рону, тени наши уродливые и страшные, качались на стенах ко-
мнатки, и от этого еще больше казалось, что мы все куда-то
едем - далеко-далеко, на поезде дальнего следования. А та, в
передней, просто ждет своего...
Скрипнула дверь, и в щель просунулось чье-то коричнево-
пергаментное лицо, непонятно - мужчины или женщины, чем-то
закутанное и обмотанное, в огромной ушанке,напяленной поверх
женского платка.
Ярко светящиеся темно-желтые глаза глянули из-под ушан-
ки.
- Доктор, мы вот...
- Не студить комнату! - крикнул отец. - Залезай весь.
В дверь протиснулся человек (это все-таки был мужчина);
он протянул отцу на ладони что-то в бумажке.
Папа раздул ноздри и зашевелил бровями.
- Ну-ну, не валяйте дурака! Опять?...
- Доктор, - протянул дрожащим голосом человек, - не обиж-
айте!
Сердито фыркнув, отец взял маленький сверточек.
- Ну ладно, спасибо, но чтоб в последний раз!...Как там у
вас, все в форме?
- Пока все, - прохрипел человек.- Сегодня, слава тебе го-
споди, тихо, вчера зажигалками замучил....
- Я к вам через часок загляну, - сказал отец, - Ступай.Да
не рыпайся, иди тихо. Если что, сразу ко мне!
Пятясь задом, человек чуть-чуть приоткрыл дверь и прот-
иснулся в эту щель, без улыбки, но приветливо кивая нам.
260
- Пожарная охрана, - сказал папа и, высоко подняв указат-
ельный палец, строго взглянул на меня, точно ждал возражения.
- Герои! Львы! Люди! Еле дышат, а большого пожара ни разу не
допустили. Любят наш объект, комбинат имени Тельмана.
- Чего он принес тебе? Съедобное?
- Деликатес! Около завода "Вена" - пивоваренный, помнишь?
- у нас теперь раскопки вовсю идут, барду раскапываем много-
летней давности. Раскапывают это все с трудом египетским,ра-
зогревают, лепешки пекут. Стоматит чудовищный от этого "дел-
икатеса". Столько народу со стоматитом в день на прием прих-
одит! Ну, а как уговорить, чтоб не жрали этого? Матреша, ра-
зогрей-ка нам лепешечку!...
Лепешка показалась мне очень вкусной.
- А у нас на Кузнечном бадаевскую землю продают,- сказала
я.- Когда бадаевские склады горели, оказывается, масса саха-
ра расплавленного в землю ушло. Первый метр- сто рублей ста-
кан, второй - пятьдесят. Разводят водой, процеживают и пьют....
Когда мы поели, Александра Ивановна куда-то ушла, а Ма-
треша опять предложила мне помыться, и я опять отказалась,
вспомнив Неву и лестницу, а вспомнив ее, не по необходимос-
ти, а движимая чем-то умственным и полузабытым, сказала:
- Отец, ты совсем не бережешь себя...
- То есть? - спросил он удивленно.
- Ну вот....ступеньки во льду вырубаешь....
Он взглянул на меня почти с состраданием.
- Дура ты, дочь моя и знаменитая поэтесса города Ленина,-
беззлобно сказал он.- Ибо произносишь все это всуе, без веры...
Мы помолчали, и, словно продолжая не обрывавшийся разго-
вор, он негромко, задумчиво стал говорить:
- А у нас за Невской, мне рассказывали, на одном заводе,
кажется Александровском, в литейной старик один был - формо-
вщик. Ну, из тех старых колдунов, которые грамоты не знали,
а дело свое знали так, что и заграничные инженеры руки разв-
одили.На Обуховском, например, был в свое время такой литей-
щик...Отольют, скажем, ствол для пушки - ну, надо его дальше
обрабатывать: сверлить там и все такое, - я не понимаю.В об-
щем, массу труда человеческого класть. А вдруг отливка-то
бракованная, с этими, как их - ну да - раковинами? Тогда эт-
ого деда и зовут: "Дед, послушай, есть в стволе раковины или
нет?" Он молоточком постучит, ухо к металлу приложит и гово-
рит: "Раковин нет, можно обрабатывать". Или наоборот. И что
ты думаешь - хоть бы раз ошибся! Пробовали ему не верить,ра-
зными тогдашними научными методами проверять,а выходило все,
как дед говорил. Ну, вот и формовщик у нас такой же был.Знал
он особый секрет земли. Особый состав ее, такой, чтобы отли-
вка никогда не имела браку, по вине формовщиков, конечно. И
никогда, ни разу у него браку не было. Его спрашивают: "Дед,
почему у тебя браку не бывает?"А он только посмеивается:"Пе-
тушиное слово знаю". И молчит. Ну, в ноябре прошлого года
261
завод, разумеется, встал. Народ разбрелся, только охрана -
как вот у нас. А старик чувствует, что помирает: эвакуирова-
ться в свое время отказался. Он тогда своей старухе и говор-
ит: "Сквалыжник я, говорит, и скряга, и грешник великий, го-
ворит, хоть в бога и не верю. До сих пор свой секрет земли
никому не передал. А теперь - некому. Кроме тебя. Да ты жен-
щина, притом немолодая, к литейному делу никакого отношения
не имеешь. Ну, делать нечего - край. Я не помру, пока ты мой
секрет не усвоишь. Пойдем". Та: "Куда?" - "На завод, в лите-
йную". Повела она его под ручку в литейную, довела - и стал
он ее обучать своему секрету земли. Составу, пропорциям.....
Представляешь - двое голодных, полуумирающих стариков одни в
холоднющей литейной...Но ведь каждый божий день, оба истоще-
нные, тащились они в литейную - и трудились, копались в хол-
одной земле. Да еще старик старуху заставлял съедать полови-
ну его вечернего супа, говорил: "Я так и так помру, а ты до-
лжна выжить, чтоб потом, когда завод заработает, секрет зем-
ли всем формовщикам открыть". И ведь выучил ее! И когда она
при нем несколько раз состав этот, с его секретом, воспроиз-
вела, лег старик и говорит: "Слава тебе господи,с чистой со-
вестью на тот свет ухожу".И на другой день помер. Вечная ему
память - имя его я обязательно узнаю. А старуха,говорят, жи-
ва, даже, говорят, эвакуировали ее, заботятся: ну как же,та-
кой секрет - это ж важно...
Он помолчал и сказал еще задумчивей, точно говорил то-
лько с самим собою:
- А может, к тому времени, когда завод заработает, и не
нужен будет стариковский секрет. Изобретут нечто более точ-
ное, научное. Неважно. Не в этом дело...- Он помолчал, пожал
плечами. - А может и не изобретут. Выше любви человеческой -
разной...к родной земле, к человеку, к женщине или женщины к
мужчине,- выше этого ничего, Лялька, изобрести нельзя...Нет,
не изобретут..."Ибо тайна сия велика есть": секрет земли....
И ему, наверное, хотелось поговорить, пофилософствовать
даже, с близким человеком, и он много говорил в тот вечер, а
мы ведь тогда совсем мало говорили- инстинктивно берегли си-
лы.
Папа рассказывал, как организует стационар на своей фа-
брике.
- Вот хожу по Невской заставе с нашими фабричными властя-
ми и привожу в стационар кадровых наших ткачей и ткачих. Я
ведь их всех знаю- слава богу, двадцать лет на фабрике...Эти
у меня не умрут! Ну, черт же побери, ведь когда-нибудь фабр-
ика-то заработает! И сукно нужно будет людям, одежонка-то за
войну пообтреплется, а?
- Наверное, - сказала я.
Мне было почему-то противно думать о сукне, даже затош-
нило, когда я его себе представила- серое, жесткое, и почему
-то его еще надо разжевать...
262
Я совершенно опьянела от вонючей еды, от кипятка,от те-
пла, меня клонило куда-то в сторону, я стала не то засыпать,
не то умирать. Черноглазая Матреша первая заметила мое сост-
ояние.
- Доктор, - сказала она, - а дочке-то спать пора.
И уж тоном приказа добавила:
- Снимайте валенки, я вам ноги вымыть помогу. Я все ж та-
ки тут снежку натаяла, согрела.
- Мне не снять валенки, Матреша.
- Ну-ка, выпей, - сказал отец и дал чего-то горького.
А Матреша ловко, хотя и с трудом, стянула валенки с
распухших ног моих и погрузила их в ведерко с теплой водой.
О, какое это было блаженство, ясное, младенческое блаженст-
во! Теплая вода и чьи-то ласковые, родные и властные руки,
расторопно скользящие по ноющим ступням, - то санитарка Мат-
реша, стоя на коленях, мыла и растирала мне ноги, и мне поч-
ему-то не было стыдно, что мне, взрослому человеку, моют но-
ги, а она поглядывала на меня снизу вверх милыми своими кру-
глыми глазами и приговаривала чуть нараспев, точно рассказы-
вала сказку про кого-то другого, и я сквозь сон слушала ее.
- ...А шла-то издалека, из города, да все по снегу да по
льду... Умница, к папочке шла, правильно надумала... А ведь
как на папочку похожа, до чего ж похожа, до чего ж похожа,
портрет вылитый...
Я вздрогнула, как вздрагивают просыпаясь, и взглянула
прямо в глаза Матреши: санитарка смотрела на меня с такой
любовью, что мне стало ясно: эта женщина тоже любит моего
отца...
КНЯЖНА ВАРВАРА. - Ну а теперь я тебя уложу, - сказал папа и
повел меня по своей маленькой бревенчатой амбулатории в ка-
кую-то комнатушку. Я легла на койку, а он сел рядом на низе-
нькую табуретку и даже зажег ту свечку, башенкой,- с ней бы-
ло светлее, чем с каганцом, и казалось теплее.
- Отец, чего ты казенный свет палишь? - пробормотала я,
кивнув на свечу.
- Ничего, я на минутку. Ты сейчас уснешь,а я зайду к сво-
им пожарникам и к дистрофикам в стационар.... Хочу все-таки
образцово-показательно наш стационар поставить...Как думаешь,
девчонка, поставлю?
- Конечно. У тебя персонал хороший.
- Ах, хороший! - самозабвенно, упоенно почти пропел отец
и, смутясь, добавил:- Не воруют!
Он так любил людей - и не человечество вообще, что лег-
че всего, а именно людей, обычных, грешных, - что стеснялся
говорить о своей любви к ним, как о чем-то самом интимном.
Поэтому он иногда - от ревнивейшей любви - людей обругивал,
сердился на них, как Антон Иванович, или говорил о них наро-
чно грубовато, как сейчас. Он не понимал,что виден людям на-
263
сквозь со своим страстным и чистым сердцем мудреца и всегда
большого ребенка...Он считал себя...циником.
- Нет, верно, хорошие бабенки,- поправился он.-Люди! Ведь
Матреша-то каждого так моет, кого приводим, как тебя сейчас...
Нет, работать с ними можно...но...но...эх, девчонка!..Княжну
Варвару мне бы сюда!"
("Дневные звезды",стр.306-318)
(воспоминания Ольги о княжне Варваре - см.выше - в 1918
-1921 гг.,а также в биографии ее матери Марии Тимофеевны под
