которыми, словно защитным барьером, его окружали в прежних
экспедициях машины, был теперь очень обостренным. Время от
времени он слышал только ритмичное и очень ослабевшее пение
зонда, зато каждый порыв ветра, рвущегося на скальных гранях,
привлекал его внимание. Ему казалось, что он слышит слабое, так
хорошо запомнившееся гудение. Постепенно Рохан вошел в ритм и
мог спокойно размышлять, автоматически ступая с камня на
камень. В кармане у него лежал шагомер, он не хотел смотреть на
его шкалу слишком часто, решил, что сделает это только через
час. Но не выдержал и вынул похожий на часы приборчик гораздо
раньше. Он испытал болезненное разочарование: не удалось пройти
и трех километров. Ему приходилось лезть слишком высоко, и это
его задерживало. "Значит, не три, не четыре часа, а минимум еще
шесть..." - подумал Рохан. Он вынул карту и, опустившись на
колени, сориентировался еще раз. Верхний край ущелья виднелся в
каких-нибудь семистах - восьмистах метрах на востоке, Рохан все
время двигался более или менее параллельно его направлению. В
одном месте черная чаща ущелья разделялась тонкой извивающейся
полосой, вероятно, руслом высохшего ручья. Он пытался
рассмотреть ее получше. Стоя на камнях, в порывах ветра,
свистящего над головой, он несколько минут колебался. Еще не
зная, что будет делать, он встал, машинально спрятал карту в
карман и пошел перпендикулярно направлению, которого
придерживался до сих пор, прямо к обрыву ущелья.
Он приближался к молчащим ободранным скалам так осторожно,
как будто в любой момент под ним могла разверзнуться земля.
Отвратительный страх сжимал его сердце. Но он шел, по-прежнему
размахивая руками, которые казались ужасно пустыми. Вдруг он
остановился и поглядел вниз, в ту сторону, где стоял
"Непобедимый". Рохан не мог его увидеть, корабль находился за
горизонтом, он знал об этом, но смотрел на рыжее небо, медленно
заполнявшееся клубящимися облаками. Пение сигналов зонда стало
таким слабым, что он не был уверен, не иллюзия ли это. Почему
молчал "Непобедимый"?
"Потому что больше не о чем говорить", - ответил он сам
себе. Похожие на гротескные, съеденные эрозией статуи, торчали
вершины скал. Ущелье открылось перед ним, как огромная, залитая
тьмой щель, солнечные лучи еще не достигали даже половины
черных скал. Кое-где сквозь щетину, покрывавшую их, пробивались
белые, словно известковые, иглы. Он одним взглядом охватил все
огромное пространство, до самого каменного дна, лежащего на
глубине полутора километров, и почувствовал себя таким нагим,
таким беззащитным, что инстинктивно присел, чтобы слиться с
камнями, стать одним из них. Это было бессмысленно, ему не
грозило, что его увидят. То, чего он должен был бояться, не
имело глаз. Лежа на слабо нагретой каменной плите, он смотрел
вниз. Фотограмметрическая карта была бесполезно точной, она
показывала местность с высоты птичьего полета, в
соответствующем уменьшении. Нечего было и думать о спуске по
узкой просеке между двумя массивами черных зарослей. Для этого
понадобилось бы, по меньшей мере, метров сто троса, и все равно
еще потребовались бы какие-нибудь крюки, молоток, а у него
ничего такого не было, он не готовился к скалолазанью. Сначала
этот узкий желобок спускался довольно плавно, дальше он
обрывался, исчезал с глаз нависшим горбом лавы и появлялся
далеко внизу, едва видный сквозь синеватую завесу воздуха. Ему
в голову пришла идиотская мысль, что, если бы он имел
парашют...
Он упорно разглядывал склоны по обе стороны от места, где
лежал, втиснувшись под большой грибовидный камень. Только
теперь он почувствовал, что из пустоты, которая под ним
открывалась, плавно поднимается струя нагретого воздуха. В
самом деле контуры противоположных склонов слегка дрожали.
Заросли были аккумулятором солнечной энергии. На юго-западе он
отыскал вершины столбов, основания которых образовывали
каменные ворота - место катастрофы. Он не узнал бы их, но в
отличие от всех остальных скал они были абсолютно черными и
блестели, словно покрытые толстым слоем глазури, - их
поверхность наверняка кипела во время битвы циклопа с тучей...
Но ни вездеходов, ни даже следов атомного взрыва он не смог
рассмотреть из своего укрытия. Он лежал так довольно долго, и
внезапно его охватило отчаяние: ему нужно спуститься вниз, а
дороги нет. Вместо облегчения от того, что можно возвратиться и
сказать астрогатору, что он сделал все возможное, - пришла
решимость.
Он встал. Какое-то движение в глубине ущелья, схваченное
краем глаза, снова прижало его к камню, но он выпрямился. "Если
все время падать ничком, много не сделаешь", - подумал он.
Теперь он шел по самому краю скалы, пытаясь найти проход. Через
каждые несколько сотен шагов он свешивался в пустоту и видел
все ту же картину - там, где склон спускался плавно, его
облепляла черная чаща, там, где он был от нее свободен, - падал
вертикально. Один раз из-под его ноги выскочил камень и
покатился вниз, потащив за собой другие; небольшая лавина с
грохотом стремительно ударила в косматую стену в каких-нибудь
ста шагах под ним. Оттуда выползла полоса сверкающего в
солнечных лучах дыма, развалилась в воздухе и мгновение висела,
будто всматриваясь, а он весь помертвел. Потом дым поредел и
бесшумно впитался в поблескивающую чащу.
Было около девяти, когда, выглянув из-за очередного камня,
он заметил внизу, на самом дне ущелья, которое тут значительно
расширялось, - светлое движущееся пятнышко. Дрожащей рукой он
достал из кармана маленький бинокль, взглянул...
Это был человек. Слишком маленькое увеличение не позволяло
увидеть его лицо, но Рохан хорошо видел равномерные движения
ног. Человек шел медленно, слегка прихрамывая, припадая на
поврежденную ногу. Окликнуть его? Рохан не решился. Правда, он
попробовал, но голос застрял в горле. Он ненавидел себя за этот
проклятый страх, но знал, что теперь уже наверняка не уйдет. Он
хорошо запомнил направление, в котором двигался человек, -
вверх по расширяющейся долине, к беловатым кучам осыпей - и
побежал в ту же сторону, перепрыгивая через камни и зияющие
трещины. Скоро ему стало не хватать воздуха и сердце
заколотилось, как в лихорадке. "Это сумасшествие, так
нельзя..." - подумал Рохан беспомощно. Он замедлил шаг, и в
этот момент перед ним открылась, словно приглашая, широкая
расщелина. Ниже с обеих сторон ее охватывали черные заросли.
Внизу наклон увеличивался... Может, там навес?
Все решило время - было почти половина десятого. Он начал
спускаться, сначала лицом к пропасти, потом, когда склон стал
слишком крутым, повернулся и спускался дальше, помогая себе
руками. Черная чаща была близко и, казалось, излучала
неподвижное молчаливое тепло. В висках у него стучало. Он
остановился на выступе скалы, вбил левый ботинок между ним и
другим выступом и посмотрел в пропасть. Под ним в каких-нибудь
сорока метрах тянулся широкий карниз, от которого отходила
четкая обнаженная каменная гряда, возвышавшаяся над
растопыренными щетками черных кустов. Но от этого спасительного
карниза его отделял воздух. Он взглянул вверх: позади уже
добрых двести метров, а то и больше. Ему казалось, что удары
сердца сотрясают воздух. Он несколько раз моргнул. Медленно,
слепыми движениями начал разматывать трос. "Не будь же ты таким
психом..." - сказало что-то в нем. Двигаясь боком, он добрался
до ближайшего куста. Его острые побеги были покрыты налетом
ржавчины. Рохан дотронулся до куста, ожидая чего угодно. Но
ничего не случилось. Он услышал лишь сухой скрипучий шелест,
потянул сильнее, - куст сидел надежно; он обвязал его тросом у
основания, потянул еще раз... Во внезапном приступе смелости
обмотал второй и третий кусты, уперся, дернул изо всех сил. Они
прочно вцепились в потрескавшийся камень. Рохан начал
скользить, все еще опираясь ногами о скалу, но потом сорвался и
повис. Он все быстрее пропускал трос под коленом, притормаживая
его правой рукой, и наконец осторожно опустился на карниз.
Теперь он попробовал освободить трос, потянув его за один
конец. Кусты не пускали. Он подергал еще несколько раз. Трос
зацепился. Тогда он уселся на полку верхом и принялся тянуть
изо всех сил. Вдруг трос с ядовитым свистом рассек воздух и
хлестнул Рохана по шее. Его аж затрясло. Потом Рохан несколько
минут сидел, ноги у него обмякли, и он не решался продолжать
путешествие. Зато он снова увидел фигурку, двигавшуюся внизу.
Она стала немного больше. Его удивило, что она такая светлая.
Было также что-то причудливое в форме головы, вернее, головного
убора этого человека.
Он ошибался, если думал, что худшее уже позади. Впрочем,
он этого не думал. У него просто была такая надежда, но, как
оказалось, ложная.
Дальше дорога была гораздо легче технически, но мертвые,
ржаво похрустывающие кусты сменились другими, лоснящимися
какой-то жирной чернью. Их проволочные клубки, словно мелкими
плодами, были осыпаны утолщениями, которые он тотчас узнал.
Время от времени от них отделялись слабо жужжащие дымки,
кружились в воздухе, тогда он замирал, но ненадолго, иначе ему
никогда не удалось бы достичь дна ущелья. Некоторое время он
двигался сидя верхом на гряде, потом гряда стала шире, менее
крутой, и он мог идти, правда не без помощи рук. Он едва
отдавал себе отчет в последовательности этапов этого
длительного спуска, поскольку его внимание было разделено - ему
приходилось смотреть одновременно в обе стороны. Иногда ему
приходилось передвигаться так близко от роящихся кустов, что их
бугристые стержни цеплялись за складки комбинезона. Но ни разу
проплывающие по верху облачка, переливающиеся в лучах солнца
огоньками, не приблизились к нему.
Когда он наконец добрался до осыпи, всего в нескольких
десятках шагов от дна, белеющего похожими на высохшие кости
голышами, было около двенадцати. Он уже миновал зону черных
кустов, которую наполовину освещало высокое солнце. Теперь он
мог бы оценить величину пройденного пути, но даже не обернулся.
Он побежал вниз, стараясь переносить тяжесть тела с ноги на
ногу, с камня на камень как можно быстрее, но огромная масса
неустойчивой осыпи с грохотом начала сползать вместе с ним,
грохот становился все сильнее, и вдруг у самого высохшего
потока осыпь под ним развалилась, он упал, от удара у него
сдвинулась кислородная маска. Он сразу же вскочил, не обращая
внимания на ушибы, так как боялся, что потеряет человека,
которого видел сверху, - оба склона, особенно противоположный,
были усеяны черными дырами пещер. Но что-то остановило его, и,
не отдавая себе отчета, он снова бросился на острые камни и
остался лежать, раскинув руки. На него упала легкая тень, и с
нарастающим монотонным гудением, охватывающим все регистры
- от свиста до басовых нот, - его окутало черное бесформенное
облако. Наверное, он должен был закрыть глаза, но не сделал
этого. Последней его мыслью было: "Только бы аппаратик, вшитый
в воротник, не пострадал при резком падении". Потом он приказал
себе погрузиться в полную неподвижность. Он не шевелил даже
зрачками, но видел, как роящаяся туча повисла над ним, как
выпустила вниз лениво извивающееся щупальце, он увидел его
вблизи, оно выглядело как горловина чернильно поблескивающего
смерча. Кожей головы, щек, всего лица он почувствовал
прикосновение теплого воздуха, как будто раздробленное на
миллионы струек дыхание. Что-то пошевелило его комбинезон, его
