что поехал навстречу: это был Теннак.
- Эй, - сказал Теннак, - молодой господин куда-то делся, не видали?
- Нет, - сказал Нан.
Чиновники нашли на берегу реки, в двадцати шагах от квартала,
приятный кабачок, поднялись на второй этаж узорной башенки и уселись за
столик. Прямо напротив них, в открытом окне, струились ветви высокой ивы,
и за близкими деревьями мелькала наполненная звездами река, и по ту
сторону реки стояла черная, как кусок сланца, тюрьма, в которой сейчас
плакал несчастный Астак, и многие, более его виновные люди.
Хозяин принес им кувшин вина, две чашки с соломинками, продетыми в
крышку и большое блюдо речных крабов, посыпанных солью и политых лимоном.
- Так почему вы бросились сегодня утром на Иммани? - спросил Нан.
- Этот мальчишка, Шаваш, сидел и ел конфету, выпавшую из кармана
Иммани. Конфеты были подарком императора, и я знал, что господин отдал их
Лине. Я понял, что Лина опять путается с Иммани.
С реки дул мягкий ветерок. Нан, потягивал вино и, казалось, любовался
игрой листьев в лунном свете. Теннак жадно разламывал крабов и запивал их
вином. Когда перед Теннак образовалась изрядная горка крабьих огрызков, он
поднял голову, поглядел на Нана и спросил:
- Ну? Вы еще чего-то хотите узнать.
- Только одно, - сказал Нан, - куда вы дели вещи, которые отняли у
Иммани в Козьем Лесу?
Теннак ошеломленно глянул на чиновника.
- Я не был в Козьем лесу.
- Бросьте, Теннак. Ведь теперь это уже не имеет значения. Если вы
сами не хотите рассказывать, что случилось в козьем лесу, то могу
рассказать я.
Двадцать восьмого числа госпожа Линна уехала в храм Исии-ратуфы. Вы,
будучи преданы ей, решили ее проводить, а когда она отказалась,
проследовали за ней тайком, мечтая оказать ей услугу. Каково было ваше
удивление, когда госпожа Линна, вместо того, чтобы отправиться в храм
Исии-ратуфы, на Запад, обогнула столицу и поехала на восток! Вы вспомнили,
что завтра с востока возвращается секретарь Иммани. Вы вспомнили, что он
почему-то отпустил вперед слуг: и когда вы увидели, что госпожа Линна
остановилась в белом храме, известном, как дом свиданий, ваши подозрения
переросли в уверенность.
- Да, - сказал варвар.
- Что вы сделали с вещами?
- Там было две седельные сумки, - признался Теннак. - Они были сплошь
набиты личными подарками для самого Иммани, ларчиками да коробками с
притираниями. Фу! Я хотел отдать их господину Андарзу, а потом передумал и
отнес одному человеку, который тут неподалеку варит золото. Это совершенно
чудесный человек, знаком с массой подземных духов, но духи эти жадные
существа, всячески выкаблучиваются и иначе, как за большую взятку,
философского камня не отдадут.
- Да, - сказал Нан, - это чудесный человек, но его сосватал вам
Иммани.
Когда последние звуки в доме торговца затихли, в пустом кабинете
послышался шорох. С балки, изображающей дракона, протянулся пояс, а по
поясу спустился Шаваш.
Шаваш был немного растерян. Он пришел с одним из сыщиков, в одежде
разносчика, поболтал со слугами и, будто заблудившись, проскользнул в
кабинет, где и прилип к предусмотрительно устроенному Айр-Незимом глазку,
через которой можно было наблюдать все, что происходит в главном зале.
Это был план Нана. Днем Нан заявил Шавашу, что лазоревое письмо
находится у Айр-Незима, а передал это письмо Айр-Незиму эконом Дия,
который за этот месяц виделся с экономом раз пять. А что Шаваш не нашел
письма у Дии в тайнике, - так Дия не бедная вдова, чтоб иметь один тайник,
и вообще Дия, может быть, еще до этого отдал письмо. Нан велел Шавашу
вскрыть его собственный служебный сейф, и, убедившись, что маленькому
бесенку эта штука вполне по плечу, велел Шавашу забраться в кабинет
Айр-Незима.
Он сказал, что хочет предложить Айр-Незиму кое-какие бумаги в обмен
на письмо, и, что если Айр-Незим письмо отдаст, то Шаваш должен украсть
бумаги. А если Айр-Незим письма не отдаст, то он, Нан, упадет в обморок, и
вряд ли Айр-Незим устоит от искушения утащить эти бумаги. В таком случае
Шавашу надо проследить, куда и как консул эти бумаги положит, и сто против
одного, что в этом месте будет лежать и лазоревое письмо.
Как и Шаваш, Нан считал обыски занятием утомительным и небезопасным.
Он полагал, что, вместо того, чтобы пытать человека, или ставить вверх
дном уютную комнату, доискиваясь, куда хозяин комнаты дел те или иные
бумаги, гораздо проще - дать хозяину какую-нибудь ценную бумагу, и
проследить, куда он ее положит.
Теперь Шаваш был в недоумении. С одной стороны, Айр-Незим отдал
какой-то документ. С другой стороны, Нан упал в обморок, и притом самым
натуральным образом. И теперь было совершенно непонятно: надо ли красть
бумаги? Надо ли красть синий конверт? И вообще, упал Нан в обморок или не
упал?
И потом, Шавашу не понравилось, как себя повел Нан, очнувшись. Шаваш,
конечно, не знал всех ихних дворцов и ходов, но, по его мнению, Айр-Незим
говорил Нану то самое, что однажды говорил продавцу масла Свиной Глаз,
когда продавец застал его с ключом от его, продавца, дома в руках. "Ведь
тот же ход, что ведет из дворца в квартал, ведет из квартала во дворец!
Айр-Незима, можно сказать, застукали с ключом в руках, а Айр-Незим
уверяет, что ключ оказался у него по недоразумению!" Шаваша на враки было
не взять, в воровских шайках и не такое в уши заливали. Но ведь Нан был, в
конце концов, чиновник, правда, очень умный чиновник - а все же чиновник
знает только чернильницу и бумагу.
Не прошло и четверти стражи, как Шаваш, отлично запомнивший положение
пальцев Айр-Незима, вертевшего цифры замка, открыл сейф. В сейфе стояло
несколько черепаховых шкатулок, а поверх всего лежала толстая книга, в
которую торговец записывал дебет и кредит. Шаваш открыл одну шкатулку,
вторую, третью, облизнулся и подумал: "Глупый человек Айр-Незим, - сказано
же: "Не клади все яйца в одну корзину, и даже в один сейф".
В небесном городе имелось четыре вида глашатаев для объявления
указов: местные указы провозглашал чиновник в сером кафтане;
указы-постановления провозглашал чиновник в парадном кафтане "единорог", а
подписанные рукой государя законы провозглашал чиновник, ехавший по городу
на муле, с золотыми подковами и золотой уздечкой. Законов в последнее
время стало много, и кое у кого рябило в глазах от обилия законов, а кое у
кого - от золота на уздечке. И вот как-то люди Серого Бычка и Радани,
сговорившись, окружили чиновника плотным кольцом, и, крича "Ура", стали
бросать его в воздух. Стража не посмела препятствовать народному
волеизъявлению, и оказалось, что под видом этого самого волеизъявления две
шайки разбойников ободрали с мула золотые подковы и уздечку, и смылись.
Отчет о случившемся, попав на стол советника Нарая, привел его в
необычайно скверное состояние духа. Старик был мнителен и даже суеверен;
обладал наклонностью в каждом происшествии видеть символ; и вот эта
заурядная уголовщина представилась ему обличительным знаком против всех
верховных воров империи, которые - как то показал доклад проклятого
торговца Айр-Незима, - используют справедливые указы Нарая для того, чтобы
под видом восторга урвать себе золотую уздечку.
Старик не спал всю ночь, и у него заболело сердце. Кутаясь в красный
халат с кистями, он сошел вниз, в кабинет, и стал глядеть на редкие звезды
вверху. Душа его вот уже давно была неспокойна. Он не стремился ни к чему,
кроме как установлению разумного правления: о злом или добром в своих
поступках он не рассуждал: смешно было бы отрицать, что истинная доброта -
не в том, чтобы не творить зла, а в том, чтобы наименьшим злом
предотвращаться наибольшее. Но вот что смущало Нарая, - он был влюблен в
разум и порядок, и он не мог не видеть, что для установления разумного
правления он обращался к самым неразумным страстям государя; для
установления режима, при котором не будет ни зависти, ни злобы, он поощрял
зависть толпы, - в идеальном правителе нужно воспитывать бесстрастие, а
что он воспитывал в государе? Этим способом нетрудно было устранить
врагов, но как этим способом добиться той цели, которой он задался?
Скрипнула дверь - на пороге кабинета показался Нан. Нарай поглядел на
него с подозрением:
- Где вы были, Нан? Почему я слышу о смерти этой женщины из вторых
рук?
- У Айр-Незима. Он благодарил меня по своему обыкновению, - и Нан
выложил перед советником Нараем розовую банковскую книжицу.
Нарай пересчитал страницы книжки:
- Это очень большая благодарность. За что?
- Убитый Иммани, приходился мужем его племяннице, и Айр-Незиму очень
не хотелось, чтобы об этом узнали вы или Андарз.
- Он и вправду сбежал с женой Андарза, а потом убил женщину?
- Именно так, - поклонился Нан.
Нарай встал и принялся расхаживать по кабинету из стороны в сторону.
- Это никуда не годится, - решительно произнес он, - когда государь
услышит, что у Андарза убили жену, он расплачется от сочувствия!
Нан промолчал.
Нарай вручил Нану лист с голубым обрезом, употребляющийся для
докладов императору, и произнес:
- Полагаю, что дело обстояло так: Андарз проговорился жене о своих
изменнических планах; женщина побежала из дворца, чтобы все рассказать;
Андарз, сообразив, что он наделал, послал Иммани убить женщину, а потом
послал второго человека убить Иммани, - этот-то второй сбросил Иммани с
башни и ранил вас. Что вы и напишете в докладе.
- Этого не было в действительности, господин Нарай, - сказал Нан.
- Действительность - это частный случай, - возразил всемогущий
советник.
Нан принял лист и отправился сочинять доклад.
Между тем Айр-Незим был, конечно, раздосадован поведением Нана.
Конечно, что такое Нан? Пятый ранг, и пуповина у него еще не просохла. Это
только Нарай или Андарз могут бросаться обвинениями величиной с Желтое
Море, а Нан - слишком маленький чиновник, чтобы ему кто-то поверил без
документа. Если он придет с рассказом о ночном происшествии к Андарзу, то
Андарз решит, что Нан - просто шпион Нарая, который хочет поссорить
Андарза с Айр-Незимом, а если он придет с рассказом о ночном происшествии
к Нараю, то Нарай, услышав о пропавших документах, прямо покажет ему пойти
и повеситься.
И все-таки ему было чрезвычайно неприятно, что Нан откуда-то узнал о
плане дворца, и если бы какой-нибудь завалящий бог пришиб Нана молнией,
или, скажем, бараньей лопаткой, какую-нет нет-да и выбрасывают с верхних
этажей вместе с помоями ленивые хозяйки, - Айр-Незим с радостью дал бы
богу бараньей лопатки на содержание его храма. Но у Айр-Незима не было
знакомых богов, а те, которые были, были весьма ненадежны и то и дело его
подводили.
Поэтому банкир решил обратиться к другому ведомству. Едва благодетель
и прародитель смертных, круглое солнце, выкатилось из серого утреннего
тумана, Айр-Незим поспешил на пристань полюбоваться ящиками и товарами, и
по дороге поманил к себе разносчика пирожков, в веревочных туфлях и с
коромыслом через плечо: на одном конце коромысла было блюдо с рисовыми
пирожками, а на другом - с мясными.
Улица, в серый утренний час, была пустынна: из-за беленых стен садов
поднимался запах свежевыпеченных лепешек, смешанный с ароматом росовяника
и ночного табака, да вдалеке беззлобно переругивались кухарка с хозяйкой.
Айр-Незим выбрал мясной пирожок и протянул пирожнику плату: бумажку в
три тысячи.
- У меня нет сдачи, - сказал хмуро продавец.
- Знаешь нового судью десятой управы? - спросил банкир.
