себе мои возможные дальнейшие действия.
Допустим, я передам эти бумаги властям, объясню им, каким
образом они ко мне попали - может, мне все же удастся их
убедить. Но как убедить, как доказать им, что я с этими
секретными документами не ознакомился, что не запомнил ни
положения Здания - сто восемьдесят миль к югу от пика Гарварда -
ни его плана, расположения комнат, штабов, что не прочел
описание диверсионной операции?
Дело было безнадежно проиграно. Теперь я видел, как
предыдущие события все более четко складывались в некое целое,
как то, что до сих пор казалось бессмысленным, случайным,
превращалось в ловушку, в которую я залезал все глубже, вплоть
до настоящей столь трагической минуты.
Я стиснул пальцы, порываясь разорвать компрометировавшие
меня бумаги и бросить клочки в унитаз, но тут же вспомнил
предостережения Эрмса. Значит, действительно ничто не
происходило просто так? Каждое произнесенное им слово, каждое
движение головой, рассеянность, улыбка - все было рассчитано, и
вся эта огромная махина работала с математической точностью
исключительно мне на погибель? Я ощутил себя заключенным внутри
горы, нашпигованной отблескивающими глазами, и в течение
нескольких секунд был готов осесть на пол. Если бы я только мог
спрятаться от них куда-нибудь, забиться в щель, расплюснуться,
перестать существовать...
Бритва?! Не для того ли она там лежала? Знали, что я
захочу уединиться, и потому положили?
Мои руки ритмично двигались, складывая бумаги обратно. По
мере того, как папка наполнялась, рой мыслей, каждая из которых
должна была принести мне спасение, рассеивался, и я, продолжая
искать какой-то выход, дерзкий трюк, с помощью которого я,
словно искушенный игрок, внезапно открою свои карты, все более
явственно начинал видеть собственное покрытое потом лицо
смертника.
Оно ожидало меня за несколькими не выполненными еще
формальностями. "Нужно сделать это решительно и быстро,- подумал
я.- Теперь, коль скоро я пропал, хуже уже не будет". Должно
быть, к этой мысли я был готов и раньше, ибо она-то и явилась из
массы теснившихся в голове химер, словно освобождение.
В эту минуту, когда я уже был готов взвалить на себя
крест осужденного, из последних листов выскользнула небольшая
жесткая карточка с довольно неразборчиво нацарапанным на ней
номером три тысячи восемьсот восемьдесят три и упала на пол у
моих ног.
Я медленно поднял ее. Словно бы желая рассеять всякие
возможные сомнения, явно другая рука приписала перед цифрами
маленькими аккуратными буквами сокращение "комн." - комната.
Они хотели, чтобы я туда пошел?
Ладно. Я завязал папку тесемками и встал. С порога двери
еще раз окинул взглядом сверкающий никелем интерьер, и из
зеркала, будто из темного окна, на меня глянуло собственное
лицо, словно бы составленное из прилепленных друг к другу
кусков. Причиной тому были, конечно, неровности стекла, но мне,
в моем состоянии, оно виделось в ледяных мазках страха. Какое-то
время мы смотрели друг на друга, я и я, и как незадолго до этого
я вроде бы мысленно заползал в тесную шкуру изменника, так
теперь я наблюдал перемены, произошедшие в моей внешности. Мысль
о том, что это изменившееся от предчувствий, поблескивающее,
словно залитое водой, лицо исчезнет, не была для меня так уж
неприятна. Собственно, я давно уже подозревал, чем все это
кончится.
Я упивался сокрушительностью катастрофы с патологическим
наслаждением, проистекавшим от очевидной правильности моих
предвидений. Ну, а если подбросить куда-нибудь эти бумаги?
В таком случае я остался бы вообще без ничего. Ни
отмеченным, ни даже обманутым, преданным - абсолютно без ничего.
Может, я очутился между молотом и наковальней, оказался втянут,
не ведая о том, в какую-то крупную интригу, и мне предназначено
было пасть жертвой противоборствовавших интересов? В таком
случае апелляция к высшим инстанциям могла оказаться
спасительной.
Комнату номер три тысячи восемьсот восемьдесят три я
решил оставить на крайний случай, а сейчас пока идти снова к
Прандтлю. Как-никак, он ведь дохнул, и это должно было что-то
означать. Дохнул - следовательно, он мне сочувствовал, был
потенциальным союзником.
Правда, он отвлекал мое внимание, чтобы жирному было
легче украсть у меня папку.
Видимо, он обязан был так поступать.
Он ведь спросил у меня, выполняю ли я приказы, и заявил,
что сам тоже это делает.
Наконец я решился.
Коридор был пуст. Я чуть ли не бежал к лифту, чтобы не
передумать. Лифта я ждал довольно долго.
Наверху царило оживление. В лифт вместе со мной вошли
сразу несколько офицеров. Однако по мере приближения к Отделу
Шифрования я шел все медленнее. Бессмысленность этого шага
становилась очевидной. Но я все же вошел в ту комнату. На столе,
за которым сидел во время моего прошлого визита жирный, на куче
перепачканных бумаг стояли стаканы из-под чая, среди которых я
узнал свой - по искусственным мухам, лежавшим, словно косточки,
на краю блюдца. Я сел, подождал с минуту, но никто не появился.
Стол у стены был завален различными документами. Я стал
копаться в них в слабой надежде, что нападу хотя бы на след моей
исчезнувшей инструкции. Что ж, там среди других лежала и желтая
папка, но в ней была только платежная ведомость на нескольких
листах, которую я бегло просмотрел. При других обстоятельствах
я, вероятно, уделил бы ей куда больше внимания, поскольку в ней,
среди прочих, попадались такие должности, как Информатор Тайный,
Разоблачитель первого ранга, Иссушитель, Фекалист, Продажник,
Опровергатель Скрытный, Костолом, Крематор, однако сейчас я
равнодушно засунул ее на прежнее место в стопку бумаг. В тот
момент, когда моя рука проходила над стоявшим на столе
телефоном, тот неожиданно зазвонил, и я вздрогнул. Затем
подозрительно посмотрел на него. Он с настойчивостью прозвенел
еще раз.
Я снял трубку.
- Алло? - послышался мужской голос.
Я не ответил. Однако в трубке прозвучал ответ - кто-то,
по-видимому, снял трубку параллельного телефона, и теперь я мог
слышать голоса обоих собеседников.
- Это я,- заговорил голос, который произнес перед этим
"алло".- Не знаем, что и делать, капитан!
- А что? С ним плохо?
- Все хуже. Мы опасаемся, как бы он чего с собой не
сделал.
- Не поддается? Я с самого начала так и думал. Не
поддается, а?
- Я этого не говорю. Сперва все было хорошо, но вы ведь
знаете, как это бывает. Тут нужен тонкий подход.
- Это для шестерки, не для меня. Чего вы хотите?
- Вы ничего не можете сделать?
- Для него? Не вижу, чем бы я мог быть полезен.
Я слушал, затаив дыхание. Возникшее ранее ощущение, что
говорят обо мне, превратилось в уверенность. Некоторое время в
трубке царила тишина.
- Вы в самом деле не можете?
- Нет. Это случай для шестерки.
- Но это будет означать снятие с должности.
- Ну да.
- Значит, нам придется от него отказаться?
- Я так понимаю, что вы этого не хотите?
- Речь идет не о том, чего я хочу, но вы же видите - он
уже немного освоился.
- Тогда в чем причина? У вас же есть собственные
специалисты. Что говорит Прандтль.
- Прандтль? Он сейчас на конференции. С тех пор он ни
разу не появлялся - словно ветром сдуло.
- Так вызовите его. И вообще, я не намерен больше
заниматься этим делом. Оно не имеет ко мне никакого отношения.
- Я пошлю к нему конфидентов из медицинского.
- Это уж как хотите. Прошу прощения, но у меня больше нет
времени. До свидания!
- До свидания.
Обе трубки щелкнули, возле моего уха зашумела, словно
раковина, тишина. Я колебался. Теперь, когда этот разговор
окончился, я уже не был так уверен, что говорили обо мне.
Во всяком случае я узнал, что Прандтля нет. Я положил
трубку и, услышав, что кто-то зашел в соседнюю комнату, поспешил
выйти в коридор. И тут же пожалел об этом, но уже не мог
решиться вернуться. Теперь я стоял перед выбором: Эрмс или
комната три тысячи восемьсот восемьдесят три. Я долго шел по
коридору все время прямо. Три тысячи восемьсот восемьдесят три -
это должно быть где-то на пятом этаже. Следственный Отдел?
Скорее всего. И оттуда я уже наверняка не выйду. В конце концов,
не так уж плохо просто ходить по коридорам. Отдыхать можно в
лифте, можно просто постоять спокойно в коридоре, а для того,
чтобы спать, вполне сгодится и ванная комната. И вдруг я
вспомнил о бритве. Странно, что до сих пор это не приходило мне
в голову.
Была ли она предназначена для меня?
Может быть. Ответить на этот вопрос с полной
определенностью было невозможно. К тому же я был возбужден,
взбудоражен.
Я шел по лестнице вниз, испытывая легкое головокружение.
Шестой этаж... Пятый: белый, необыкновенно чистый, как, впрочем,
и все другие, коридор вел прямо. Три тысячи восемьсот
восемьдесят шесть, три тысячи восемьсот восемьдесят пять, три
тысячи восемьсот восемьдесят четыре, три тысячи восемьсот
восемьдесят три.
Сердце мое тревожно забилось. В таком состоянии мне,
пожалуй, говорить будет трудно. Перед тем, как входить, я
остановился, чтобы набрать в легкие воздуха.
"В конце концов, я могу просто заглянуть туда,- подумал
я.- А если меня спросят, скажу, что ищу майора Эрмса, и что я
ошибся. Ведь никто не будет же силой вырывать папку у меня из
рук. В конечном счете это же моя инструкция, и в случае
необходимости я потребую, чтобы позвонили в Отдел Инструкций,
Эрмсу. Но все это наверное, чепуха, потому что они и так знают.
А раз они знают, то мне тем более нечего беспокоиться". Я
постарался припомнить в общих чертах все выпавшие на мою долю
испытания, которые должен буду изложить для занесения в
протокол. Если меня поймают на каком-то искажении, это может
дополнительно усугубить мою вину. Однако событий было уже
столько, что я начал в них путаться и не мог теперь с
уверенностью сказать, что было раньше - история со старичком или
арест в коридоре моего первого провожатого. Ах, да, разумеется,
сначала я лишился провожатого. Я закрыл глаза и нажал на ручку.
К счастью, в этом обширном, полутемном, загроможденном
какими-то шкафами и стеллажами помещении никого не было, ибо я
долго был не в состоянии выдавить из себя хотя бы слово.
Огромные кипы книг, стопки перевязанных бечевкой бумаг,
бутылочки с белым канцелярским клеем, ножницы, штемпельные
подушки и письменные приборы - всем этим были сплошь завалены
стоявшие возле стен большие столы.
Кто-то приближался к другому входу. Было слышно, как он
шаркает по полу.
В приоткрытой боковой двери, ведущей в непроницаемую
тьму, появился замызганный старик в грязном, с пятнами мундире.
- Вы к нам? - проскрипел он.- Редко, однако, к нам
заглядывают! Чем могу служить? Вы за какой-нибудь справкой,
вероятно?
- Я... э-э...- начал я.
Но антипатичный индивидуум, шмыгая носом, под которым
болталась блестящая капля, продолжал:
- Вы, я вижу, в штатском, значит, что-нибудь из
каталога... Извольте, это здесь...
Он проковылял к предмету обстановки, который я принял
сначала за большой шкаф, и стал точными движениями выдвигать
один за другим узкие и длинные библиотечные каталожные ящички. Я
еще раз оглядел захламленное бумагами помещение - повсюду были
