили и сказали стоять и не двигаться, как раз в том са-
мом месте, об которое этот кирпич стукнулся. Так так скаканул, что те-
перь слезть никак не может.
А тут и я наконец вылез. Ишь, рожу мою увидали, защелкали. Чтоб у них
затворы в фотоапаратах так перекосило!
Мудрость
Это техника, и я вырабатывал ее годами.
Надо ловить момент и всегда быть начеку. Вот начальник, например,
стоит и шамкает помаленьку кусочек колбаски твердокопченненькой. Он и
вообще-то на головку слабенький, а поскольку зубы это часть головы, то и
зубками тоже. Ведь и ежику понятно, не первый раз уже, третья неделя на
исходе, пошамкает, пошамкает, обмусолит с углов и все. И вот тут-то и
надо быть рядом. Причем ни в коем случае ничего не говорить, не торо-
пить, не спрашивать, когда ему наконец-то надоест измываться над благо-
родным продуктом. Даже лучше и не смотреть в его сторону. Потому что ес-
ли на жующего свой кусок человека посмотреть голодными глазами, то он,
уж такая подлая она, человеческая натура, никогда с тобой этим куском не
поделится, а сглотнет его прямо на месте, пальцем пропихнет, если что,
да при этом еще и мало ему покажется, хотя тут же, до этого, видеть он
куска того уже не хотел и бросить его готов был в сей момент.
Так вот, лучше сесть к нему спиной, близко-близко, как бы невзначай,
и ждать. И вот когда он наконец-то лапищу свою волосатую протянет с кус-
ком своим недожеванным в прoстранство и скажет заветное слово "Кому?",
тихо так скажет, а чего ему орать-то?, то именно в этот момент, не
раньше, не дай Бог, а то еще передумает, но и не позже ни на секунду,
миска твоя должна находиться миллиметра на три ниже него, заветного. И
как только пальчики разожматся, в тот же момент, когда кусочек каснется
дна, миски там уже быть не должно, так чтобы шмяк этого кусочка об дно
миски прозвучал бы уже в безвоздушном пространстве.
И пускай теперь молодые орут "Мне! Мне!". От ближайшего из них до
этого куска колбасы метров пять. Да я за это время, пока он добежит, не
то что прожевать, переварить его уже успею. А им наука впредь. А то ишь
чего придумали - по братски делить. Это где это видано, что по братски -
это делить? В большой семье не щелкай клювом. И учись у старшего брата
делать все тихо.
Недаром же говорят: "Человек человеку волк, товарищ и брат", и я не
знаю еще, что из этого гуманнее.
О завхозах
Завхоз нынче жидкий пошел. Не того замеса. Вот у нас времена были!
Школа. Завхоза доволить это не личное дело каждого. Ежедневно навалива-
лись, всем скопом. Выживали сильнейшие. Так ведь это не люди были, зве-
ри.
Вот у меня был завхоз. Суровый мужик. Такой, когда дрова колет, так
если топор по пальцам пошел, руку не отдернит. Самородок. Первый раз в
походе. А я свой первый поход водил. Я тогда сдуру сам раскладку соста-
вил. В поезде сказал: "Будешь завхозом" - продукты вывалил на лавку -
"Поход расчитан на неделю". Ходили мы две. Я сам его иногда боялся. По
ночам он резал сало к перекусу следующего дня. Лучше бы он швырял нам
его прямо в лицо, чем тот взгляд, с которым он нам его раздавал на при-
вале. Лютый. Когда такой человек каждый вечер в палатке рядом с твоим
ухом режет ножем сало, то потом трудно бывает уснуть. "Мало? - Разжуешь,
много будет". Жевали молча. Парню, который плелся в конце группы, он
объяснил, что зарежет его и скормит остальным, если мы не выйдем к людям
в ближайшие три дня. Тот поверил и бил нам лыжню почти всю оставшуюся
дорогу. Говоришь, ты бы не поверил? Ну-ну.
Я всегда говорил, у начальника власть юридическая, а у завхоза - фак-
тическая. Я когда сам завхозил, группа передо мной на цирлах ходила. Они
поначалу хотели очередь установить, кому котел выскребать. Так я им эту
малину быстро обломал. Давал только достойным. Сначала, конечно, сам,
если настроение было. А потом уже смотрел, на кого распространить свою
благодать. Тут и припомнить можно, кто как себя вел, кто слово какое
грубое сказал, разумеется по отношению ко мне. А то вон, сидит, слюной
плачет, а сам ночью носки мои из под себя из спальника на снег выкинул.
Ну и что, что мокрые. Стал бы я под него сухие подсовывать. Ну конечно,
спросонья, не понял, ну да ладно, добрый я, три дня без котла, а там,
глядишь, и забуду. Знают же, что я добрый. Тем и пользуются. Но носки
мои теперь будут узнавать не только по запаху, сами будут запихивать под
самое теплое и почетное место. Да еще очередь установят. Прям так и тя-
нет их в очередь. А иной раз, вроде нехотя - а, берите, кто хочет - и в
драку. Иногда это нужно, чтобы тонус не потеряли. Но часто нельзя, а то
снова очередь, справедливость. Далась им эта справедливость. Отучаешь,
отучаешь, видишь - старается, из кожи вон лезет, глазами ест, ковром
стелется, а ты - раз, и другому. Истинная власть аморальна. Лично заин-
тересована, корыстна - да, но прежде всего аморальна, даже в ущерб
собственным интересам.
Это тонкая диалектика. Только тот достоин, кто больше услужил. И вот
уже появился закон распределения продукта, который стал уже помимо тебя,
уже выше тебя, хотя и создан тобой и работает в твою пользу. Бойся
льстецов и не попади в эту ловушку. Единственный закон это ты, твоя
власть и полное отсутствие всяких законов. И если завхоз этого не пом-
нит, ему долго не протянуть.
Некоторые думаюют, что это все от дефицита продуктов. Это заблуждение
молодости. Настоящий террор возникает тогда, когда есть свобода маневра.
Сила завхоза в неучтенных запасах. По настоящему я развернулся, когда мы
резанули кольцо и у меня на четыре дня осталось продуктов на семь. Они
обжирались как свиньи, хлдить не могли, только до ветру, по утрам из па-
латки некуда было ступить, они гадили почти под себя, но за лишний кусок
сухаря готовы были на все.
Дефицит это идеологическое понятие. Страх голода должен свисать до-
мокловым мечем и лишь святая вера, что только мудрость завхоза способна
предотвратить мучительную смерть. Культ голода, культ дефицита, культ
святости лишнего куска жратвы. Если группа не вылизывает котел, если ей
хватает пайки, то ты можешь тут же повеситься на капроновых шнурках. Го-
ре тебе, если у тебя в ботинках не капроновые шнурки. Твои еще не родив-
шиеся дети сменят в свои шеснадцать лет фамилию отца, покрытую мраком
позора.
Памятка завхозу
Шла уже третья неделя. Мы выходили из района. Восемьдесят километров
тайги, по уши снега среди бурелома и на кончике азимута маленький посе-
лок на великой русской реке. Тропили по совести, сколько хватит сил.
Чтобы, сделав шаг в сторону и повиснув на палках, пуская на снег тягучей
слюной, успеть дохнуть пару раз, и, за то время, пока вся группа прохо-
дит мимо, дождаться, когда с глаз уплывет желтая пелена. Он делал ровно
пятьдесят шагов. Он был здоровый, как бык. Он экономил силы. Он говорил,
что пятьдесят шагов - это норма, и его так учили в школе туристской под-
готовки. Лучше его бы сразу убили, там, в этой школе. Нас до смерти зли-
ло его ровное дыхание, когда он стоял рядом с лыжней, пропуская группу
вперед после этой своей нормы. Прозрачные намеки в свой адрес он спускал
между ушей. Он знал, и даже казалось ждал того момента, что, если мы ля-
жем здесь костьми, у него останется нетронутый запас сил, чтобы вытащить
к людям свою драгоценную шкуру. У нас не было этого запаса, и наша
злость была тихой.
С утра начальник сказал, что, возможно, сегодня мы выйдем в населен-
ку. После завтрака я собрал у народа все продукты. Они поместились в не-
большой пакет. Кроме перекусной мелочевки остались лишь три пакета супов
и пачка масла. На этом НЗ мы сможем протянуть еще суткки. Пакет я засу-
нул себе в рюкзак.
Перекусывали мы в какой-то яме. Мы спустились в нее и поняли, что не
выберемся, если хоть немного не передохнем и не подкрепимся. Густо шел
снег. Он шел уже почти неделю, то усиливаясь, то почти переставая, и от-
того, что мы долго не видели солнца, казалось, что мы топчемся на одном
месте. Рекой и не пахло. Оттого, что снег пошел гуще, стемнело, как буд-
то наступил вечер. После теплого чая немного расслабились, но поднявший-
ся ветер задул снегом костер, за дровами идти было глупо, а вставать и
тропить в горку из этой ямы никому не хотелось. Даже начальник притух, и
хотя он отдал приказ собираться, по его бегающему по сторонам, ищущему
взгляду было видно, что он уже начал присматривать место под ночевку, и
в лучшем случае нас ожидает не больше одного перехода. Тот, кто нес ба-
чок, стал запихивать его в рюкзак, но делал это так основательно и неук-
люже, что было ясно, что это надолго, и остальные, с благодарностью взи-
рая на это, тихо дубели. Он тоже сидел, в толстой куртке, которую он на-
девал в первую очередь, когда приходил на привал, и, хотя копался, как
правило, дольше всех, и не думал начинать собираться. Эта болезнь уже
начала передаваться всем нам - собираться по очереди, оттягивая тем са-
мым время. По группе уже полз предательский дымок скорой стоянки, обеща-
ющий отдых и пищу, и он первый высказал вслух эту мысль, с той непос-
редственностью полудурка, которая заменяла ему совесть.
- Ну что, старики, темнеет уже, пора лагерь ставить. Правда, на-
чальник? Вымотался я сегодня от этой тропежки. Сейчас супчику сварим. У
меня еще супчики оставались. Завхоз, ты супчики не забыл? Я их тебе се-
годня отдал. Хорошие супчики! Кто у нас сегодня дежурит? Что-то мне так
жрать хочется!
Жрать он действительно был мастак. Чтобы запихнуть сразу кусок по-
больше, он так широко раскрывал рот, что на лице уже не оставалось места
и ему приходилось зажмуривать глаза. Вид этого, так сказать, лица, его
конвульсии и издаваемые при поглощении пищи звуки, все это походило на
отвратную картину испражнения страдающего от расстройства пищеварения
организма, пытающегося облегчить свои страдания неловкими манипуляцими
задних конечностей, картину, заснятую на кинопленку извращенцем-операто-
ром и прокручиваемую в обратном направлении.
Я не мог удержаться.
- У нас нет супчиков. - Как это нет? - даже когда он не напрягался и
не зажмуривал глаза, в в его разверзшуюся от удивления пасть можно было
всунуть кулак не задевая за косяки. - Так. - меня несло. Я говорил уве-
ренно, как само собой разумеющееся - Начальник утром сказал, что мы се-
годня должны по графику выйти в населенку. Поэтому я и оставил только
перекус, а все остальное выкинул. - Где выкинул? Куда? В лагере? У кост-
ра оставил? - он уже видел эти пакетики, лежащие на пеньке под елочкой,
он уже был готов бежать за ними, ему, бугаю, это было несложно, по про-
битой лыжне, мы не так далеко и ушли с утра. Он уже принял все это за
чистую монету и пора было обрубать концы. - Нет, зачем. В костер высы-
пал. - Как в костер? - Чтобы пакетики не оставались. - аргумент был вес-
кий. Уж что-что, а перед выходом из лагеря уничтожить следы своего пре-
бывания в лесу - собрать весь мусор и сжечь его на костре - этот закон
мы соблюдали свято. - Нет, старик, это ты зря. Вот когда я водил, так в
конце похода мы продукты никогда не выбрасовали, мы их потом поровну де-
лили... - перед его глазами проплывали образы когда-то недоеденой жрат-
вы. - Хоть бы ты их так оставил. Я бы сбегать мог. - Тут я что-то не по-
думал. - мне даже стало грусно от собственной тупости - Да брось ты!
Из-за трех пакетов бежать, полдня туда, полдня обратно. - чем глубже я
впадал в раскаиние, тем больше его забирало собственной правотой - Да
мне начальник сказал, что сегодня точно дойдем. - Да уж, как же. Дойдешь
тут с вами. С голоду скорей тут сдохнешь. А если и завтра не дойдем?
Начальник фишку просекал сразу.
- А ты чего расселся? Ты думаешь, если я сказал, что к вечеру будем в
