В тюрьме в смертной тоске одиночного заключения Ольга
вспоминает всю жизнь и слагает эти стихи:
Сестре
Мне старое снилось жилище,
где раннее детство прошло,
где сердце, как прежде отыщет
приют, и любовь, и тепло.
Мне снилось, что святки, что елка,
что громко смеется сестра,
что искрятся нежно и колко
румяные окна с утра.
А вечером дарят подарки,
и сказками пахнет хвоя,
и звезд золотые огарки
над самою крышей стоят.
...Я знаю - убогим и ветхим
становится старый наш дом;
нагие унылые ветки
стучат за померкшим окном.
А в комнате с мебелью старой,
в обиде и тесноте,
живет одинокий, усталый,
покинутый нами отец...
Зачем же, зачем же мне снится
страна отгоревшей любви?
Мария, подруга, сестрица,
окликни меня, позови...
Март 1939 г.
10.05.1939 г.
"У Папи что-то не совсем оформилось сращение кости и во-
зможно на несколько дней он ляжет в больницу для вылечения."
(из письма М.Т. дочери от 10.05.39г.)
248
20.05.1939 г.
"Папу твоего отвезла 20-го в Военно-Медицинскую клинику-
его там приняли. Ну это для него очень хорошо."(из письма М.
Т. дочери и зятю от 22.05.39г.)
5 июля 1939г. - Ольгу Берггольц освободили из
тюрьмы.
Октябрь 1939 г.- Март 1941 г.- Главный врач, хирург Фабрич-
ной поликлиники. (Личное дело с фабрики)
30.11.1939 г.
"Папа замещает главного врача, очень занят и потому тебе
на пальто неизвестно когда..." (конец письма без последнего
листа М.Т. дочери и зятю от 30.11.39г.)
1940 г.
30.01.1940 г.
"Дело вот в чем. Мы сшили пальто драповое. У Папы был
драп и больше того чем требуется ему на пальто.Ну он осталь-
ное и дал мне, правда драпу было маловато, но на меня все же
вышло скромное пальто и весьма приличное."(из письма М.Т.до-
чери от 30.01.40г.)
На лето 1940 г. бабушка приехала в Москву с тем чтобы
жить на даче со мной и Искрой, дочерью подруги матери и Оль-
ги - Ирэны Гурской, все лето. Федор Христофорович, очевидно,
считал такую нагрузку недопустимой и послал бабушке следую-
щую открытку:
16.06.1940 г.
Адрес туда: Москва, Сивцев-Вражек д6 кв1, М.Ф. Берггольц для
М.Т.Берггольц; Обратный адрес: г. Ленинград, Володарский р-н,
Елизарова 6/2 кв 6 Ф.Х.Берггольцу Текст карандашом.
"16/V1 40г. Милая Маша! Получ. письмо от тебя от 8. V1 с ка-
ртинкой от Миши. Спасибо Мише за картинку. Научи его писать.
Рад, что устроилась. Относительно августа,что то ты мудришь.
Если нужно, то хоть раз прояви свою власть материнскую- хоть
до отказа. Привет от меня. Сам я и окружающие живы, здоровы
по нашим годам.
Ф.Б."
Первые мои более или менее связные воспоминания о "деде
Феде" относятся к зиме 1940-1941 гг., когда я год жил у баб-
ушки в Ленинграде на Невском (тогда-проспект 25-го Октября),
дом 11, кв.....
В декабре 1940 г.я в очередной раз заболел. И вот, про-
249
сыпаясь, я несколько раз обнаруживал у своей кровати деда,
внимательно рассматривающего меня выпуклыми светлыми глаза-
ми, легкий седой пух вился повыше ушей над его круглой голо-
вой.
Дед был отличный диагност- он всегда старался приходить
к больному во время его сна, и ставил диагноз по поведению
больного во сне, его дыханию, движениям и т.д. Слушал он ме-
ня через деревянный стеотоскоп, а при выстукивании по двум
пальцам было приятно ощущать его прохладные ласковые пальцы.
Никто из родственников не помнил, чтобы он ошибался в диагн-
озах.
Дед приносил игрушки, шашки, шахматы. Учил меня в них
играть. Но педагогом, с моей точки зрения, он был плохим.Иг-
рая, естественно, значительно лучше меня, он никогда не дав-
ал мне выигрывать, а в шашки неоднократно ставил мне все 12
"сортиров". И при этом безжалостно вышучивал, чем внушил мне
к этим играм устойчивую если не ненависть, то неприязнь на
всю мою жизнь. Я усвоил опыт его педагогических ошибок и ни-
когда не приминял его методику, обучая своих сыновей игре в
шахматы. Но научившись играть, оба восприняли мое внутреннее
неприятие этих игр и сами не стали, умея неплохо играть, лю-
бителями шашек и шахмат.
Дед часто рассказывал смешные истории и я хохотал до
изнеможения. Даже бабушка, на всю жизнь обидившаяся на деда,
довольно часто сдержанно улыбалась. Рассказчиком дед был ве-
ликолепным - он с каким-то скучным выражением лица и серьез-
ным тоном говорит нечто- а кругом все покатываются с хохота.
Все это воспитало во мне настороженно-острое любопытст-
во к нему. Однажды, обидившись на него за что-то, я назвал
его "ипритом" (это такой отравляющий газ). Он принял это и в
редких письмах, иногда подписывался:-"Твой иприт".
1941 г.
15 03 41г.
Письмо в самодельном конверте на Сивцев-Вражек.
"15/111 41г. Милая Муся! Посылаю тебе два рецепта на присып-
ку. У нас как будто все спокойно. Никол. уехал в дом отдыха.
Вот и все! Целую тебя. Желаю тебе счастья и здоровья.
Твой Ф.Б."
27.03.1941 г.
"Отец обещал сам послать тебе рецепты. Послал-ли? Пиши."
(из письма М.Т.дочери от 27.03.41г.)
Из фабричного "Личного дела"
Март 1941г.-Июнь 1941г. - Хирург. Детский врач фабричной по-
ликлиники.
Июнь 1941г.-Март 1942г. - Главный врач, хирург фабричной по-
ликлиники.
250
- Хирург призывной комиссии.
Для понимания дальнейшей переписки нужно сообщить след-
ующее. После окончания 2-го класса в г.Ленинграде мы с бабу-
шкой приехали в Москву.
22 июня 1941 г.- Начало Отечественной Войны.
После начала войны в начале июля я был эвакуирован в
Татарскую АССР сначала в санаторий Берсут, а осенью в г.Чис-
тополь с Интернатом детей писателей. В г. Чистополь же в ко-
нце августа были эвакуированны из Москвы в большом количест-
ве родственники писателей и инвалиды-писатели, не подлежащие
призыву в СА. Вместе с ними приехала и моя бабушка - М.Т.Бе-
рггольц. Все наши ленинградские родственники остались в Лен-
инграде. Отец мой и Николай Молчанов ушли в армию. Мать моя
осталась в Москве.
По книге следующая встреча после 1937 г. Ольги Бергго-
льц с отцом произошла в момент смерти ее бабушки Марии Иван-
овны Грустилиной. Как я отмечал выше, в действительности,со-
бытие это произошло 20 августа 1941 г., а по книге Ольга в
интересах увеличения художественного воздействия на читате-
лей привязывает его к критическим дням октября 1941 г. в об-
становке жесточайшего обстрела Ленинграда немцами.
То, что встреча такая была именно в момент смерти Марии
Ивановны дает описание реакции отца на это. С другой стороны
упоминание необходимости отъезда Ольги с мужем из Ленинграда
явно относится к более позднему времени,когда Н.Молчанов ве-
рнулся больной с фронта, а в конце августа он был на передо-
вой. Скорее всего таких встреч было несколько - и только в
книге они объединены в одну.
Итак, после прощания Ольги с бабушкой,которое было при-
ведено выше в конце биографии Марии Ивановны:
"..... Я вышла во двор наш, взглянула на сад - он был прекр-
асен в златосумрачном наряде своем, густой, вновь, разросши-
йся после того, как в гражданскую его почти вырубили....
- Ольга! - вдруг окликнул меня отец.
Я с радостью обернулась на его зов. Он вбежал во дворик
в своем простеньком, поношенном пальто-реглане, похожем на
бабью юбку, в старом, пожалуй еще времен той войны, защитном
картузике - и по голубым веселым глазам его,по какому-то по-
молодевшему голосу я поняла, что им как и мной,владеет то же
веселое чувство сопротивления почти неминуемой гибели...
- У бабки была? - быстро спросил он. - А, ну хорошо.Я вот
251
только что вырвался на минутку с приема. Ты погоди меня - я
скоро. До Шлиссельбургского вместе пойдем.....
Вышел отец, посерьезневший, с картузиком в руке.
- Достойно теща отходит,- сказал он негромко.- Вечная па-
мять....- И, упрямо тряхнув головой, точно сбрасывая какую-
то внезапно свалившуюся на нее тяжесть, сурово, с так понят-
ным мне чувством вызова, улыбнулся и сказал:- Ну, пошли, де-
вчонка....
И мы побежали с папой по Палевскому, по его древним де-
ревянным мосткам,и оба, одержимые весельем сопротивления ги-
бели, разговаривали бегло, телеграфно, почти невоспроизводи-
мо. Покосившись на меня, отец спросил:
- Ну... комиссаришь?
- Вроде... Политорганизатор. И еще работаю на радио.В ра-
зных отделах. В том числе и в контрпропоганде. И еще в "Окн-
ах ТАСС".
Я говорила возможно небрежнее, но не в силах была сдер-
жать, ни радости, ни гордости своей: ведь он все еще был для
меня ПАПОЙ/разр/, которого я побаивалась, а вот теперь я шла
с ним, участником двух тяжелейших войн,..... и вот я первый
раз в жизни шла с ним как равная, больше- как солдат рядом с
солдатом, и потому и выложила ему про все свои военные рабо-
ты так много и так небрежно.
- Хотели еще в военную газету взять, но я отказалась - и
так еле справляюсь, - добавила я.
Папа фыркнул круглыми ноздрями и зашевелил бровями, что
означало высшую степень огорчения или досады.
- Н-да...Таких девчонок, как ты, берут в армию, а мне от-
казали!
- В чем?
- Я в народное ополчение просился, - помолчав, сказал он
таким жалобным, виноватым, мальчишеским голосом, что вздыбл-
енное мое сердце - и то замерло: я поняла, что мой папа, уч-
