смирится с отпадением провинции? Она ее завоюет - раз; уничтожит всякую
поросль предпринимательства - два; и, убедившись, что богачи осмеливаются
угрожать политическим структурам империи, выведет их под корень - три.
Вы ставите свои эксперименты не в безвоздушном пространстве! "Пышные
хлебы" еле терпят существующие порядки, - неужели вы думаете, что они
потерпят противный их идеалам переворот, вершись он именем Ира или чьим
угодно?
А князь Маанари и горцы? Им только смуты в Харайне не хватало для
полного счастья!
А чиновники, что вы будете делать с ними? Давить, как тлю?
Но на кого же вам положиться? Диктатур не бывает без армии или
партии, которых у вас нет и которые есть у ваших противников. А установи
вы здесь демократию - так она завтра кончится всенародным коммунизмом!
В сущности, Ир - единственный авторитет, на который мог бы опереться
ваш предприниматель. Вы обещали, что сын Ира благословит дело Айцара. У
меня есть на то доказательства, и я еще должен придумать, как от них
избавиться. Сейчас же меня интересует только одно: какие бумаги о вашем
заговоре попали в руки судьи, кто - вы или Айцар - решил убить судью, кто
из вас двоих спрятал самострел под плитами трапезной, и кто из вас до
брался до Ира?
Роджерс засмеялся и повернулся к Келли.
- Я, может, плохо знаю, что творится в управах, а вы, мистер
Стрейтон, совсем не знаете, что творится в монастыре.
Нан растерянно посмотрел на Келли. Тот сказал со вздохом.
- Видите ли, Дэвид, Роджерс - не единственный, кто придерживается
подобных взглядов на судьбу Веи. Есть еще, например, Джек Рендолл, который
и должен был стать сыном Ира. Я знаю, - две недели назад Роджерс как бы в
шутку спросил его, что бы Рендолл делал во время бунта. А тот ответил:
смотря какой бунт. Если б его возглавил Айцар, то благословил бы. Чтоб
иметь покровительство Ира, Роджерсу надо было сидеть как можно тише. Любая
уголовщина могла лишь спутать его планы, что и случилось.
Нан усмехнулся.
- Я так понял, что этот разговор месячной давности - ваше
единственное алиби?
Что-то в тоне инспектора было до того нехорошее, что Роджерс
побледнел.
- Вы мне тут будете рассказывать, - ровным голосом продолжал
инспектор, - что человек может отказаться от абсолютной власти только
потому, что собеседник за чашечкой кофе обещает ему употребить эту власть
надлежащим образом?
Роджерс вдруг вскочил со стула и метнулся к выходу. Спинка стула была
тяжелая, резная, и еще на ней висела сумка с образцами пород. Стул стал
падать и, падая, поддел витыми ножками плащ Роджерса. Тот потерял
равновесие, взмахнул руками и полетел кувырком.
Он еще попытался встать, но тут Нан наступил ногой на желтый его
плащ, и в следующее мгновение Роджерс увидел у своего горла узкий и
длинный, как лапка кузнечика, меч.
- У меня алиби, - взвизгнул Роджерс.
- Какое?
- За мной следил Барнс! Все время, пока меня не было, за мной следил
Барнс!
- А что вы делали ночью в саду?
- Я встречался с Айцаром. У торца крытой дороги. Мы говорили.... -
Роджерс поперхнулся.
- О заговоре, - докончил Нан.
- Хорошо. О заговоре против вашей поганой империи. Неужели вы
думаете, что, если бы у судьи были документы, заговор изобличающие, Айцар
бы мне этого не сказал? Я проводил Айцара до самого его дома, а когда
повернулся, чтобы идти, увидел в кустах Барнса.
- А потом? Это ведь было еще до похищения Ира?
Роджерс осклабился.
- А потом я решил преподать этому шпиону урок. Я вернулся в келью,
взял удочки и пошел в Заводь Белых Зерен. Туда и днем-то нелегко дойти,
если не знаешь тропинку наизусть. Этот социалист, - смачно сказал Роджерс,
- два раза провалился по горло. А потом сох у азалий под луной и думал,
что мне его не видно.
Нан убрал меч.
Роджерс торопливо поднялся с пола, поправил растрепавшийся плащ и с
чувством произнес:
- И из-за этой марксисткой шельмы я вот время землетрясения был не у
приборов, а у озера!
- А сам Айцар? - нервно спросил Нан. - Вы заставили его забыть, что
можно и что нельзя. Разве не мог он сам обратиться к Иру?
- Я встретил Айцара на пороге гостевого дома и там же, через два
часа, его и оставил. Мне надо было с ним переговорить, и вовсе не надо
было, чтоб он без присмотра бродил по монастырю.
Нан молчал, рассеянно крутя в руках девятиглазую бронзовую черепашку
Шушу. Все ее девять водянистых гранатовых глазок поочередно выражали ему
сострадание. Забавно. Значит, либерал и социалист с самого начала могли
обеспечить друг другу алиби. Предпочли, однако, поступить по принципу:
"Пусть во мне торчит иголка, а в нем - шило". В правильной надежде, что
столичный инспектор разузнает о противнике что-то излишне гнусное.
Интересно, а если бы Барнс провалился не по шею, а глубже - стал бы
Роджерс его вытаскивать? Остаются Ллевелин и Меллерт. Что делали эти двое,
пока Роджерс выманивал "гнусного марксиста" подальше от часовни.
- У вас есть еще вопросы, господин инспектор? - с расстановкой
произнес Роджерс.
- Может быть, еще будут. Во всяком случае вы понимаете, что совершили
преступление?
- Какое же?
- Замышляли бунт.
- Однако! И по каким законам вы собираетесь меня судить? По законам
Веи я не подлежу суду, а по законам Земли я не совершил преступления,
господин столичный инспектор...
Келли запер Роджерса в монастырском погребе и выразил только одно
сожаление: что проклятого заговорщика нельзя переслать на Землю
электронной почтой. После этого они устроили великий шмон в комнате
Роджерса и наконец нашли связку бумаг, отданных Айцаром на храненье
желтому монаху. Это были договоры, писанные по известной формуле: "пусть
мои люди станут твоими людьми". Еще одна бумага, с сорока подписями,
обещала Айцару полную помощь в изустно оговоренном предприятии, при
условии, что в Большой Иров День сын Ира прилюдно наденет Айцару свое
ожерелье из вишневых косточек.
Келли и Нан заспорили, кому владеть бумагами, и в конце концов
чиновник забрал их с собой.
Келли проводил Нана сквозь череду завешенных залов. Широкие проушины
дверей выглядели, как крысиные норки в стенах метровой толщины. Согласно
тысячелетним канонам, красота здания впрямую зависела от веса камня,
пошедшего на его сооружение, и всякому символу отъединенности полагалось
иметь двухметровую ширину.
У крысиных норок сидели мраморные коты, обвив хвостами лапки и
насторожив уши. Они стерегли, как и века назад, иной мир монастыря, и
фотоэлементы придали их глазам новую зоркость.
- А что вы будете делать с показаниями Снета? - спросил Келли.
Нан, улыбаясь, смотрел на дивную вязь стеблей и линий, покрывавшую
колонны фасада. Стебли складывались в картины, линии - в буквы; поддакивая
друг другу, они называли мир видимостью и уверяли, что в их переплетениях
именем Ира запечатлено все бывшее и будущее. Нан глядел на упорядоченное
безумие узоров и думал о том, что разрушило планы Роджерса: все могущество
случайности или всемогущество Ира?
На вопрос Келли он махнул рукой и пробормотал что-то со всем
невнятное: мол, беспокоиться о безопасности монастыря не стоит. Снет -
такой человек, брось его в воду - вода протухнет...
- А если бы, - спросил Келли, - на месте Роджерса был сторонник
аравана? Устояли б вы от искушения подать доклад о гнусных замыслах
любителей социальной справедливости, даже если б для вящей убедительности
пришлось запутать в это дело желтого монаха?
Искусные сплетения стеблей и букв взбирались кверху и завораживали
душу уверением, что на свете нет ничего нового. Красота линий ручалась за
убедительность слов, и красоту нельзя было упечь за лжесвидетельство...
Нан отвел глаза от колонн. Вопрос Келли ему ужасно не понравился.
- А я еще не теряю надежды это сделать, - мягко ответил Нан. - Араван
Нарай - потомственный чиновник. Он не хочет быть пешкой в руках
предпринимателей, как здешний наместник. Притом он достаточно начитан,
чтоб знать, как внезапно и страшно кончаются времена корыстолюбцев. Стать
во главе бунтовщиков - возможно, неплохой способ спастись, а быть сыном
Ира - вероятно единственный способ остаться во главе бунтовщиков...
Келли тихонько засмеялся.
- Так в чем же все-таки чиновник девятого ранга обвиняет аравана
Нарая, - в бескорыстном стремлении к справедливости или корыстолюбивой
жажде власти?
Собеседники пересекали широкий монастырский двор. Он вновь был чисто
выметен и ухожен, вытоптанные клумбы усажены новыми цветами, поломанные
кусты инча были подрезаны и лишь сильнее от этого пахли.
- Роджерс отлучался с богослужения, чтоб побеседовать с Айцаром, а
вот почему не было Меллерта? - спросил Нан, не ответив Келли.
Келли насупился.
- Вам же уже рассказывали о его взглядах. Разве может живой Бог
спуститься туда, где правит Бог мертвый? Разве может Бог стать человеком в
мире, где Богом стала вещь? Абсолютная автономия духа - вот залог всех
будущих автономий, от автономии личности до автономии провинции. Джозеф
Меллерт и не собирается молиться дьяволу.
- А - воспользоваться им? Разве не случалось отцам-пустынникам летать
на укрощенном дьяволе к заутрене в Иерусалим?
- Представьте себе, Дэвид, - несколько саркастически произнес Келли,
- я сам об этом задумывался. Только это уж моя забота.
Они уже стояли под самой стеной. Быстро смеркалось и столь же быстро
спадала жара. Нан прислонился к стене спиной: толстенький, заплывший
жирком сырцовый кирпич был теплее воздуха.
- Вам не очень хочется, чтобы я совал нос в дела монастыря и
расспрашивал монахов, - сказал он.
- Ваша наблюдательность делает вам честь, Дэвид.
- Но почему?
- Потому что чиновники не пропадают в желтых монастырях подолгу. Это
раз. Потому что вы выясните меньше моего, - два, а нервы вам истреплют
вконец - это три. Ученые здесь едины только в одном - они чиновников не
любят, а вейских особенно.
Я не хочу давать им повод объединиться в травле общего врага -
землянина, который ведет себя, как вейский чиновник. Вас станут
спрашивать, как это можно сделать такую блестящую карьеру к тридцати
четырем годам, сколько взяток вы брали и сколько давали, скольких посадили
за ведовство и скольких выпустили по блату, и вообще по тем или иным
причинам станут ругать Вею. И если вы не выдержите и заявите, что, мол,
всякий балбес, провалившийся на экзамене, ссылается на коррупцию, а меж
тем половина высших чинов империи - из самых низов...
- А если я с ними соглашусь? - засмеялся Нан.
- Тогда скажут, что вы, как вейский чиновник, научились поддакивать
собеседнику тем громче, чем больше вы с ним не согласны.
Нан стоял у края чиновничьей тропы. Стражники выпололи ее накануне
Ирова дня, но невыдернутые по лености корневища уже разворошили дерн и
целеустремленно поперли вверх.
Келли врал не так умело, как сановники Веи. Нан был готов поклясться:
полковник боялся не за его душевное равновесие, а за сам монастырь.
Недаром он давеча невольно дал понять, что не сомневается: господин Нан
вполне способен употребить кое-какую информацию, доступную Дэвиду
Стрейтону, на придворные интриги. И даже, чего добром, разорить весь
монастырь, ежели он угрожает безопасности империи. Нет, в монастыре было
еще много грязного белья, но полковник собирался отстирывать его сам...
Что ж! Пускай! Для Нана ключ к тайнам монастыря лежал вне его стен.
