Боб.
Машина подъехала, из нее вышли капитан и старшина, а следом за ними
давешний Миха, но я его не сразу узнал: вся правая половина морды Михи
являла собой сплошной синяк. Рука была в гипсе. Однако, подумал я. Старшина
остановился шагах в пяти, капитан подошел и представился. Боб тоже
представился вполне официально.
Что у вас тут произошло? дружелюбно спросил капитан. Необходимая оборона,
сказал Боб. У ребят были нож, заточка и обрез. Хотите заводить дело? А куда
деваться?- спросил капитан. Мы решили не писать заявления, сказал Боб. Я
вчера поговорил со вторым - он извинится перед девушкой, и все будет в
ажуре. Не будете, значит, писать, сказал капитан. Ну, ладно... А как вы
объясните вот это: и он рассказал, что вчера, часа в два дня, к дому
Виктора Кудинова подъехал автобус, на котором он работает, из автобуса
вышли два человека, через несколько минут они вернулись, ведя за собой
упомянутого Кудинова,- именно ведя, потому что тот шел неохотно и чуть ли
не упирался. Видевшая это соседка вдруг чего-то так испугалась, что не
могла прийти в себя до сегодняшнего утра, а утром прибежала в милицию,
крича, что Витеньку похитили бандиты. Над ней посмеялись, но через час
пришел дед, ходивший по грибы, и сказал, что прямо в лесу стоит автобус
Кудинова, а в автобусе никого нет.
Забавно,- сказал Боб.- Мужик ночь дома не ночевал, а его уже милиция
разыскивает. Значит, так, с Кудиновым я разговаривал в десять часов утра,
объяснил ему популярно положение вещей, с двенадцати часов и примерно до
пятнадцати тридцати был в районной больнице, могут подтвердить дежурный
врач и больные.
Он,- Боб показал на меня,- был здесь с утра до вечера, могут подтвердить
девушки и окружающие отдыхающие. Так, алиби у нас есть, мотивов у нас нет,
поскольку, вопервых, мы им позавчера и так накидали, а во-вторых, проще
всего было бы сдать ребят вам, а вещдоки - вот: и Боб выложил завернутые в
полиэтилен нож Михи и заточку усатого; обрез, прошу прощения, залапали,
сгоряча схватились пару раз, а на ножичках отпечатки все на месте... но вот
решили волну не поднимать, миром разойтись... Дурак ты, сказал капитан
Михе, если бы это были они - стали бы они тебе тут на месте сидеть? Вот
именно, сказал Боб. Кстати, что за ребята его увели, в чем одеты были? Мы
вчера видели двоих в лесу, странные какие-то... Чем странные?- спросил
капитан. Стоят, руками машут, а мы подошли - повернулись и побежали.
Странно,- согласился капитан. Один в зеленой штормовке был и в сапогах,
второй в коричневой куртке. Точно, сказал Боб, они. Их мы и видели. В
котором часу?- спросил капитан. В семь или в начале восьмого, сказал Боб. А
где, можете показать? Примерно, сказал Боб. Там, вдоль озера если ехать,
километрах в восьми отсюда дорога в лес уходит. Там и видели. Спасибо,
сказал капитан, протокол как - сейчас напишем или завтра в отделение
заедете? Да давайте сейчас,- сказал Боб. И запишите мой телефон, надо
будет, звоните.
Потом, когда "бобик" уехал, я отвел Боба в сторонку и спросил: а как ты
узнал, в чем они были одеты? Ты же их не видел. Кто?- не понял Боб. Ну
эти... похитители.
Никак я не узнавал, он сам все сказал. А я подтвердил, что их и видел. От
фонаря ляпнул. От фонаря - и в десятку, сказал я. Это они были там, у
дома... О-ла-ла, сказал Боб. Доигрался Витечка. Вот к чему приводит
неумеренная тяга к желтому металлу.
Рассказывай, велел я. Попозже,- сказал Боб. Вот вернемся в город, сядем спокойно...
Инночка налетела, как маленький смерч, пнула Боба в бок, заколотила по
нему кулачками, я попытался схватить ее сзади, она отмахнулась локтем, и
очень удачно - прямо мне в глаз. Я с размаху сел на помытые миски. Боб
наконец ухватил Инночку поперек туловища и поднял ее в воздух. Оказавшись
без опоры под ногами, Инночка не сдалась и продолжала лупить Боба по гулкой
спине. Подбежала Таня, остановилась, не зная, что делать. Это вы, вы убили
его!- кричала Инночка. Нет, сказал Боб, не вы пуская ее из рук, не мы.
Правда, не мы. Врешь, врешь, всхлипывала Инночка, ты и милиционеру врал.
Ничего я не врал, сказал Боб, а если и не сказал чего-то, то так надо,
потому что сам веду это дело и не хочу, чтобы они мне помешали.
А Витю-то уби-нли!- проскулила тихонько Инночка. Неизвестно еще,- сказал
Боб,- ты так и знай: пока тело не найдено, об убийстве речи не ведется.
Знаешь, как это бывает: пропадает, а потом выныривает - через год, через
пять... Витечка твой запутался в деле одном нехорошем, а вчера понял, что я
это дело раскручиваю - ну и дал деру. Скорее всего. А ты - убили, убили...
убьешь такого, как же. Наверное, Инночка поверила, потому что с кулаками
больше не бросалась и даже помогла мне промыть заплывший глаз. Но все равно
что-то сломалось, и после обеда мы стали собираться обратно в город. Как-то
не получалось с отдыхом после всего этого.
Обратно добирались прежним порядком. Вести мотоцикл, имея только один
глаз, оказалось труднее, чем я думал, но тем не менее в кювет я не
завалился и на встречную полосу не выскочил. Дома меня не ждал никто, в
окнах Боба тоже не было света. Я помылся с дороги, а потом лег спать.
Проснулся, как от удара - что-то приснилось такое, от чего перехватило
дыхание, но что именно, я не запомнил. С тех пор я часто так просыпаюсь -
не каждую ночь, конечно, это было бы совсем уж невыносимо, но часто...
А в ту ночь мне припомнилась одна из хохмочек Боба: "Экспертиза
установила, что череп погибшего пробит изнутри",- у меня было именно такое
чувство, что из меня что-то стремится вырваться, пробить череп и вырваться.
Это было мучительно.
Утром пришла Таня и сказала, что Бобу опять плохо и что он просит меня
зайти. Боб лежал в кровати, зеленоватый с лица, лоб был обмотан полотенцем.
Мой глаз так и не открывался, и смотрелись мы вместе, вероятно, интересно.
Таня сказала, что сейчас она пойдет в свою больницу и приведет сюда
доктора, который лечил Боба. Боб слабо сопротивлялся. Таня легко преодолела
это сопротивление и ушла с напутствием: делай что хочешь. А потом Боб сел и
с лихорадочным блеском в глазах стал требовать с меня страшную клятву, что
я никому никогда ни при каких обстоятельствах - ни при каких абсолютно!- не
расскажу про зеркала. Тогда я сказал, что собираюсь, в общем-то, писать про
все это. Боб сказал, что писать - это пожалуйста, все равно не поверит
никто,- но никому не рассказывать, а главное - не давать показаний.
Показаний?- не понял я. Да, показаний, подтвердил Боб, если меня будут
допрашивать, то я не должен и словом обмолвиться про все это. Я подумал и
согласился, но за это потребовал, чтобы Боб рассказал мне то, что я сам еще
не знаю.
"Вячеслав Борисович помолчал немного, потом, нахмурясь, медленно стал
говорить.
Видно было, что он затрудняется в подборе слов - так бывает, когда
начинаешь говорить что-то непривычное.
- Очевидно, миры в нашей вселенной лежат послойно, и каждый мир
соприкасается с двумя параллельными ему мирами, в которых течет своя
самостоятельная жизнь. В обычных условиях переходов между мирами нет, но
переход можно создать с помощью неких устройств, в нашем случае
замаскированных под зеркала. Когда устройство работает, можно попасть из
нашего мира в оба соседних. Но топография миров не совпадает, поэтому для
того чтобы проникнуть в другой мир, надо выбрать в нашем мире такое место,
откуда выход в тот мир вел бы на поверхность земли, а не под воду и не в
верхние слои атмосферы. И точно так же - во второй из соседних миров...
Трудно сказать, как именно зеркала попали к нам - это явно не земная
техника. Видимо, жители одного из соседних миров - а скорее всего, даже не
соседнего, а какого-то более отдаленного,- научились переходить из мира в
мир и везде устанавливали такие вот зеркала, оставив при них обслуживающий
персонал - или замаскированный под аборигенов, или составленный из
подготовленных аборигенов. Далее: в соседнем с нами мире, назовем его
"красным", по цвету зеркала, идет война - видимо, давно. Есть беженцы,
эмигранты. И вот беженцам некто предлагает переправить их через границу в
нейтральное государство. Переправа осуществляется через наш мир - у нас
тихо, спокойно, границ в этом месте нет. Здесь эти агенты выходят на наших
деловых людей: транспорт там, то-сё... Наши, понятно, требуют плату. Те
стали рассчитываться золотыми монетами. Наших запах золота взъярил, и они
взяли это дело в свои руки. Поначалу, вероятно, переправляли, как раньше:
беженцы платили деньги, их в определенном месте ждали, проводили в наш мир,
усаживали в автобус, везли вместе с зеркалами за четыреста километров и там
вновь переправляли в их мир - уже на невоюющую территорию. А потом кому-то
пришла в голову мысль: зеркала-то два... И беженцев стали проводить не
через "красное" зеркало, а через "черное". Наши деловые ребята получали
теперь не только плату, но и все имущество беженцев. А жители "черного"
мира понемногу играли все более и более важную роль - уже не просто
покупателей живого товара, а организаторов. Вполне вероятно, что они
намерены были полностью захватить переправу в свои руки. Но - не
удалось..." На самом деле ничего этого Боб не говорил. Он побелел и заорал,
чтобы никогда, никогда больше не смел спрашивать его об этом, потому что
для меня это любопытство, а он должен вспоминать то, что видел там... Потом
он откинулся на подушку и закрыл глаза. Так что все, что я написал про этот
разговор, я выдумал сам.
В какой-то мере в этом мое спасение, потому что всегда остается кусочек
сомнения - ну а вдруг я ошибаюсь? У Боба не было такой отдушины - он знал
все. И еще - он ведь просто не мог оставить все так, как есть, и в то же
время он ничего не мог сделать...
А тогда мы долго сидели, обдумывая каждый свое. Боб, сказал я наконец, и
что же ты намерен делать? Не знаю, сказал Боб, надо что-то придумывать. Не
знаю. Ведь за дело, за то, что они творили, я их привлечь не могу - нет
такой статьи. Закона они не нарушали, понял? Нет закона - нет и
преступления. А на нет и суда нет. Хорошие ребята, золото-парни... Ну, а
все же, упорствовал я. Не знаю я, сказал Боб устало, ну чего ты ко мне
привязался?
Осколки
Осколки зеркал я нашел через неделю в коляске мотоцикла - так и лежали,
засунутые под сиденье. Кто и как их туда засунул, не знаю. Видимо, все-таки
я. Конечно же, я попробовал устанавливать их одно напротив другого, и,
конечно же, они засветились.
И я страшно испугался. Это был необъяснимый испуг - так и детстве боятся
всяких страхоморов. Мне показалось вдруг, что сейчас из черного зеркала
высунутся те самые извивающиеся руки и втащат меня туда, в черный мир -
куда уводили беженцев.
Я тут же опрокинул зеркала и больше не прикасался к ним - очень долго.
Бобу я почему-то не сказал ничего. Не знаю, почему. Может быть, зря.
Наверное, зря.
Боб поправился недели через две. Целых два месяца он - уже выйдя на
работу и занимаясь чем-то еще - вел частный сыск, пропадая иногда на
несколько дней. Тогда Таня стала приходить ко мне вечерами, мы пили пиво и
разговаривали, и она плакала и говорила, что не может без него жить... Боб
стал раздражителен и вспыльчив, говорить о чем-нибудь с ним было мучением.
Я писал детектив, где немыслимо умный и ироничный Вячеслав Борисович
распутывает зубодробительное дело, отправил то, что получилось, в журнал, и
пришел ответ, что все хорошо, надо только сделать так, чтобы события
происходили в Америке - так сказать, изобразить их нравы. А второго ноября
Боб вызвал повестками к себе неких Осипова, Старохацкого и Буйкова, заперся
с ними в своем кабинете и шесть часов допрашивал - по крайней мере, те, кто
пытался войти, получали ответ: идет допрос. Потом Боб расстрелял их.
Он поставил их к стенке и расстрелял из охотничьего ружья никто не знает,
где он взял ружье. Это было не то, которое он приволок неведомо откуда и с
которым я прикрывал его у зеркал,- то осталось в огне. Это было старое
курковое ружье тридцать второго калибра. Боб стрелял жаканами. Всех троих
