- Это значит, - перебил Арфарра, - что вы - демократия.
Вмешательство стоит денег, а деньги идут из карманов простых
граждан. Простые граждане хотят, чтобы эти деньги были
употреблены с пользой на их угощение, развлечение и процветание.
Простые граждане не хотят, чтобы их деньги пошли каким-то
варварам в далекой стране. Простые граждане не хотят, чтобы их
дети подвергались опасности, наводя на деньги, отнятые у
родителей, порядок у дикарей. Простые граждане забаллотируют
любое правительство, которое осмелится предложить подобное.
Поэтому правительству выгоднее назвать помощь другой стране
"вмешательством во внутренние дела другого государства" и
намазать побольше варенья на хлеб голосующих граждан. Так?
Ванвейлен откинулся на спинку стула. Молодой человек возившийся
в глубине комнатки, от изумления уронил на пол стеклянную
трубочку, зачарованно потянулся и выкинул ее в корзинку для
мусора.
- Так что же, - спросил Арфарра, - пошлет ваше правительство
сюда войска или нет?
- Нет, - спросил Ванвейлен.
- Тогда, - спокойно сказал Арфарра, - не стоило вам снимать меня
с тех ворот.
Врач, всплеснув руками, с возмущением ткнул в один из ларчиков,
который вдруг заорал, пронзительно и гнусно, и затявкал на
Ванвейлена на птичьем языке.
- Ну разумеется, - ответил Ванвейлен по-вейски. - Если б после
двадцатипятилетней разлуки мы говорили б о достоинствах инисских
вышивок, советник волновался б не в пример меньше.
- Всему виною, - улыбаясь, проговорил Арфарра, - мое собственное
неразумие. Я как старый ребенок, - нет-нет да и размечтаюсь о
рае. Разве трудно мне было сообразить, что господин Ванвейлен
опять, как и четверть века назад - не чиновник, а частное лицо?
- Я не просто частное лицо, - сказал Ванвейлен. - Я владелец
крупной компании, и, поверьте, моя компания имеет годовой доход
больший, нежели страна, в которой она зарегестрирована. Я
занимаюсь космической техникой, приборостроением и оружием.
Нефтью - на новых планетах... Вы правы - ни одна страна не будет
помогать вам по-настоящему. В лучшем случае пришлют любопытных
корреспондентов и тысячу банок тушенки, которые были б
прекрасным поводом для драки, если б кто-нибудь на Вее еще
нуждался в поводе для драки.. Я - готов помочь.
- Почему? - спросил Арфарра.
- Четверть века назад, - сказал Ванвейлен, - я был человеком без
гроша в кармане. Вы научили меня... кое-чему. Долг платежом
красен.
Арффарра молчал. Четверть века назад он бы непременно сказал,
что такие вещи, которым он мог научить Ванвейлена, можно делать
только для выгоды государства; а сделанные для личной выгоды,
они называются преступлениями. Теперь он этого не сказал, а чуть
вздохнул и ответил:
- Вы лжете. Вы не отдаете долг милосердия. Вы вкладываете
капитал.
- Конечно, - сказал Ванвейлен. Милосердные люди огранизовывают
комиссии и комитеты. Милосердные люди суют нищему в руку миску с
супом. Им главное - утвердить собственное благородство с помощью
этого супа, а что будет с нищим через неделю, им все равно. Им
даже хочется, чтобы он остался нищим и чтобы можно было второй
раз самоутвердится за счет нищего, подав ему миску супа. А
немилосердные люди создают компании. Они вкладывают капитал, - и
они расшибутся, чтобы этот нищий встал на ноги и возместил им
затраты.
- Проще говоря, - сказал Арфарра, - вы покупаете империю. С
домами, садами, дворцами и подданными. И на этом условии
согласны оберегать свое имущество.
- Можно сказать и так, - согласился Клайд Ванвейлен.
- Вы очень торопитесь. Стало быть, кроме вас, если и другие
покупатели?
- Кроме вас, - ответил Ванвейлен, - есть и другие продавцы.
Наступило долгое молчание.
- Что же, - сказал Арфарра, - мы можем сделать?
Ванвейлен повернул голову к врачу и сказал:
- Будьте добры, оставьте нас. И позовите Стрейтона.
Врач прикрыл дверь и ушел.
Через два часа он вернулся. Совещание, видимо, было закончено.
Оба землянина сидели подле чиновника и прятали друг от друга
глаза.
- Это, - сказал Арфарра, - будет самой омерзительной проделкой в
моей жизни.
Стрейтон невозмутимо откинулся на спинку стула. Ванвейлен
улыбнулся и сказал:
- Предложите что-нибудь получше.
Они повернулись и вышли. Врач подошел к постели и увидел, что
чиновник плачет. Врач некоторое время смотрел на Арфарру, а
потом сделал старику укол. Тот закрыл глаза и заснул. Врач
тихонько растворил окно и задернул занавески. В комнате пахло
так, как пахнет, когда трое людей задумали в ней какую-то
чрезвычайную гадость.
* * *
Эту ночь Киссур спал глубоко и спокойно. Ханадар Сушеный Финик
разбудил его на рассвете. Они поднялись на стену и увидели, что
на другом берегу реки собралось уже не меньше трех тысяч
человек. На мосту над вчерашними мертвецами старались птички. У
поросшей мхом башни пятеро дружинников Киссура сидели и
смотрели, как товарищ их печет пирожки из монастырской муки.
Рядом лежал целый сноп стрел, -дружинники собрали их ночью у
подножья стен.
Тут в верховьях реки послышались крики. Киссур обернулся: это
лодка с солдатами Ханалая распоролась о бамбуковые колья, вбитые
еще для вчерашних барж, люди посыпались в воду, как горох.
Ханадар Сушеный Финик подождал, пока течение снесет их
начальника в красном кафтане поближе к мосту, натянул лук и
выстрелил. Красный кафтан нырнул и обратно не вынырнул.
Пирожки наконец испеклись: Киссур с дружинниками сели в кружок и
стали есть лепешки, заворачивая в них копченое мясо. Датти
Зеленые Глаза принес из монастырского погреба вяленую дыню.
- Сдается мне, - сказал Датти, - тыча пальцем в сторону дамбы,
что не пройдет и часа, как все эти люди явятся сюда спросить,
отчего мы так долго замешкались на этом свете, и над надо
подкрепиться, чтобы поддержать с ними занимательную беседу.
- Не такая уж это будет занимательная беседа, - возразил Ханадар
Сушеный Финик. - стены у храма деревянные, и после того, как они
сожгут стены, мы не убьем и сорока человек.
- Помолчи, - сказал Киссур, - ты уже убил того, кого хотел.
Час шел за часом: народу на гребешке дамбы становилось все
больше, но беседа не начиналась.
Наконец приехал еще один командир Ханалая. С ним была тысяча
человек, пушечка и колдун. Пушечку установили напротив стен и
начали садить из нее ядрами, полагая, что если разбить стены,
люди Киссура не смогут стрелять по мосту, и дело можно будет
считать законченным, а колдун сделал небольшой стожок для
колдовства и начал на нем плясать. Вскоре послышался треск, как
будто с неба содрали шкурку, вдали показалось какое-то облачко и
стало быстро расти. Сушеный Финик, который был зорче других,
увидел, что это белая птица. У птицы было два крыла сбоку и одно
сверху. Правое крыло у птицы было с красной полосой, а левое - с
синей полосой. На другом берегу обрадовались, а Сушеный Финик
сказал Киссуру:
- Клянусь божьим зобом! Когда твой отец умирал, за его душою
явилось тринадцать огненных колесниц, запряженных восьмикрылыми
конями! Неужели этот колдун думает, что мы испугаемся этакого
щегла?
- Великий Вей, - отвечал, поглядев, Киссур, - я уже видал эту
тварь на картинке, и я не думаю, что это из-за колдуна.
В этот миг ядро из пушечки попало в угловую башню, и осколками
тяжело ранило двоих дружинников. А другое, начиненное фосфором и
серой, влетело в деревянную голубятню, и та загорелась.
- Вниз, - закричал Киссур, - мы подождем их во дворе.
Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и
мятежники затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и
пролетела над мостом.
- Клянусь божьим зобом, - вскричал Сушеный Финик, - видел ли ты
когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?
Действительно, раздался шум, словно в небе отодра-лась дверца, и
из птицы вывалилось два белых яйца размером с мельничный жернов.
Яйца полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая
плетенка. На другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за
ворот и вскричал:
- Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!
Птица погналась за людьми Ханалая, и они бросились врассыпную,
как цыплята от коршуна.
Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура
побежали в храмовый дворик и потащили с собой раненых. Птица
развернулась, выпустила три когтя и села посередине дворика. Из
птицы высунулся человек и заорал на корявом вейском:
- Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?
Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через полчаса
Киссур выглянул в круглое окошко и увидел неровные и остренькие,
как акульи зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но
солнце и звезды еще были вверху. Над горами самолет начало
трясти, - Киссур и не знал, что в небе столько ухабов.
Киссур устроился в кресле рядом с пилотом поудобнее, поигрывая
кинжалом и улыбаясь наглыми голубыми глазами. Если эти люди
думают, что он испугается только оттого, что в первый раз
катается на птице с крыльями в красную и синюю полоску, то, -
право же, он рассчитывал сегодня на путешествие куда более
далекое.
Киссур оглянуся на своих людей: те вели себя как нельзя
достойнее, а Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом.
Пилот сказал:
- Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.
- Какого шума? - сказал Сушеный Финик.
- Ну, - удивился пилот, - снаружи это ужасный рев. Вы никогда
такого не слышали.
Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным боевым
криком, из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя
или волка.
Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.
- Немедленно прекратите, - закричал он.
Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.
Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло в
голову, что эти десять дикарей, потных и грязных, которые с
невозмутимым видом сидят в салоне, воспринимают мир совершенно
по-другому, чем он. Черт их знает, что они могут сделать! Может,
они даже не так уж благодарны за свое спасение? Может, они
совсем по-другому относятся к своей смерти, чем нормальные люди?
У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!
Редс взглянул на приборы. До пустынного острова в северном
океане, где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными
шахтами, оставался еще час лету.
- Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур.
Редс оторвался от экранов.
- Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но
убивать людей, - нехорошо.
- Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур, - но
мост этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на
строительстве погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при
недостроенном мосте случился паводок. И судя по тому, что от
него осталось, его придется строить опять, новым сорока тысячам.
И вы сохранили жизнь двум сотням мятежников, а отняли ее у шести
тысяч крестьян, которые опять погибнут, если случится паводок.
- Во всяком случае, - сказал пилот, - я ни к чьей смерти не
причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту
работу, и право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено
применять боевое оружие.
- Да? - сказал Киссур, - а отчего взорвался мост? Это что, вроде
церемониального меча?
- Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие.
- Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо
в ухо и за серьгу в нос.
Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую
трубку, нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал
человеческое лицо. Человек на экране походил на портрет
советника Ванвейлена, только выглядит моложе, чем надо, -
видать, время на небесах тянется медленнее.
- Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.
- У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас съедят.
От них просто воняет кровью.
В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.
- Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он. -
Это вы господин этих людей?
- Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше ли
