Пилун, довольная, сидела у него на коленях и внимательно рассматри-
вала его руку. Бедап стеснялся своих ногтей, так и оставшихся деформирован-
ными, хотя он уже не грыз их, поэтому он сначала сжал руку в кулак, чтобы
спрятать ногти; потом ему стало стыдно, что он стесняется, и он разжал руку.
Пилун похлопала по ней.
-- Хорошая это комната,-- сказал он.-- Окна на север. В ней всегда спо-
койно.
-- Да. Шшш, я считаю листы.
Вскоре Таквер убрала стопки бумаг и закрыла ящик.
-- Ну, вот! Извини. Я обещала Шеву пронумеровать страницы в этой
его статье. Хочешь попить?
Многие основные продукты все еще нормировались, хотя далеко не так
строго, как пять лет назад. Фруктовые сады Северного Взгорья пострадали от
засухи меньше и оправились быстрее, чем районы, где выращивали зерновые, и
в прошлом году ограничения на потребление сушеных фруктов и фруктовых со-
ков были сняты. На затененном окне у Таквер стояла бутылка сока. Она налила
каждому по полной чашке. Чашки были глиняные, довольно неуклюжие -- их
сделала в школе Садик. Таквер села напротив Бедапа и, улыбаясь, посмотрела
на него.
-- Ну, как там, в КПР?
-- Да как всегда. А как там, в родной лаборатории?
Таквер посмотрела в свою чашку, покачивая ее, чтобы свет играл на по-
верхности жидкости.
-- Не знаю. Я думаю уйти.
-- Почему, Таквер?
-- Лучше уйти самой, чем ждать, пока скажут, чтобы уходила... Беда в
том, что эта работа мне нравится и я хорошо умею ее делать. И другой такой
работы в Аббенае нет. Но нельзя быть членом исследовательского коллектива,
который решил, что ты -- не член его.
-- Они на тебя давят все сильнее, да?
-- Все время,-- ответила она и быстро, непроизвольно оглянулась на
дверь, словно опасаясь, что Шевек стоит там и все слышит.-- Некоторые из них
просто невероятны! Ну, ты сам знаешь. Не стоит об этом говорить.
-- Нет; поэтому я рад, что застал тебя одну. По существу, я не знаю. Я, и
Шев, и Скован, и Гезач, и все остальные, кто проводит почти все время в типо-
графии и в радиобашне,-- мы не работаем по распределению и поэтому мало
сталкиваемся с людьми, не входящими в Синдикат Инициативы. Я много бы-
ваю в КПР, но это -- особая ситуация. Там я ожидаю противодействия, потому
что сам его вызываю. А с чем столкнулась ты?
-- С ненавистью,-- сказала Таквер своим глубоким, мягким голосом.-- С
настоящей ненавистью. Руководитель моего проекта со мной больше не разго-
варивает. Ну, это-то невелика потеря. Он вообще дубина. Но некоторые другие
высказывают мне, что они думают... Есть одна женщина, не в лаборатории,
здесь, в бараке. Я вхожу в квартальный сантехнический комитет, и мне надо
было с ней поговорить по делу. Она мне даже слова сказать не дала. "Ты в эту
комнату даже и не суйся, знаю я вас, предатели проклятые, интеллектуалы, эго-
исты" -- и так далее, и тому подобное, а потом захлопнула дверь у меня перед
носом. Это было нелепо.-- Таквер невесело засмеялась. Пилун, свернувшаяся
клубочком на руках у Бедапа, увидела, что она смеется, и улыбнулась, а потом
зевнула.-- Но знаешь, это было страшно. Я трусиха, Дап. Я не люблю злобы. Я
даже не люблю неодобрения!
-- Разумеется. Единственное, что позволяет нам чувствовать себя надеж-
но,-- это одобрение наших соседей. Архист может нарушить закон и надеяться,
что увернется от наказания, но обычай не возможно "нарушить"; на нем по-
строена вся жизнь человека с другими людьми... Мы только теперь начинаем
чувствовать, что значит быть революционерами, как сказал Шев сегодня на со-
брании. И это, оказывается, неуютно.
-- Некоторые понимают,-- сказала Таквер с упрямым оптимизмом.--
Вчера одна женщина в омнибусе -- не знаю, где мы с ней раньше встречались, я
думаю, где-нибудь на работах десятого дня -- так вот она сказала: "Наверно,
чудесно жить с великим ученым, это, должно быть, так интересно!" А я сказала,
что да, по крайней мере, всегда есть, о чем поговорить... Пилун, деточка, не за-
сыпай! Скоро придет Шевек, и мы пойдем в столовую. Дап, потряси ее. Ну, во
всяком случае, понимаешь, она знала, кто такой Шев, но не осуждала и не злоб-
ствовала, а была очень мила.
-- Люди действительно знают, кто он такой,-- ответил Бедап.-- Это чуд-
но, потому что они, так же, как и я, не могу понять его книги. Он считает, что
несколько сот человек понимают. Те студенты в Региональных Институтах, ко-
торые пытаются организовать курсы Теории Одновременности. Я-то лично
считаю, что хорошо, если несколько десятков. И все же люди знают о нем, у них
такое чувство, что им можно гордиться. Я считаю, что хоть это Синдикат сумел
сделать, даже если мы больше ничего не добились. То, что мы напечатали рабо-
ты Шева. Это, может быть, самое умное из всего, что мы сделали.
-- Да брось ты! Видать, досталось тебе сегодня в КПР.
-- Да. Хотелось бы мне обрадовать тебя, Таквер, да нечем. Синдикат
страшно близко подобрался к основному связующему началу общества -- бояз-
ни чужих. Там сегодня был один молодой парень, так он открыто угрожал на-
сильственными репрессиями. Вариант, конечно, убогий, но он увидит, что дру-
гие готовы его принять. И эта Рулаг, черт побери, она -- сильный противник!
-- Дап, ты знаешь, кто она такая?
-- Нет, а кто?
-- Шев тебе не сказал? Впрочем, он о ней вообще не говорит. Она --
мать.
-- Мать Шева?
Таквер кивнула.
-- Она уехала, когда ему было два года. Отец остался с ним. Конечно,
дело обычное. Если не считать чувств Шева. У него такое чувство, что он поте-
рял что-то жизненно необходимое -- и он, и отец. Он не делает на этом основа-
нии принципиальный вывод, что родители всегда должны оставаться с детьми,
и всякое такое. Но то, как для него важна верность -- это, по-моему, происходит
именно отсюда.
-- Что необычно,-- с силой сказал Бедап, забыв о Пилун, которая крепко
уснула у него на коленях,-- явно необычно, так это ее отношение к нему! Сегод-
ня было видно, что она ждала, чтобы он пришел на собрание Совета по Импор-
ту-Экспорту. Она знает, что душа группы -- он, и из-за него ненавидит и нас.
Почему? Чувство вины? Неужели Одонианское Общество настолько прогнило,
что нами движет чувство вины? Знаешь, теперь, когда я знаю, я вижу, что они
похожи. Только у нее все затвердело, окаменело... умерло.
Пока он говорил, открылась дверь, вошли Шевек и Садик. Садик шел
одиннадцатый год. Она была высокая для своих лет, худая, очень длинноногая,
гибкая, хрупкая, с пышными темными волосами. За ней шел Шевек, и Бедап,
глядя на него в странном свете его родства с Рулаг, вдруг увидел его, как мы
иногда видим очень старого друга -- с четкостью, в которой участвует все про-
шлое: великолепное сдержанное лицо, полное жизни, но изумленное, измотан-
ное до предела. Это было очень своеобразное лицо, и в то же время его черты
походили на черты лица не только Рулаг, но и многих других анаррести, наро-
да, отобранного видением свободы и приспособившегося к пустынной, бесплод-
ной планете, планете огромных расстояний, глубокой тишины, мертвого запу-
стения.
Между тем в комнате стало много близости, шума, общения, приветст-
вий, вопросов, смеха, разговоров; Пилун -- к ее немалому неудовольствию -- пе-
редавали из рук в руки, обнимали, тискали; бутылку передавали из рук в руки,
наливали сок. Сначала центром внимания стала Садик, потому что она бывала
в семье реже всех; потом Шевек.
-- Что было нужно Деду -- Сальной Бороде?
-- Ты был в Институте? -- спросила Таквер, глядя на Шевека, когда он
сел рядом с ней.
-- Только зашел. Сабул утром оставил мне записку в Синдикате. Шевек
залпом выпил фруктовый сок и поставил чашку. Стало видно странное выра-
жение -- вернее, отсутствие выражения -- его губ.
-- Он сказал, что в Федерации Физики есть вакансия. Автономная, по-
стоянная, на полный рабочий день.
-- Ты имеешь в виду -- для тебя? Там? В Институте?
Он кивнул.
-- Тебе Сабул сказал?
-- Он пытается тебя завербовать,-- сказал Бедап.
-- Да, я тоже так думаю. "Если не можешь что-то вырвать с корнем, одо-
машни его",-- как говорили мы на Северном Склоне.-- Шевек внезапно и про-
стодушно рассмеялся.-- Смешно, правда? -- сказал он.
-- Нет,-- сказала Таквер.-- Не смешно. А отвратительно. Как ты вообще
мог пойти к нему, разговаривать с ним? После всей клеветы, которую он рас-
пространял о тебе, всего этого вранья, будто "Принципы" украдены у него, по-
сле того, как он скрыл от тебя, что уррасти дали тебе эту премию, а потом, в
прошлом году, разогнал группу ребят, которые организовали курс лекций, и
добился, что их всех услали в разные стороны из-за твоего "скрыто-авторитар-
ного влияния" на них -- это ты-то авторитарен! -- это было мерзко, непрости-
тельно! Как ты можешь быть вежливым с таким человеком?
-- Ну, видишь ли, дело ведь не в одном только Сабуле. Он просто выра-
зитель их мнения.
-- Я знаю, но он его выражает с удовольствием. И он уже так давно ве-
дет себя так подло! Ну, и что ты ему сказал?
-- Я, можно сказать, стал тянуть время,-- ответил Шевек и снова засме-
ялся. Таквер опять покосилась на него, поняв теперь, что он, хотя и держит себя
в руках, крайне напряжен или возбужден.
-- Значит, ты ему категорически не отказал?
-- Я сказал, что еще несколько лет назад решил, что, пока я могу зани-
маться теоретической работой, не буду принимать официальные назначения.
Тогда он сказал, что, поскольку место автономное, у меня будет полная воз-
можность продолжать те исследования, которые я веду сейчас, и что мне дают
это назначение с целью... как это он сказал... "облегчить доступ к эксперимен-
тальной аппаратуре в Институте и к официальным каналам публикации и рас-
пространения". Иными словами, издательство КПР.
-- Ну, значит, ты победил,-- сказала Таквер, глядя на него со странным
выражением лица.-- Ты победил. Они будут печатать то, что ты напишешь.--
Это -- то, чего ты хотел, когда мы пять лет назад вернулись сюда. Стены рухну-
ли.
-- Я победил только в том случае, если приму это назначение. Сабул
предлагает легализовать меня. Сделать меня официальным. Чтобы оторвать
меня от Синдиката Инициативы. Ты не думаешь, Дап, что это и есть его мотив?
-- Конечно,-- ответил Бедап. Лицо его было мрачным.-- Разделяй, чтобы
ослабить.
-- Но если Шева возьмут обратно в Институт и будут печатать его ра-
боты в издательстве КПР, тем самым будет подразумеваться, что они одобряют
весь Синдикат, разве не так?
-- Большинство людей так и будет считать,-- ответил Шевек.
-- Нет, не будет,-- возразил Бедап.-- Им все объяснят. Великого физика
на какое-то время сбила с толку группка недовольных. Интеллектуалов вечно
сбивают с толку, потому что они думают обо всякой ерунде -- о времени, про-
странстве, реальности, о вещах, не имеющих никакого отношения к реальной
жизни, поэтому гадким уклонистам так легко сбивать их с пути истинного. Но
добрые одониане в Институте деликатно объяснили ему его заблуждения, и он
вернулся на путь социально-органической истины. И таким образом Синдикат
Инициативы лишится своей единственной обоснованной претензии на чье бы
то ни было внимание на Анарресе или на Уррасе.
-- Я не ухожу из Синдиката, Бедап.
Бедап поднял голову и, с минуту помолчав, сказал:
-- Да. Я знаю, что не уходишь.
-- Вот и ладно. Пошли обедать. Вон как в животе урчит: послушай, Пи-
лун, слышишь? Грр, ррр!
-- Гоп! -- скомандовала Пилун. Шевек взял ее на руки и, встав, усадил к
себе на плечо. За его головой и головой девочки чуть покачивался единствен-
ный висевший в этой комнате динамический объект. Это была большая конст-
рукция из расплющенной проволоки, так что когда овалы, сделанные из нее,
поворачивались ребром, их было почти не видно, а при определенном освеще-
нии они то мерцали, то исчезали; а два прозрачных, тонкостенных стеклянных
шарика, двигавшихся вместе с проволочными овалами по сложно переплетаю-
щимся эллипсоидным орбитам вокруг общего центра, то приближались один к
