знал, что впереди по крайней мере еще три километра такого
пути. Делать какие-либо вычисления при этой сумасшедшей гонке
было не совсем удобно, но он время от времени посматривал на
пульсирующий огонек индикатора. Он мог здесь быть еще около
часа, тогда доза не превысит двухсот рентгенов. Ну пусть час с
четвертью, но если и после этого он не доберется до начала
пустыни, спешить будет уже некуда.
Где-то на двадцатой минуте наступил кризис. Сердце он
чувствовал как жестокое, непреодолимое существо, которое
раздирало и сжимало ему грудь, кислород жег горло пылающим
огнем, в глазах мелькали искры, но самым плохим было то, что он
начал спотыкаться. Правда, излучение стало немного слабее,
индикатор тлел в темноте как гаснущий уголек, но он знал, что
должен бежать, бежать дальше, а ноги уже отказывались
слушаться. Все его мышцы работали на пределе, все в нем
кричало, требовало остановиться, стоять, а то и рухнуть на
кажущиеся такими холодными, такими безопасными глыбы
потрескавшегося стекла. Он хотел посмотреть вверх, на звезды,
споткнулся и полетел вперед, едва успев выставить руки.
Всхлипывая, он глотал воздух. С трудом приподнялся, встал,
несколько шагов пробежал, качаясь из стороны в сторону, потом
нужный ритм вернулся и понес его. Он уже потерял ощущение
времени. Как он вообще ориентировался в этой глухой тьме? Он
забыл о мертвых, которых нашел, о костяной улыбке Бенигсена, о
Реньяре, лежащем под камнями рядом с разбитым арктаном, о
безголовом, которого ему не удалось опознать, забыл даже о
туче. Мрак давил на него, наливал кровью его глаза, напрасно
искавшие большое звездное небо равнины, песчаная пустота
которой казалась ему избавлением. Соленый пот заливал лицо, он
бежал вслепую, увлекаемый силой, неисчезающему присутствию
которой в себе мгновениями еще мог удивляться. Этот бег, эта
ночь, казалось, не имели конца.
Рохан уже ничего не видел, когда вдруг ему стало гораздо
тяжелее передвигать ноги, он несколько раз провалился,
почувствовал последний приступ отчаяния, поднял голову и вдруг
понял, что он в пустыне. Он еще заметил звезды над горизонтом,
потом, когда ноги его подогнулись, поискал шкалу индикатора, но
не увидел ее, она была темной, молчала, - он оставил смерть за
спиной, в глубине застывшего корыта лавы, - это была последняя
его мысль. Он почувствовал лицом шершавый холод песка и
погрузился не в сон, а в оцепенение. Все тело еще отчаянно
работало, ребра ходили ходуном, сердце разрывалось, но сквозь
этот мрак полного изнурения он проваливался в другой мрак,
более глубокий, и, наконец, потерял сознание.
Рохан очнулся сразу, не понимая, где находится. Пошевелил
руками, почувствовал холод песка, высыпавшегося из ладони, сел
и невольно застонал. Ему было душно. Светящаяся стрелка
манометра на кислородном приборе показывала нуль. В другом
баллоне давление было восемнадцать атмосфер. Он переключил
вентиль и встал. Был час ночи. Звезды резко сверкали в черном
небе. Он определил по компасу нужное направление и пошел прямо
вперед. В три он принял последнюю таблетку. Незадолго до
четырех у него кончился кислород. Он отшвырнул кислородный
прибор, сделал неуверенный вдох, но, когда холодный
предрассветный воздух наполнил его легкие, пошел быстрее,
стараясь не думать ни о чем, кроме этого похода через барханы,
в которые он то и дело проваливался по колено. Он шел как
пьяный и не знал, действие ли это газов атмосферы или просто
усталость. Он подсчитал, что если будет делать четыре километра
в час, то доберется до корабля в одиннадцать утра. Рохан
попробовал определить скорость шагомером, но ничего не
получилось.
Гигантская белая полоса Млечного Пути делила небо на две
неравные части. Он уже привык к призрачному свету звезд,
который позволял ему обходить самые большие барханы. Он шел и
шел, пока не заметил на фоне горизонта какой-то угловатый
силуэт, казавшийся странным правильным пространством без звезд.
Еще не понимая, что это, он повернул в ту сторону, побежал,
проваливаясь все глубже, и наконец вытянутыми руками, словно
слепец, ударился о твердый металл. Это был вездеход, пустой,
возможно один из тех, которые накануне утром выслал Хорпах, а
может, какой-нибудь другой, например брошенный группой Реньяра.
Рохан не думал об этом, просто стоял, задыхаясь, обнимая
плоский лоб машины обеими руками. Усталость тянула к земле.
Упасть около машины, заснуть рядом с ней, чтобы утром, с
солнцем, отправиться в путь...
Рохан медленно вскарабкался на броневую крышу, на ощупь
нашел рукоять люка и открыл его. Зажегся свет. Он сполз на
сиденье. Да, теперь он уже знал, что немного опьянел, наверняка
отравленный метаном, он никак не мог отыскать стартер, не
помнил, не знал ничего... Наконец рука сама нашла потертую
ручку, толкнула ее, двигатель негромко мяукнул и заработал. Он
откинул крышку гирокомпасов, теперь он знал наверняка только
одну цифру - курс возвращения. Некоторое время вездеход шел в
темноте. Рохан забыл о существовании фар...
В пять было еще темно. Он увидел прямо перед собой,
далеко, среди белых и голубоватых звезд, одну, висящую над
самым горизонтом, рубиновую. Он тупо уставился на нее. Красная
звезда?.. Не было таких... Ему казалось, что рядом с ним кто-то
сидит, наверное Ярг. Рохан хотел спросить его, что это может
быть за звезда, и вдруг - будто его ударили - понял. Это был
носовой огонь крейсера. Он направил вездеход прямо на эту
рубиновую капельку. Она постепенно поднималась, пока не стала
ярко горящим шариком, в отсвете которого переливался панцирь
звездолета. Между приборами замигал красный огонек и раздался
звонок, сигнализируя о близости силового поля. Рохан выключил
двигатель. Машина сползла по склону бархана и остановилась. Он
не был уверен, что сумеет забраться в вездеход, если вылезет из
него. Поэтому он залез в ящик и достал ракетницу. Она прыгала у
него в руке. Рохан оперся локтем о руль, сжал запястье другой
рукой и потянул спусковой крючок. Оранжевая черта пронзила
темноту. Черта кончилась взрывом, выбросившим яркие звездочки,
- ракета ударилась в стену силовой защиты. Он стрелял раз за
разом, пока не услышал сухие щелчки ударника. Кончились
патроны. Но его уже заметили. Почти сразу же на вершине корабля
вспыхнули два больших прожектора и, лизнув песок белыми
языками, скрестились на вездеходе. Одновременно осветилась
аппарель, и, как холодный огненный столб, вспыхнула шахта
пассажирского подъемника. Трапы мгновенно заполнились бегущими
людьми, под кормой на барханах заметались огоньки. Голубые
светлячки показали проход внутрь поля.
Ракетница выпала из рук Рохана. Он не помнил, как сполз по
холодному боку машины, и, пошатываясь, преувеличенно большими
шагами, неестественно выпрямившись, стиснув кулаки, чтобы
подавить неприятную дрожь в пальцах, пошел прямо к кораблю,
который стоял в половодье огней на фоне бледного неба такой
величественной неподвижной громадой, как будто и в самом деле
был непобедим.
Закопане,
июнь 1962 - июнь 1963.
