теми же годами)
"...И вот отец первый раз в жизни заговорил со мной о княжне
Варваре в тот день, когда я, овдовев,пришла к нему из города.
- А где она сейчас, папа? - спросила я.
- Не знаю, - помолчав, ответил он, - я почти не встречал-
ся с нею с тех пор, как привез вас из Углича.
И я поняла, что он расстался с ней из-за нас,с тех пор,
когда после гражданской войны собрал семью и вернулся в нее,
главным образом к нам - ко мне и Муське... Я ничего больше
не стала спрашивать у него о княжне Варваре, но облик неста-
реющей, стройной, пленительной женщины на мгновение мелькнул
передо мною в холодных потемках блокадного жилища..."
(там же, стр.321)
(в действительности, как следует из довоенной записной
книжки Ф.Х., где был ленинградский адрес княжны Варвары,он об-
щался с ней тем или иным способом и после 1921 г. и, наверное,
знал, что она была тогда в эвакуации....
........эпизод о встрече княжны Варвары с отцом перед концом
его жизни - см.ниже под 7 ноября 1948 г.)
СЛАВА МИРА. А в тот вечер, когда я лежала у папы в амбулато-
рии, он сидел рядом, поглаживая мне то руку, то голову, как
иногда делал в раннем моем детстве,когда у нас была корь или
ангина.
И оттого, что он вот так поглаживал мне руку и лоб, отт-
ого, что возник у нас разговор о княжне Варваре и сказочный
облик ее на мгновение засветился в холодном полумраке блокад-
ного жилища,- в лицо мне дохнуло детство, и я вспомнила о Па-
левском.
- Папа, а что на Палевском? Как тетя Варя? Дуня?
Он долго молчал, неподвижно глядя на свечку.
- Они умерли от голода. Тетка Варя - по дороге в госпит-
аль. Авдотья - на своей фабрике, на дежурстве. А дом прошило
снарядом.
- Значит... там никто не живет?
- Нет. Никто. Там теперь одни сугробы...
Он вновь замолчал, замолчала и я.....
....дом наш занесло снегом, снег стелется по всей России -
264
только снег, снег и снег и такое же нескончаемое, безмолвное
горе, как у меня. Медленно-медленно просыпалась в душе боль,
а значит- и жизнь, но я тогда еще не понимала этого.
- Папа,- сказала я вслух, - по-моему, я уже не живу...
- Вранье,- сердито возразил отец.- Живешь. Если б не жила
- легла бы и сюда не пошла бы.
- Нет, правда. Мне совсем не хочется жить.Верней- все ра-
вно...
Он ответил печально и ласково:
- Дуреха! А я, например, очень хочу жить...Знаешь, я даже
коллекционером стал.
- Что же ты... коллекционируешь?
Он засмущался.
- Да всякую ерунду... Это, быть может, тоже какой-то пси-
хоз. Все коллекционирую, что могу: открытки, пуговицы, семе-
на роз.
- Пуговицы? Зачем?
Из-за свечи, из сумерек, не знаю, из какого времени, из
каких столетий, прошлых или будущих, он взглянул на меня не-
вероятно чистыми голубыми глазами и сокрушенно признался:
- Знаешь, может быть это некрасиво, особенно у нас, в Ле-
нинграде, но у меня такая жажда жизни появилась! Немыслимая
- как первая любовь - жажда. Нет, даже не жажда, а жадность...
Вот-вот-вот...И до того хочется все сберечь, сохранить, про-
сто вот...к самому сердцу прижать! Ну все,что на свете есть:
и пуговицы, и открытки, и семена роз. Прижать все к сердцу,
до последней пуговицы, чтоб не исчезло...
Как доверчиво смотрел он на меня, поверяя всю эту несу-
светность, эту "великую дичь" нашего времени, как увлеченно,
верней - заговорщицки добавил:
- Знаешь, мне обещали прислать семена особых роз. Называ-
ются они "слава мира". Это такие, знаешь, большущие, медлен-
но распускающиеся розы золотистого цвета с чуть-чуть оранже-
вым ободком по краям. Они вообще-то на юге растут,да и то не
везде, но я их здесь разведу, вот около своей амбулатории.
Жалко, конечно, что Матреша за зиму палисадник сожжет, ну
ничего, другой соорудим. Весной я эти розы в грунт посажу.
Ну, года через два-три они должны расцвести.....Придешь взг-
лянуть, а? Как думаешь- хорошо будет?
- Хорошо,- ответила я, с удивлением прислушиваясь к тому,
как рядом с нарастающей болью в сердце возникает еще какое-
то чувство.
Быть может, то, что Матреша вымыла мне ноги, как мать
или старшая сестра, и то, что пожарник принес лепешку из зе-
мли - щедрый дар голодного голодному, и оттого, что папа ра-
ссказал о старом формовщике, а теперь говорил о розах, имен-
уемых "слава мира", о том, как я приеду к нему,- "значит бу-
дут ходить даже трамваи?" - от всего этого и многого еще не
осознанного- да, рядом с болью встало в моей душе некое спо-
265
койное и стойкое чувство. Оно, пожалуй, было похоже на горд-
ость, но не было ею. Повторяю, теперь-то я понимаю, что все
это было возвращением к жизни. "Конечно, отец прав,- подума-
ла я, - я жива, я хожу, я дошла до него...К черту, не присл-
ушиваться к себе, делать все, что можешь! Господи! Да ведь у
меня еще две передачи впереди - и на город и на эфир, - надо
их сделать как следует.... Сейчас посплю, а завтра - крайний
срок послезавтра - пойду в Радиокомитет и буду работать. Лу-
чше умереть на ходу и в работе. Но я не умру. Я выживу назло
всему, что сделано со мною и с нею... с родимой сторонушкой.
Она жива, и она тоже выживет...А сейчас мы с ней будем спать.
...Она и я. Мы устали. Сейчас ночь. Мы будем спать".
- Папа, кажется, я буду сегодня спать, - сказала я, - по-
туши наконец государственную свечку...
Он положил мне на лицо большую свою докторскую ладонь,
и я поцеловала ее, как в детстве...
- Ну, спи, спи, это лучше всего... А потом ты увидишь у
меня в палисаднике розы "слава мира"...
Он встал и, прежде чем затушить свечу, окружил ее жел-
тый огонек ладонями и показал округлым движением, какие розы
будут большущие и как будут распускаться.
- Вот так, понимаешь, вот так - огро-омные, золотые,- го-
ворил он, пошевеливая пальцами, - вот такой величины могут
быть! А? Здорово?!
А я смотрела на его руки: освещенные изнутри, просвечи-
вающие по краям розовым, они как бы сами источали почти осл-
епляющий золотсто-розовый свет - руки русского доктора, хир-
урга, спасшие тысячи и тысячи солдатских и иных жизней, выр-
убившие во льду ступеньки к проруби,сейчас действительно по-
хожие на огромный невиданный цветок;
такие же прекрасные, как руки бабушки моей, чугунные на
вид, перевитые темными венами, узлами и мозолями, руки, кот-
орыми благословила она в дни штурма города меня и всю страну
нашу;
такие же властные и добрые, как руки Матреши;
такие же большие, и умелые, и бесстрашные,как руки ста-
рого заставского формовщика;
руки, источающие свет и силу, знающие и передающие друг
другу и будущему секрет земли, трудовые руки - высшая, подл-
инная, вечная слава мира.
"Да, я увижу папины розы летом", - подумала я твердо и
просто, как о чем то обчном и само собой разумеющемся,- так,
как говорил об этом отец...
С тем же чувством спокойной твердости пошла я на второе
утро обратно в город, все по тому же пути, по которому почти
мертвая, шла сюда позавчера". (там же, стр.326-330)
Как будет видно из дальнейшего дом на Палевском тогда
еще стоял и в нем жили тетя Варя и тетя Тася. Вместе с ними
266
там же жил их племянник - сын брата их отца Ильи Львовича.И
весьма возможно, что вместе с ними жил сын их сестры Аппол-
инарии - Юрий Горбачев - мальчик 11 лет, пришедший сюда не-
задолго до смерти родителей по строгому наущению его матери.
Из дневника Ольги Берггольц
"7/11-42
...А между тем, может быть меня ждет новое горе. Собирался
часам к 7 прийти батька, но перед этим должен был зайти в
НКВД насчет паспорта - и вот уже скоро 10, а его все нет.Ум-
ер по дороге? Задержали в НКВД? Одиннадцатый час, а его нет.
М.б., сидит там и ждет, когда выправят паспорт? Может, у ме-
ня в Ленинграде уже нет папы?....
Пол-одиннадцатого - папы нет. О, Господи.... Папа так и
не пришел. Просто не знаю в чем дело. Он очень хотел прийти-
я приготовила ему 2 плитки столярного клея,кулек месятки,бу-
тылку политуры, даже настоящего мяса. Что с папой?.
"8/11-42
Папу держали вчера в НКВД до 12 ч.,а потом он просто не
попал к нам потому, что дверь в Дом радио была уже закрыта.
Его, кажется, высылают все-таки. В чем дело, он не объяснил,
но говорит какие-то новые мотивы, и просил "приготовить рюк-
зачок". Расстроен страшно. Должен завтра прийти. В чем дело-
ума не приложу, чувствую только, что какая-то очередная под-
лая и бессмысленная обида. В мертвом городе вертится мертвая
машина и когтит и без того измученных и несчастных людей.
Я ходила к отцу несколько дней тому назад...
Он организовал лазарет для дистрофиков - изобретает для
них разные кисельки, возится с больными сиделками, хлопочет-
уже старый, но бодрый, деятельный, веселый.
Естественно, мужественно, без подчеркивания своего гер-
оизма, человек выдержал 5 месяцев дикой блокады, лечил людей
и пекся о них неустанно, несмотря на горчайшую обиду, нанес-
енную ему властью в октябре, когда его ни за что собирались
выслать, жил общей жизнью с народом - сам народ и костяк жи-
зни города - и вот!
Что-то все-таки откопали и допекают человека."
Правда, надо сказать, что попытка высылки Федора Христ-
офоровича была предпринята не в октябре, а в начале сентября
1941 г. И в этот раз Ольге удалось отстоять папу,
"Едва ли возможно, чтоб папа так долго не рассказывал
Ольге о сути дела (хотя мы так боялись ей навредить, зная ее
характер!) Ведь отказ "помочь" НКВД, отказ шпионить и донос-
ить был криминалом. Похоже,что они искали для заявлений дру-
гую "причину" - в том, например, чем его пугали: вот ходил к
знакомому священнику играть в карты...А тот, бедный, очевид-
но, уже был арестован (это был отец Вячеслав,отец нашего уч-
267
ителя математики...)"(Из комментариев М.Ф.Берггольц к публи-
кации дневников О.Берггольц в журн."Апрель", N4, 1991 г.)
19 февраля 1942 г. дед пишет письмо дочери Марии в Мос-
