кокнет - десять часов мучится, плачет! А ты... шпионов все ловишь! В
Ожогином Волочке и было-то всего сорок дворов, а ты там сто шпионов
настрелял! Хоть Машка из сельпо продавщица - какая она тебе шпионка, если
и по выходным нам косорыловку давала!
Все враз затаили дыхание. Витька, чуть улыбаясь, туманно смотрел на
Пантюху. Кровушкой запахло на солнечной площади села. Явная обидка вышла
атаману - ведь дело в том, что женщин-то Витька принципиально никогда не
кокал - жалел; и убогих жалел, и фригидных, и тех, которые совсем не
давали - все равно жалел. Тетю Машу из сельпо покрошили двое подгулявших
чернорубашечников, за что Витька их потом собственоручно шлепнул, а с
ними заодно еще пяток аковцев; ведь скор был Тихомиров в таких случаях, и
девиз его был еще проще, чем у Саши: Сначала действуй, а потом разберись.
Пантюха мигом сообразил всe это, когда ласковая рука Витькиного
ординарца Пароконного вынула у него из-под пиджака обрез, а другая рука
нежно взялась за плечо. Пантюха понял, что сегодня он живой, а завтра его
не будет.
Бабы заранее заголосили, ведь всех сашиных бойцов жалели, а Пантюху
любили как родного.
Витька поднял руку, переждал, когда все замолкнут, и негромко
осведомился:
- Буддист?
Бабы снова заголосили, услышав такой жуткий вопрос, однако ошибка
была слишком очевидна - на буддиста Пантюха явно не тянул.
- Шпион, толстовец, мент, Девид Бауи? - выдал Тихомиров сразу обойму
предположений, от каждого из которых разило могилой.
- На толстовца похож... - услужливо закивал головой гнойный анар-
хист, зная, что одного из роковых предположений Пантюхе не миновать.
- Ну, а раз толстовец, так и рубай его, хлопчики! - не повышая
голоса, бросил Витька Тихомиров через плечо и тронул коня.
Заулюлюкали, засвистели, блеснули в пыльном воздухе веселые шашки,
глянцевитые лошадиные крупы и жирные загривки бойцов заслонили от
стонущих баб хрипло матерящегося Пантюху Мокрого.
Да. Сегодня ты живой - а завтра тебя нету.
. . . . . . . . . .
Одновременно с Пантюхой Мокрым не стало и Сени Грибного Колотырника,
причем обидно, нелепо: Сеня, не в силах обойтись без алкаголя, стал
понемногу есть понемногу ядовитые грибы, и вскоре так и не приходя в
сознание, умер.
Узнав о гибели Пантюхи, Саша весь отряд бросил в жестокий бой с
Витькой Тихомировым, и почти победил разжиревших на краденом сале
бандитов ( которых теперь в народе прямо уже считали за бандитов ), но
пешим жегулевцам не взять было Витьку в кольцо, и он ушел зализывать раны
под Новгород. Но и Саша недосчитался многих лучших бойцов, а некоторые
предали народное дело и ушли за Тихомировым, к его бабам и дармовой
выпивке.
Мало осталось верных, но железным строем сплотились они.
Близилась осень; Саша понимал, что зиму в лесу перенести не удастся,
придется возвращаться в город, к семье, к постылой работе в конторе, и
поэтому отряд торопливо боролся день и ночь: вчистую вырезал
геологическую партию и зарыл скважины, которые геологи успели пробурить,
взорвали все рейсовые автобусы в области, пустили под откос десяток
поездов дальнего следования. Удалось даже сбить несколько низколетящих
самолетов-кукурузников, опыляющих поля.
Однажды зябкой сентябрьской ночью Саша и Томилин бесшумно сняли
сторожа детсадовской дачи, тихо подперли двери колышком и принялись
осторожно забивать окна: Саша придерживал доску, а Томилин обернутым в
вату молотком прихватывал ее гвоздочком
Только к утру, когда небо посветлело, были заколочены все окна
большого деревянного строения.
Tомилин приник к щели и долго слушал: все было тихо, все спали.
- Давай, Сашок, - шепнул он и стал отвинчивать крышку канистры с ке-
росином.
Саша взял в руки канистру, чуть наклонил ее, но вдруг задумался и с
тоской поглядел на небо. Слезы замерцали в его глазах под светом
тускнеющих под небосводом звезд. Он сел на крыльцо и крепко сжал голову
руками.
Томилин осторожно, бережно положил ему руку на плечо:
- Тяжело тебе, Сашок?
Саша, не отвечая, сглотнул слезы и кивнул.
- Тяжело, Саша, ох тяжело... - с тяжким вздохом сказал Томилин. - И
мне тяжело. А кому сейчас легко-то? Подлецу одному легко! Ничего, Сашок,
все упромыслим... Без изъяну поворот не сделаешь такой крутой и гораздый
в совести людской! Наше время - это молотьба чего-то такого... мути
какой-то. Должен ведь кто-то ее перелопатить?
Саша сдавленно застонал.
- Саша, Сашок, - зарыдал Томилин, - тебе бы у грамоты сидеть, умиль-
ный ты да светлый!
Голос Томилина звенел - и сколько неисплаканной силушки народной
было в нем!
- Да, Томилин, да... Ох, тошно мне! - задушенно сказал Александр,
рванув воротник, - Но зачем, зачем, зачем, Томилин?
- Зачем? - вскричал Томилин, - Зачем! А затем, что упадет кровушка в
мать сыру землю и вырастут цветы совести народной! Саша, Сашок! Ты
знаешь... кто? Ты, говорю , знаешь для меня кто? Ты для меня все горюшко,
болюшко и силушка людская, вот кто! Саша, не молчи! Хочешь, землю есть
буду?! - И Томилин, припав к мокрой от росы земле, стал хватать дрожащими
губами землю.
Алексанер задумчиво ухватил тонкими пальцами комок затоптанной
черной земли и поглядел на нее заплаканными глазами.
- Вот она... Землица...- дрогнувшим голосом сказал он.
Томилин, шмыгая носом и всхлипывая, взял в руки канистру с керосином
и ...
( Иван, выйдя из оцепенения, дернулся и прохрипел:
- Переключай...
Валера удивленно посмотрел на него:
- Тебе что, не нравится? Зашибанское кино.
- Переключай, быстро... - не двигаясь, мучительно скривился Иван.)
Минуты две по экрану ползет секундноя стрелка. Иван подавленно
смотрит, не шевелясь. Затем на экране появляется лихой молодой человек,
как и Иван, напряженно глядящий кудо-то вбок. Иван вздрагивает и молодой
человек, будто заметив это, счастливо улыбается и объявляет:
- Дорoгие товарищи! Сегодня в нашей программе художественный фильм
"Спорт любит сильных". По центральному телевидению фильм демонстрируется
впервые.
Спорт любит сильных
Под оглушительный рев трибун Алексей вышел на помост и несколько раз
подпрыгнул, разминаясь.
- На помосте Алексей Степанов, Советский Союз! - проревел динамик и,
вторя ему, залопотали на разных языках голоса в других частях громадногo
зала.
( Иван облегченно вздыхает, откидывается назад:
- Слава, тебе, господи... Что-то наконец нормальное! А я уж думал -
белая горячка у нас!
Валера равнодушно глядит на экран, хлопая коротким ресницами.)
Степанов привеуственно поднял руки, чувствуя, как волнами
поднимается в нем хорошая спортивная злость.
- Его противник - Рихард Грюшенгауэр, Федеративная Республика Герма-
нии, выступает под псевдонимом Гамбургское Страшилище.
Алексей быстро оглянулся - важно было не пропустить момент выхода
немца на помост. Даже по тому, как он пролезает под канатом, можно было
довольно точно определить его состояние и степень подготовленности к бою.
Гамбургское Страшилище, сильный и техничный игрок, лез намеренно
небрежно, опираясь на пол руками и сплевывая. Выходя, он так сильно
зашатался, что вынужден был схватится за стол.
Рихард Грюшенгауэр был ветераном перепоя и на последней олимпиаде
занял видное место. Уже несколько лет назад Алексей Степанов видел его на
показательных выступлениях лучших перепойщиков в Большом Драматическом
Театре Москвы. На его стороне был опыт, на стороне Алексея - молодость.
Секунданты забегали по помосту с ведрами, полотенцами и тряпками.
Грюшенгауэр, покачиваясь, смотрел за ними мутным, непонимающим взглядом,
лицо его, опухшее от тренировок, клонилось к земле, руки беспорядочно
дергались в поиске опоры. Это могло быть, и, вероятнее всего, и было
блефом - таким поведением он рассчитывал усыпить бдительность соперни-
ка, представить поединок легким и малозначительным.
Одет он был в рваный рабочий комбинезон и ватник - непонятно, что
натолкнуло его на мысль о том, что такая, столь знакомая Степанову форма,
может пробить брешь в психологической защите советского спортсмена.
- Только не расслабляйся, Алеша, только не расслабляйся, - твердо
сказал Степанову тренер советской команды, ас и видный теоретик перепоя,
много сделавший для развития нового вида спорта: в частности, его перу
принадлежали книги "Перепой: спорт или искусство?" и "Нести людям радость
(летопись перепоя)".
Раздался предупреждающий свисток судьи и все, кроме двух
секундантов, в обязанности которых входило по мере надобности открывать и
разливать бутылки, покинули ринг.
Послышался второй свисток, и соперники сели напротив друг друга.
Рихард Грюшенгауэр неловким движением освободился от ватника и
швырнул его на пол. От внимательного взгляда советского спортсмена не
укрылось, что комбинезон соперника выкрашен в соответствии с псевдо-
научной теорией Гете-Кандинского о психофизиологическом воздействии
цвета, и хотя советская наука о перепое отвергала, например, произвольное
утверждение Кандинского о рвотном рефлексе на сочетание синего и
грязно-желтого, Степанов невольно отвел глаза от отвратительных пятен,
покрывавших Гамбургское Страшилище, как жирафа.
Гул зала постепенно стихал. Секундант Алексея ловко открыл бутылку
"Молдавского" портвейна и налил стакан.
- Полнее наливай, - негромко сказал Алексей, трепещущими ноздрями
уловив знакомый запах. Степанов уже давно специализировался по "Молдав-
скому" портвейну, хотя и тренировался по комплексному методу. Спектр его
спортинвентаря был широк, от Шато д"Икема и Крем де Виолетта до тормозной
жидкости и неочищенной политуры, но предпочтение он отдавал портвейнам,
что и было характерной чертой прославленной советской школы перепоя.
Преимуществом " Молдавского " красного портвейна над другими был высокий
коэффициент бормотушности. Его противник боролся мятным ликером, не столь
бормотушным, но специфичным и нажористым.
Таким образом, технические параметры спортинвентаря соперников урав-
нивались. Победа достанется сильнейшему.
. . . . . . . .
Прозвучао гонг и состязание началось.
Немецкий спортсмен расправил плечи и впервые взглянул на Алексея,
разом отряхнув с себя напускную апатию. Высокие волевые качества и
мужество светилось в его глазах, компенсируя немалый для перепойщика
возраст.
- Сзукин сынь, а ну, гляди, яко я сканишшэ вышру, тфаю мать!!! -
свирепо закричал Гамбургское Страшилище, вращая выкатившимися глазами. Он
схватил стакан и разом опрокинул мятный ликер в громадную пасть, затем,
даже не сделав глотательного движения, откусил кусок стакана и, звонко
проскрежетав зубами, проглотил. Рихард Грюшенгауэр принадлежал к тому,
впрочем, довольно многочисленному разряду спортсменов, которым мешал
запрет на все виды закусок, кроме неорганических соединений.
Алексей чуть заметно усмехнулся. Он понял, что соперник делает
ставку на устрашение. Но такая демонстрация силы могла встревожить кого
угодно, но не советских спортсменов. Недаром остальные члены немецкой
сборной предпочитали другую тактику борьбы - изысканный, галантный стиль,
пронизанный тонкой иронией и пренебрежением к противнику.
Алексей медленно, неуверенными глотками отпил четверть стакана,
страшно сморщился и, брезгливо понюхав остаток, отставил стакан.
Степанов, конечно, понимал, что даже в пылу борьбы соперник не
