пионервожатая.
- А? - Швондер приложил ладонь к уху.
- У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили,
устроили вечер памяти! - громко прокричала пионервожатая к явному
неудовольствию пионеров.
Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.
- Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я
с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!
Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял вопроса, принялась
строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.
- Врагов много было. Всех не передушишь, хотя старались. Сделали
много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?
Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.
- Были дети у Полиграфа. Три сына и дочь... Хотя носили другие
фамилии по законам военного коммунизма.
Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".
По коридору больницы двое санитаров в халатах быстрым шагом несли
носилки с лежащим на них и накрытым простыней телом. За ними спешила
медсестра Катя и ходячие больные. У всех были встревоженные любопытством
лица.
Носилки внесли в операционную, двери закрылись.
Через минуту послышался топот сапог - это к операционной приближался
местный участковый Заведеев. Он попытался проникнуть внутрь, но Катя его
выперла.
- Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.
- Как он? - спросил участковый.
- Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?
- Если б знать! - воскликнул участковый. - Подобрали на шоссе.
Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду -
городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься -
личность устанавливать...
Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался
Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
- Поздно, - сказал он. - Катя, вызывайте паталогоанатома... Впрочем,
на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть
срочная работа.
И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося
на что-то важное.
"...Эксперимент, Дружище, - вещь необходимая. Мы ведь страна
экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют.
Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя
отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор... Немного
потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь.
Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и вот оно, светлое
будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты хвостом! Не
гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...
Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь
человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет.
Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер
и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу
по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике
деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще
никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление,
поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать
комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый
Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.
...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин
прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил
накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт лиха. Собакой-то
что, собакой прожить можно, а вот человеком...
Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор
у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок,
рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам
веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя
гражданской, а мы тебе поможем!
А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"
Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле
которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках
выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське
одинокую пачку турецкого чая.
Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных
и голодных бродячих собак.
- Дарья Степановна! Погодите!
Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер - запыхавшийся, всклоченный, с
безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.
Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.
- Чего вам? - не слишком любезно спросила она.
- Дарья Степановна, я слышал... Борменталь произвел операцию?
- Ну, произвел. Вам-то что?
- Говорят, результаты странные... - тяжело дыша проговорил Швондер.
- Да вы слушайте больше, что говорят, - Дарья повернулась и пошла
дальше.
Швондер поковылял следом.
- Но это правда? Получился человек? У него получился человек? -
канючил он сзади.
- Да какой человек? Одна видимость, - Дарья даже не оборачивалась.
- Но расскажите же! Я знать должен, - горестно возопил Швондер,
вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.
Дарья повернулась, уперла руки в бока.
- Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! - прокричала она в лицо
Швондеру. - Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович - золотой человек. Мало
тебе загубленных?!
- Молчать! - взвизгнул Швондер. - Именем революции!
- Да какой революции! Тьфу! - Дарья сплюнула под ноги Швондеру и
отправилась дальше, качая головой. - Совсем из ума выжил, ей-Богу!
- Дарья Степановна, кто старое помянет... - залепетал Швондер. - Муж
ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось...
- У-у, паразит! - простонала Дарья.
- Вы мне только скажите: шерсть выпала? - с последней надеждой
спросил ей вслед Швондер.
- Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.
- И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
- Везде выпала, - сурово произнесла Дарья Степановна и принялась
карабкаться в горку к своему дому.
Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
- Полиграф... Это Полиграф... - бормотал он и утирал выступившие на
глазах слезы.
Борменталь выглянул из комнаты дочери.
- Мариша, трусы! Быстро!
- Какие? - испуганно спросила жена.
Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
- Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить!
Не-при-лич-но! - яростно разъяснил Борменталь.
Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю
тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.
Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: "Так, а теперь
правую... Не дрейфь, Дружок! Молодец..."
Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.
- Нервных просят не смотреть! - молодцевато выкрикнул Борменталь из
комнаты.
На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с
остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали
под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.
- Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! - произнес Борменталь с
преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.
Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
- Нет-нет, привыкай... Ты теперь прямоходящее... - ласково сказал
Дмитрий.
Существо бессмысленно уставилось на Алену.
- Мама, я боюсь... - прошептала она.
- Ничего не бойся, - храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу,
погладила его по затылку.
В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
- Ласковый... - сказал Борменталь.
- Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович... - вздохнула Катя.
- Что значит - испортили? - возмутился Борменталь. - Посмотри, какой
красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не
только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?
- Гав! - утвердительно отозвалось существо.
- А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться...
- Митя! - поморщилась Марина.
- Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, - с этими
словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
- Одежду ему надо... Костюм, что ли, купить? - неуверенно произнесла
Марина.
- Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря!
Я ему халат из больницы принесу, - сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас
Борменталя: "Отлично! Видишь, ничего страшного!"
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна.
Борменталь рядом ругался по телефону.
- А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года
назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три
случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
- Не тратьте нервы, Дмитрий, - посоветовал Самсонов. - Ваш
предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы
вам еще понадобятся.
- Что вы имеете в виду? - насторожился Борменталь.
- Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это
негуманно.
- Очеловечивать - негуманно? - изумился Борменталь.
- Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак -
негуманно. Людей сначала очеловечьте, - терапевт вытер губы платком и
вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
- Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?!
Дарья Степановна! - плачущим голосом обратился он к санитарке.
- Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки
спросите или Аленки вашей... Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая
собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до
дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
- Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, - посоветовала Дарья.
- Кого? - не понял доктор.
- Пса.
- Он уже не пес, Дарья Степановна, - заметил Борменталь.
- А кто же?
- Посмотрим... - загадочно улыбнулся Борменталь.
- Тот-то, прежний, дружок Швондера... Он ведь хуже пса был, -
почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку
жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника,
глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел
следующую картину.
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с
молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека,
только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством,
не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную
где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке
молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был
весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою
конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку
сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой.
Потом похлопал по халату.
- Молодец! Правильный мужик, - сказал он, адресуя эти слова более
дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
