- Мы слышали, что в этом институте проводились секретные опыты по
очеловечиванию животных, в частности, собак... - сказал пожилой немец.
Старик, услыхав перевод, вдруг мелко затрясся, глаза его налились
кровью.
- Не сметь! Не сметь называть собакой! - почти пролаял он, наступая
на немца. - Он герой был!
Переводчица поспешно объяснила гостю по-немецки, что слухи о таких
операциях не подтверждены, это, скорее, легенда, порожденная выдающимся
хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно вслушивался,
потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:
- Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи...
И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.
Борменталь в своем кабинете отодвинул занавеску, взглянул в окно.
"Икарус" медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра
Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.
- И часто ездят? - спросил Борменталь.
- Последнее время зачастили. Раньше-то никого не было... - ответила
Катя.
Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже старик.
Он был уже без шинели и палки, в офицерском кителе без погон, но с
орденской планкой.
Борменталь поднял голову от бумаг.
- Понятых прошу занять места! - четко произнес старик.
- Как вы сказали? - не понял Борменталь.
- Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания, он всегда
так говорит. Привычка, - чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.
- Катя... - Борменталю стало неловко от того, что Швондер может
услышать.
- Да он почти глухой, - Катя подошла к Швондеру, громко прокричала
ему в ухо: - Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!
Старик сделал несколько шагов и опустился на стул перед столом
Борменталя.
Борменталь нашел историю болезни.
- Швондер Михаил Михайлович, девятьсот третьего года рождения,
ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения... - прочитал он на
обложке. - На что жалуетесь, Михаил Михайлович, - обратился он к Швондеру.
- Здесь спрашиваю я, - сказал Швондер. - Фамилия?
- Моя? Борменталь, - растерялся доктор.
- Громче. Не слышу.
- Борменталь! - крикнул доктор.
- Статья пятьдесят восьмая, пункт три, - подумав, сказал старик. -
Неистребима гнида.
Борменталь не находил слов.
- Опять заскок, - привычно сказала Катя, снова подошла к Швондеру. -
Не дурите, больной! Не старый режим! - крикнула она ему в ухо.
Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.
- Суставы у меня... Болят...
- Артроз у него, Дмитрий Генрихович, - сказала Катя, помогая Швондеру
пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.
- Диагноз ставлю я, запомните, - Борменталь мыл руки.
Он подошел к лежащему на топчане Швондеру в трусах и в майке, ощупал
колени.
- Снимок делали? - спросил он.
- А? - отозвался Швондер.
- Полно снимков, - Катя протянула доктору пакет черной бумаги.
Борменталь вынул рентгеновский снимок, посмотрел на свет.
- Борменталь... Иван Арнольдович... Не ваш родственник? - слабым
голосом спросил старик.
- Это мой дед.
- Враг народа, - доверительно сообщил Швондер.
Борменталь оторвался от снимка.
- Иван Арнольдович посмертно реабилитирован в пятьдесят девятом году,
- веско сказал он. - А вы что, его знали? - спросил он, снова ощупывая
колени старика.
- Громче, - потребовал Швондер.
- Знали его?! - наклонился Борменталь к старику.
- Как же. Доводилось. Контра первостатейная.
- Да как вы може... - Борменталь смешался.
- Не обращайте внимания, Дмитрий Генрихович. У него все контры, -
сказала Катя.
- Да, да, да... - кивал старик. - Вы заходите ко мне, я вам кое-что
покажу интересное... Внук за деда не отвечает.
Коттедж Швондера, где старик жил в одиночестве, помещался на самом
краю бывшего поселка сотрудников профессора Преображенского. Темный дом, в
котором светилось лишь одно окно, заброшенный двор с каменным
гаражом-сараем... В деревне выли собаки, кричали кошки.
Борменталь с дочерью добрались до двери коттеджа и постучали. Дверь
тут же бесшумно распахнулась, и на пороге возник Швондер с пистолетом в
руке.
- Стоять! Ни с места! Стрелять буду! - прокричал он.
Алена в страхе спряталась за спину отца.
- Это я, Борменталь, Михал Михалыч! И дочь моя, Алена! - громко
произнес Борменталь.
Швондер опустил пистолет и указал другой рукою в дом. Они прошли
темным коридором и вошли в комнату, поражавшую аскетизмом. Железная
крашеная кровать, заправленная по-солдатски тонким одеялом, рядом грубая
тумбочка. В изголовье кровати, на стене висел портрет Дзержинского.
Швондер был в пижамных брюках, в которые была заправлена гимнастерка
с прикрученным к ней орденом Красной Звезды. Он положил пистолет на
тумбочку и повернулся к гостям.
- Михаил Михайлович! - собравшись с духом, громко начала Алена. -
Наша школа приглашает вас на встречу. Мы просим рассказать о вашей
биографии...
- Ей директриса поручила, - словно извиняясь, сказал Борменталь.
- Правнучка, значит... Благодарю... Правнучка за прадеда не отвечае
т... - бормотал Швондер, кивая.
Борменталь осматривал комнату.
- Вы давно здесь живете? - спросил он.
- Да лет шестьдесят. Как институт построили... этой контре.
- Вы у Преображенского работали?
- Работал, да. При нем... Пойдемте, я вам покажу, у меня тут целый
музей...
Старик пошаркал в соседнюю комнату. Борменталь с дочерью двинулись за
ним.
Там, и вправду, был музей. В центре, на специальной подставке, стояла
бронзовая собака на коротких обрубленных лапах. По стенам висели
фотографии в строгих рамках, именная шашка; на столе, накрытые толстым
стеклом, лежали грамоты.
Алена с удивлением рассматривала музей.
- Собака... с памятника? - с удивлением догадался доктор, указывая на
бронзовую тварь.
Швондер вытянулся, глаза его блеснули.
- Не сметь называть собакой! Это товарищ Полиграф Шариков, красный
командир!
- Позвольте... Но ведь это - собака, - смущаясь, сказал Борменталь.
- Для конспирации, - понизив голос, пояснил Швондер. - Красный
командир, говорю.
- У-у, какой красный командир, - протянула Алена, дотрагиваясь до
несимпатичной оскаленной морды собаки.
- Сберег от вредителей. Прекрасной души человек... А все дед ваш! - с
угрозой произнес Швондер.
Он распахнул створки шкафа. Полки были уставлены папками. Швондер
извлек одну. На обложке было написано "Борменталь И.А. Начато 10 февраля
1925 года. Окончено 2 мая 1937 года".
- Ввиду истечения срока давности... - сказал старик, обеими руками
передавая папку Борменталю.
- Маринка, смотри! Колоссальная удача!.. Да иди же сюда быстрей! -
Борменталь торжествующе бросил папку на стол.
Жена оторвалась от газеты, недоверчиво посмотрела на Митю, затем
нехотя подошла к столу.
Борменталь, волнуясь, развязал тесемки папки и раскрыл ее. С первого
листа смотрела на них фотография Ивана Арнольдовича Борменталя с усиками,
в сюртуке и жилетке покроя начала века, с галстуком в виде банта.
- Смотри! Это мой дед! - провозгласил Борменталь. - Я же его не видел
никогда. Даже не представлял - какой он. А он здесь работал, оперировал...
Дмитрий выложил на стол кучу документов из папки, стал перебирать.
Марина смотрела без особого интереса.
- А вот профессор Преображенский, - Борменталь поднял со стола
фотографию. - Тот, что на памятнике... Между прочим, гениальный хирург!
- Митя, где ты это взял? - спросила жена.
- Это мне Швондер дал. Чудный старик. Немного в маразме, но все
помнит...
- Дарья Степановна говорит - он тут дров наломал, - сказала Марина.
- Знаю, - кивнул Борменталь. - Время было такое. Одни оперировали,
другие... сажали...
- Не понимаю! - Марина дернула плечом и отошла от стола.
Борменталь извлек из бумаг тонкую тетрадку.
- Господи! Дневник деда... - Борменталь уселся за стол, в волнении
раскрыл тетрадь и начал читать вслух: - "История болезни. Лабораторная
собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода - дворняжка. Кличка
- Шарик..."
- Очень интересно! - иронически пожала плечами Марина, снова
погружаясь в газету.
Борменталь заскользил глазами по строчкам.
- Чудеса в решете! Слушай!.. "23 декабря. В 8.30 часов вечера
произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под
хлороформенным наркозом удалены яички Шарика и вместо них пересажены
мужские яички с придатками и семенными канатиками..."
- Чем? - поморщилась Марина. - Митя, пощади!
Борменталь обиженно засопел, но чтение вслух прекратил. Однако, про
себя читал с возрастающим интересом, постепенно приходя во все большее и
большее изумление.
Наконец он вскочил со стула и обеими руками взъерошил себе волосы.
- Невероятно! Оказывается, это никакая не легенда! - он кинулся в
кухню, схватил чашку, быстро налил себе половником компота из кастрюли,
отхлебнул.
Марина с тревогой следила за ним.
- Была такая операция! Собака стала человеком! - провозгласил
Борменталь. - Это потрясающе!
- Да что же в этом потрясающего, Митя? Собака стала человеком. Ты
подумай. Кому это нужно? - возразила жена.
- Ты ничего не понимаешь в науке! - запальчиво воскликнул Борменталь.
- Необыкновенная, потрясающая удача!
- Не понимаю, чему ты радуешься. Встретил мерзавца, который ухлопал
твоего дедушку - и радуешься!
- Радуюсь победе разума! И тому, что деда нашел. Я же не знал о нем
ничего... - борменталь подошел к клавесину, откинул крышку. - Ничего не
осталось, кроме вот этого! - он ткнул пальцем в клавишу. - Представь себе:
были Борментали. Много Борменталей. Несколько веков! И вдруг одного
изъяли. Будто его и не было. А?! Что это означает?
Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".
- А... что это означает? - не поняла Марина.
- А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже сыграть на
этой штуке не могу! - внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул крышку.
- Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.
Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.
- Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.
- Об кого? - деловито спросил Борменталь.
- Об Генку Ерофеева.
- Сейчас приду. Обезболь пока.
- Да чего его обезболивать? Он уже с утра обезболенный, - Катя
скрылась.
Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел
в потолок.
- Эх, показать бы им всем...
- Кому? Алкашам? - не поняла Марина.
- Мещерякову и всем этим... нейрохирургам. Они еще услышат о
Борментале!
И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.
- Мам, зачем мы из Воронежа уехали? - уныло спросила появившаяся из
своей комнаты Алена.
Швондер сидел в пионерской комнате на фоне горнов, барабанов и
знамен. Был он при орденах, гладко причесан и чисто выбрит. Перед ним
сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.
- Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер. - Нынче на ошибки
валят. Ошибки были. Но все делалось правильно. Потому что люди были
правильные... Взять, к примеру, товарища Полиграфа Шарикова. Я с ним
познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?.. Беспощадное
классовое чутье. Полиграф прожил короткую и яркую жизнь. Был героем
гражданской войны, о нем легенды складывались...
Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.
- Михаил Михайлович, вопрос разрешите? - предупредительно встряла
