телу. В сумке лежали образцы минералов.
Подумав, Рохан отодрал ножом прикрепленную к сумке
монограмму геолога, спрятал ее в карман и, глядя сверху на
застывшую картину, попытался понять, что же здесь произошло. По
всей вероятности, Реньяр стрелял в робота. Возможно, тот напал
на него или Бенигсена. Впрочем, мог ли человек, пораженный
амнезией, защищаться от нападения? Рохан понимал, что не
разгадает загадки, а в перспективе у него были дальнейшие
поиски. Он снова взглянул на часы: скоро пять. Если он
рассчитывал на собственный запас кислорода, пора было подумать
о возвращении. Рохану пришло в голову, что он может вывернуть
кислородные баллоны из аппарата Реньяра. Он снял аппарат с
трупа, убедился, что один баллон еще полон, и, оставив свой
пустой, начал наваливать камни вокруг останков. Это заняло у
него целый час, но мертвый уже щедро с ним расплатился, отдав
свой запас кислорода. Когда невысокий курган был готов, Рохан
подумал, что хорошо было бы вооружиться, наверно, еще
заряженным излучателем. Но идея возникла слишком поздно, ему
пришлось уйти ни с чем.
Было уже почти шесть. Он так устал, что едва двигал
ногами. У него оставалось еще четыре тонизирующие таблетки, он
принял одну и через минуту встал, чувствуя прилив сил. Он не
имел ни малейшего понятия, откуда начать дальнейшие поиски, и
пошел прямо к каменным воротам. До них оставалось около
километра, когда индикатор показал возрастающий уровень
радиоактивности. Пока он был довольно низким, и Рохан шел
дальше, внимательно оглядываясь по сторонам. Поскольку ущелье
поднималось круто, лишь некоторые скалы носили следы плавления.
По мере того как он приближался к месту схватки, этой
характерной потрескавшейся глазури становилось все больше.
Потом он увидел огромные камни, целиком покрытые застывшими
пузырями, их поверхность варилась в атомном котле. Здесь ему
уже нечего было делать, но он шел вперед; индикатор щелкал все
быстрее, стрелка металась как сумасшедшая, танцуя по шкале.
Наконец он издали заметил остатки каменных ворот. Черная прежде
шуба металлических зарослей превратилась в испепеленные
лохмотья; в глубине, в скалистых стенах, виднелись огромные
светлые проломы. Рохан поспешно вернулся.
И снова ему на помощь пришел случай. Когда он уже
поднимался к следующим, значительно более широким каменным
воротам, вблизи от места, которое он уже проходил, он заметил
блеск какого-то металлического предмета. Это был алюминиевый
редуктор кислородного прибора. В неглубокой расщелине между
скалой и ложем высохшего потока темнела спина в обгоревшем
комбинезоне. Труп был без головы. Страшная сила взрывной волны
перебросила человека через груду камней и раздробила его о
скалу. Поодаль лежала совершенно целая кобура, из нее торчал
сверкающий, словно только что вычищенный вейр. Рохан взял его
себе. Он пытался опознать убитого, но это ему не удалось. Он
снова пошел вверх по ущелью. Свет на его восточном склоне
становился уже красным и, словно пылающий занавес, подымался
все выше, по мере того как солнце опускалось за горный хребет.
Было без четверти семь. Рохан не знал, что делать. До сих пор
ему везло, во всяком случае в том смысле, что он выполнил
задание и мог возвращаться. В смерти четвертого человека он был
совершенно уверен. Но, в конце концов, он почти наверняка знал
это еще на "Непобедимом". Он пришел сюда, чтобы убедиться. Имел
ли он право возвращаться? Запаса кислорода, которым он был
обязан Реньяру, хватало еще на шесть часов. Но наступала ночь,
во время которой он ничего не мог делать, если не из-за тучи,
то хотя бы потому, что силы его были на исходе. Рохан принял
очередную тонизирующую таблетку и, ожидая, когда она
подействует, попытался составить какой-нибудь разумный план
дальнейших действий.
Высоко над ним, у края скал, черные заросли заливало
багровое зарево захода, в котором острия отдельных кустов
искрились и переливались глубоким фиолетовым светом.
Рохан все еще не мог ничего решить. Сидя под большим
изломом, он услышал надвигающееся издали тяжелое гудение тучи.
Странно - он совсем не испугался. Его отношение к ней в течение
одного этого дня удивительно переменилось. Он знал, во всяком
случае думал, что знает, что именно он может себе позволить как
альпинист, которого не пугает смерть, подстерегающая его на
леднике. По правде говоря, Рохан сам еще не очень хорошо
разобрался в происшедшей перемене, его память не отметила, в
какой момент он заметил мрачную красоту черных зарослей,
переливавшихся всеми оттенками фиолетового цвета. Но теперь,
уже рассмотрев черные тучи - а их было две, они выползли из
обоих склонов ущелья, - он даже не шевельнулся, не пытался
спрятаться, прижимая лицо к камням. В конце концов положение,
которое он занимал, не имело значения, если только маленький
аппаратик еще работал. Сквозь материал комбинезона он коснулся
кончиками пальцев его круглого, как монета, донышка и
почувствовал легкие толчки. Он не хотел испытывать судьбу и
уселся поудобнее, чтобы лишний раз не менять положения.
Тучи занимали сейчас обе стороны ущелья. В их черных
клубах происходило какое-то упорядоченное движение, они
сгущались по краям, образуя почти вертикальные колонны, а их
внутренние части вытягивались и сближались все больше.
Казалось, какой-то гигантский скульптор с необыкновенной
быстротой формировал их невидимыми движениями. Несколько
коротких разрядов пронзили воздух между ближайшими точками туч,
казалось, рвавшихся друг к другу, но каждая осталась на своей
стороне, вибрируя центральными клубами во все убыстряющемся
темпе. Блеск этих молний был удивительно темным, он на
мгновение освещал обе тучи - застывшие в полете миллиарды
серебристо-черных кристалликов. Потом, когда скалы повторили
несколько раз эхо ударов, слабое и приглушенное, словно их
покрыл поглощающий звук материал, обе черные тучи, дрожа,
напрягаясь до предела, соединились и перемешались. Сразу
потемнело, как будто зашло солнце, и одновременно в воздухе
появились неясные изгибающиеся линии, и Рохан только через
некоторое время понял, что это гротескно изуродованное
отражение дна ущелья.
Воздушные зеркала волновались и таяли под покровом тучи;
вдруг он увидел гигантскую, уходящую головой во тьму
человеческую фигуру, которая неподвижно смотрела на него, хотя
само изображение непрерывно дрожало и колебалось, гаснущее и
вновь вспыхивающее в таинственном ритме. И снова ушли секунды,
прежде чем он узнал собственное отражение, висящее в пустоте
между боковыми полотнищами тучи. Он был так удивлен, до такой
степени поражен непонятными действиями тучи, что забыл обо
всем. У него блеснула мысль, что, возможно, туча знает о нем, о
микроскопическом присутствии последнего живого человека среди
камней ущелья.
Но и этой мысли он не испугался. Не потому, что она была
слишком неправдоподобна - он уже ничто не считал невозможным, -
просто он жаждал участвовать в этой мрачной мистерии, значение
которой - в этом он был уверен - не поймет никогда. Его
гигантское отражение, сквозь которое слабо просвечивали далекие
склоны верхней части ущелья, куда не достигала тень тучи,
таяло. Одновременно из тучи высунулись бесконечные щупальца,
если какое-нибудь втягивалось обратно, его место занимали
другие. Из них пошел черный дождь, становившийся все более
густым. Мелкие кристаллики падали и на Рохана, легко ударяли
его в голову, осыпались по комбинезону, собирались в складках.
Черный дождь все еще шел, а голос тучи, это всеобъемлющее,
охватившее не только долину, но, казалось, всю атмосферу
планеты гудение, усиливался.
В туче образовывались локальные вихри, окна, сквозь
которые просвечивало небо; черный покров разорвался посредине и
двумя валами, тяжело, как бы неохотно, попятился к зарослям,
заполз в неподвижную чащу и растворился в ней. Рохан
по-прежнему сидел без движения. Он не знал, можно ли стряхнуть
кристаллики, которыми был обсыпан. Множество их лежало на
камнях, все, до сих пор белевшее как кость, ложе ручья было
словно забрызгано черной краской. Он осторожно взял один из
треугольных кристалликов, и тот будто ожил, деликатно дунул на
руки теплой струей и, когда Рохан инстинктивно разжал руку,
взлетел в воздух.
Тогда, будто по сигналу, все вокруг зароилось. Это
движение только в первый момент представлялось хаотичным.
Черные точки образовали над самой землей слой дыма,
сконцентрировались, объединились и столбами пошли наверх.
Казалось, скалы задымились какими-то жертвенными факелами
несветящегося пламени. Потом произошло что-то еще более
непонятное. Когда взлетающий рой повис, как огромный пушистый
черный шар, над серединой ущелья, на фоне медленно темнеющего
неба, тучи снова вынырнули из зарослей и стремительно бросились
на него. Рохану показалось, что он слышит скрежещущий звук
воздушного удара, но это была иллюзия. Он уже решил, что
наблюдает схватку, что тучи извергли из себя и сбросили на дно
ущелья этих мертвых "насекомых", от которых хотели избавиться,
но понял, что ошибается. Тучи разошлись, и от пушистого шара не
осталось и следа. Они поглотили его. Мгновение, и снова только
вершины скал кровоточили под последними лучами солнца, а
раскинувшаяся долина снова стала пустынной.
Рохан поднялся на ослабевшие ноги. Он вдруг показался себе
смешным с этим поспешно взятым у мертвеца излучателем; больше
того - он чувствовал себя ненужным в этой стране абсолютной
смерти, где могли победить только мертвые формы, победить для
того, чтобы совершать таинственные действия, которых недолжны
были видеть ничьи чужие глаза. Не с ужасом, но с полным
ошеломления удивлением участвовал он мгновение назад в том, что
произошло. Он знал, что никто из ученых не в состоянии
разделить его чувств, но хотел вернуться теперь уже не только
как вестник гибели товарищей, но и как человек, который будет
добиваться, чтобы планету оставили нетронутой. "Не все и не
везде существует для нас", - подумал он, медленно спускаясь
вниз. Светлые сумерки позволили ему быстро дойти до поля битвы.
Там ему пришлось ускорить шаги, так как излучение остекленевших
скал, кошмарными силуэтами встающих в густеющих сумерках,
становилось все сильнее. Наконец он побежал. Отзвук его шагов
от одних каменных стен передавался другим, и в этом непрерывном
эхе, в этом гуле, усиливавшем его торопливость, он прыгал с
камня на камень. Он миновал неузнаваемые, расплавившиеся
обломки машин, выскочил на крутой склон, но и здесь индикатор
пылал ярким рубиновым огнем.
Задерживаться было нельзя. Он задыхался, но не снизил
темпа, только до предела открыл вентиль редуктора. Если даже
кислород кончится у выхода из ущелья, если придется дышать
воздухом планеты, все равно это наверняка лучше, чем оставаться
лишние минуты здесь, где каждый сантиметр скалы выбрасывал
смертоносное излучение. Кислород бил ему в горло холодной
волной. Бежать было легко, поверхность застывшего потока лавы,
который оставил на пути своего поражения отступающий циклоп,
местами была гладкой почти как стекло. К счастью, на нем были
горные ботинки с шипами, и он не скользил. Теперь совсем
стемнело, только кое-где выглядывающие из-под остекленевшей
оболочки светлые камни показывали дорогу вниз, только вниз. Он
