посмотри, как интересно все получается: информационная система, способная
распоряжаться информацией, обрабатывать ее, преследуя свои интересы... Боб
пристально смотрел на меня, думая, что я догадаюсь. Ну?- так и не
догадавшись, спросил я. Это же интеллект, сказал Боб. То есть?- не понял я.
То и есть, сказал Боб.
Короче, по Бобу, получалось, что каждый служащий, все равно кто: член
Политбюро, почтальон, милиционер, директор банка, секретарь парткома,
нормировщик на заводе, бухгалтер, преподаватель института, старший
следователь прокуратуры - все, кто каким-нибудь боком прислоняется к
процессу циркулирования информации,- все они, выходя на работу, включаются
в мыслительный процесс некоего гигантского нечеловеческого интеллекта.
Каждая операция по обработке и дальнейшей передаче информации, проводящаяся
ими, помимо своего основного предназначения (скажем, назначить бабушке
пенсию - "да", "нет"), имеет и некую теневую функцию и в виде отчетов,
цифр, сводок и так далее - начинает циркулировать по информационной сети,
так или иначе влияя на прочую информацию, приводя, возможно, к каким-то
решениям - скажем, ввести войска в Афганистан. Это я упрощаю, конечно,
сказал Боб, не так все примитивно, но из миллиардов таких вот элементарных
информационных операций и складывается этот самый мыслительный процесс.
Становление и развитие этого интеллекта было для общества чрезвычайно
болезненно, поскольку задачи перед аппаратом становились большие,
масштабные, а существенных ограничений не вводилось. Так, по Бобу,
получалось, что задачу "Индустриализация СССР" аппарат выполнил, соблюдая
те условия, которые были введены: форсированные сроки, минимальные затраты,
отказ от привлечения иностранных капиталов,- и все это, разумеется, за счет
того, что нарушались общечеловеческие нормы, заповеди и все такое прочее...
поэтому уничтожалось крестьянство: нужны были дешевые рабочие руки, а самые
дешевые они у преступников, работающих под конвоем, поэтому надо создать
такие законы и такую обстановку, чтобы преступников было побольше... чтобы
хватило для самых грандиозных проектов... Понимаешь, поначалу это была
просто машина, примитивная кибернетическая машина, с которой к тому же не
умели обращаться, но очень скоро она начала преследовать собственные
интересы - она распоряжалась всей без исключения информацией в стране,
поэтому могла вести - и вела - информационную игру с генератором идей,
поставляя ему такую информацию, которая заставляла его генерировать именно
те идеи, которые шли на пользу аппарату.
Это уже проявление интеллекта, и достаточно мощного. Он очень умело
поиграл на маленьких слабостях дядюшки Джо... Не все получалось гладко в
этой игре, потому что иногда в информационных узлах оказывались люди,
способные принимать самостоятельные решения, а интеллект аппарата
воспринимал это как сбои в своей работе - и тогда начался тридцать седьмой
год, после которого главным и ценнейшим качеством любого чиновника стала
исполнительность... Хрущев, почувствовав, интуитивно поняв роль аппарата в
тех событиях, ощутив его сопротивление, попытался было бороться с ним, но
проиграл темп, а потом и всю партию - собственно, проиграл ту самую
информационную игру. Аппарат методом селекции информации блокировал одни
его идеи и неумеренно подавал, доводя до абсурда, другие, вынуждал делать
неверные ходы там, где уже созданы были предпосылки к успеху,- скажем, в
истории с Пауэрсом, ясно же, что это была провокация тех, кто хотел сорвать
переговоры, и ясно, что действовать надо было иначе... как и понятно, что
бороться с аппаратом при помощи того же самого аппарата - это тащить себя
за косичку из болота... Сейчас? Сейчас достигнут полный гомеостаз.
Интеллект добился своего и теперь будет прилагать все усилия, чтобы
гомеостаз сохранить. Какого рода усилия? Транквилизация генератора идей -
информационная игра ведется так, чтобы никаких действительно новых идей он
не выдавал; транквилизация общества - о, здесь обширнейшее поле
деятельности!
Наконец, блокировка информации, все же поступающей в систему - главным
образом из-за границы. Кое-какие долгосрочные меры в рамках той же
блокировки: снижение культурного уровня, усреднение образования - и так
далее. Уже заметно.
Воспитание - разными методами - отвращения ко всему новому, необычному.
Культивирование неизменности образа жизни, оседлости, постоянного занятия
одной деятельностью. Ты не думай только, что он там размышляет специально,
как это устроить и не упустил ли он что-нибудь, Это происходит
автоматически. Допустим, ты бросаешь камень, и мозг твой мгновенно
производит довольно сложные баллистические расчеты - хотя заставь тебя эти
расчеты сделать на бумаге, ты провозишься неделю. Так и у него: то, что
служит для жизнеобеспечения, осуществляется легко и непринужденно; а
навязанные задачи решаются долго, громоздко, со множеством ошибок... да это
и не вполне ошибки, а просто результаты решений других, собственных задач.
Перспективы? Боб почесал подбородок. Знаешь, я так долго думал над этим,
что теперь уж точно ничего не знаю. Если по большому счету, то единственный
выход - это отказаться от управления обществом вообще. Но это, сам
понимаешь, утопия. Так что могу говорить только о нас, о маленьких
человечках. Стараться вести себя на своих местах - на своих местах в
информационных узлах этой системы, внося сбои в мыслительный процесс этого
монстра. Может быть, он сдохнет. Поступать не по инструкциям, а по совести.
Только это чистейшей воды идеализм...
А закон - это тоже инструкция?- спросил я. То есть?- не понял Боб. Ты
сказал - не по инструкциям, а по совести. Так закон - это тоже инструкция?
Черт его знает, неуверенно сказал Боб. Как когда... смотря для чего закон
служит... Ты помнишь Юрку?- спросил он. С ним ведь поступали строго по
закону. Только закон этот был специально создан для того, чтобы
существовала и процветала эта структура ОВИР.
Понимаешь, если бы не было этой процедуры отбора, разделения на чистых и
нечистых, проверок благонадежности и уважительности причин, оценки их -
чисто субъективной, кстати!- если бы можно было, как в цивилизованных
странах, уехать, приехать, пожить здесь, пожить там,- так ведь и не
понадобилось бы этой десятитысячной оравы чиновников, следящих, чтобы все
шло по закону. Кому это выгодно? Откуда пошло? Вот тогда я и стал
задумываться... Сначала додумался до наличия паразитического класса. Потом
вижу - не сходится. Ведь даже высшему руководству отсталость страны
невыгодна... То есть класс-то есть, и именно паразитический, но есть что-то
и над ним - за ним... И вот читаю какую-то книжку, чуть ли не Винера,- и
как молнией по затылку, думаю: ну, все... ты меня знаешь, я человек
увлекающийся, но не пугливый, а тут аж руки-ноги отнялись - страшно стало.
Думаю - вот почему кибернетику мордовали...
Боб говорил еще много, и многое я просто не запомнил, а многое, может
быть, перепутал,- но он заразил меня этой своей идеей, и теперь мысли мои
работают постоянно именно в этой плоскости. Однако одну его фразу я
запомнил точно, дословно: главное, сказал Боб, это просто холодно и четко
понимать, что обществу у нас противостоит не какая-то группка дураков или
злоумышленников, не каста и не враждебный класс, а интеллект - развитый,
всезнающий, почти всемогущий, абсолютно внеморальный - нечеловеческий
интеллект информационной системы; контакт с ним невозможен, переиграть его
немыслимо, использовать в своих целях - глупо и преступно; глупо потому,
что он, вероятно, и не подозревает о существовании человека...
Единственное, что можно сделать,- это изучить его и, изучив, уничтожить -
не может же быть, чтобы у него не было слабых мест; это просто я их не
знаю...
И что же делать?- глупо спросил я.
Что делать?- сказал Боб. И как быть? И кто виноват? Вопросы, которые
всегда так волновали русскую интеллигенцию:
Проклятые вопросы, сказал я. Лишь проклятые вопросы, лишь готовые
ответы... Лишь готовые ответы на проклятые вопросы... лишь проклятые ответы
на готовые вопросы...
Что это?- спросил Боб.
Это я когда-то пытался писать стихи, сказал я.
Оптимист, сказал Боб. А надо - лишь готовые вопросы, лишь готовые ответы.
Вечно вы, Ржевский, все упрощаете, сказал я.
Отнюдь, отнюдь, сказал Боб. Давеча, вы поверите, устроили большое
гусарское развлечение: взяли соленый огурец, модистку, ломберный столик,
медный пятак...
Бороду подбери, сказал я.
Да?- удивился Боб. А мне только вчера рассказали...
К утру наконец посвежело. Сдуло всю вчерашнюю липкую духоту, и ветер
стих, и облака остановились в небе и не летели больше, как безумные птицы,
а на востоке протянулась над озером синяя полоса, а потом она налилась
прозрачным розовым, и появилось солнце, осветив снизу облака,- братцы, до
чего же это было красиво...
Когда я думаю о Бобе, я почему-то в первую очередь вспоминаю эту ночь, а
уж потом - все остальное...
Зеркала
Мы попили чаю, девочки разлеглись на матрасиках ловить самый лучший
утренний загар, а Боб отвел меня чуть в сторону и сказал, что возвращение
вчерашних мальчиков маловероятно, но теоретически возможно, поэтому он
оставляет мне обрез с тремя патронами (живыми не сдаваться?- спросил я), а
сам берет мотоцикл и едет в Юрлов выяснять некоторые обстоятельства. Как
этого парня зовут?- спросил он у Инночки. Инночка сказала. А адрес помнишь?
Инночка помнила. Ну, загорайте, сказал он и стал заводить мотоцикл. Меня
несколько покоробила такая его категорическая распорядительность, но морда
у Боба была соответствующая - это был Боб, Взявший След, так что спорить не
имело смысла. Он завел, сел и поехал.
Отсутствовал Боб до половины пятого. Я начисто не знаю, где он был и что делал.
Судя по всему, он, не вмешивая в дело местную милицию, расколол этого
шофера на многое, если не на все.
А может быть, и не только шофера. Как я догадываюсь, платой за информацию
было обещание держать ее в тайне - как, кстати, и источник оной. Боб
сдержал слово.
Даже мне он ничего не сказал. Короче говоря, он за те восемь часов,
которые провел отдельно от меня, узнал очень многое. Вернулся он весь
осунувшийся, усталый, злой.
Мы сидели у воды и играли в дурачка. Никто нас, конечно, не
терроризировал: на берегу, справа и слева, стояли мангалы, палатки, навесы,
горели костры - короче, была суббота. "Уик-энд на берегу океана",
трудящиеся смывали трудовой нот с лица своего. Боб подрулил поближе и велел
мне одеваться и ехать с ним. Девочки завозмущались было, но он совершенно
не обратил на них внимания. Возьми обрез, сказал он. Я сунул завернутый в
штормовку обрез в коляску. Там на дне уже лежал какой-то незнакомый длинный
брезентовый сверток. Мы недолго, соизволил сказать он, наконец, девочкам.
Не скучайте. Я сел сзади, и он погнал быстро, как только мог, вдоль озера,
от города, а потом по дороге, уходящей в лес, куда-то в гору, и ехали мы
так с полчаса, не меньше, несколько раз Боб останавливался я сверялся с
набросанным на листке бумаги планом, потом дорога свернула в лог, и я
увидел дом, стоящий прямо в лесу.
Это был большой, добротный дом из бруса, с верандой, с крутой высокой
крышей, с двумя печными трубами, с фасадом в шесть окон и с высоким
крыльцом. Забора вокруг дома не было, но в стороне лежал подготовленный
штакетник, и вообще были признаки то ли закончившегося, то ли еще
продолжающегося ремонта: доски, бочки, строительный мусор, самодельная
циркульная пила... Дом упирался спиной в склон горы, так что из чердачного
помещения можно было, видимо, выходить прямо на терраску, где стояли
сарайчик и баня - тоже с признаками ремонта. Боб подогнал мотоцикл к самому
дому, к крыльцу, поставил на ручной тормоз - тут был отчетливый уклон. Ну
вот, удовлетворенно сказал он, мы и на месте... наверное. Он достал из
коляски обрез, сунул себе за пояс. Потом достал другой сверток. Там было
новенькое ружье-пятизарядка "МЦ 12-21", двенадцатый калибр, автомат. Была
